Врач из будущего. Возвращение к свету (СИ) - Серегин Федор - Страница 2

— Пап, клюёт!

Андрей вскочил, удочка в его руках изогнулась. Поплавок исчез под водой, леска натянулась, разрезая гладь.

— Не дёргай! — почти хором сказали Лев и Сашка.

— Тяни плавно! Подматывай! — скомандовал Сашка, отодвигая примус.

Лев встал, но не стал вмешиваться. Пусть учится. Андрей, красный от напряжения, начал вращать катушку. Старая, видавшая виды «невская» затрещала, выдёргивая из воды мокрую леску.

— Ой, тяжело!

— Так это же хорошо! — засмеялась Наташа, бросив червяков и подбежав с сачком. — Значит, большая!

Из воды показалась серебристая боковина. Не щука, плотва. Но хорошая, ладная, граммов на четыреста.

— Тащи, тащи, уже видно! — подбадривала Наташа.

Андрей сделал последнее усилие, и рыба, блеснув на утреннем солнце, шлёпнулась на влажный песок. Мальчик торжествующе вскинул кулак.

— Ура! Первая!

— Молодец, — похвалил Лев, подходя и аккуратно снимая с крючка трепещущую плотву. — Видишь, стоило расслабиться. Теперь уж точно трофейный экземпляр. Отпустим или на уху?

— На уху! — решительно заявил Андрей. — Мама сказала, что без собственно пойманной рыбы уха — не уха, а так, похлёбка.

— Мама права, — усмехнулся Лев, опуская плотву в ведро с водой. — Продолжаем наблюдение. Следующий пациент в очереди.

Они ловили ещё час. Попалась ещё одна плотвичка, два окунька-недомерка, которых тут же отпустили, и краснопёрка с яркими, будто лакированными, плавниками. Сашка наконец наладил примус, вскипятил воду, и они пили свежий чай, заедая его чёрным хлебом с салом. Разговоры были такими же простыми и важными, как эта еда.

— Дядя Лёва, а правда, что в Москве в Кремле полы из мрамора? — спросила Наташа, размазывая каплю сала по хлебной корке.

— Правда, — кивнул Лев. — И не только полы. И стены тоже.

— А мы когда-нибудь поедем? Я хочу увидеть.

— Обязательно поедем. Как только… как только всё окончательно устаканится.

Он поймал на себе взгляд Сашки. Тот понимающе подмигнул. «Устаканится». Это было их кодовое слово для всей послевоенной кутерьмы — демобилизация, перестройка экономики, распределение ресурсов, бесконечные совещания в наркоматах. Но уже без того сжатого, как пружина, ужаса, который висел в воздухе все предвоенные и военные годы.

— А я знаю, зачем нас позовут в Кремль, — важно сказал Андрей, откусывая хлеб. — Награждать. Вы же списки подавали. Мама говорила.

Лев вздохнул. Да, списки он подал ещё после первого звонка из Кремля. Огромный, тщательно выверенный список сотрудников «Ковчега» — от академиков до санитарок. Ордена, медали, звания. Они это заслужили. Кровью, потом, бессонными ночами у операционного стола. Катя, его жена и по совместительству зам по лечебной части, просидела над этим списком три дня, выверяя каждую фамилию.

— Возможно, — осторожно сказал Лев. — Но это не главное.

— А что главное? — не отставал Андрей.

— Главное, что мы можем вот так сидеть. Ловить рыбу, пить чай, и знать, что нигде не грохочет. — Он посмотрел на Сашку. — Верно, Александр Михайлович?

Сашка медленно кивнул, глядя на Волгу. Его лицо было спокойным.

— Верно. Тишина — она, знаешь ли, после всех этих лет… звенит по-особенному. Вначале вообще спать не мог. Слишком тихо. А теперь… теперь привык. Даже нравится.

В его голосе не было ни тени той сдавленной паники, которая душила его прошлой осенью, когда он просыпался по ночам от кошмаров, в которых смешивался стоны раненых и лязг хирургических инструментов. Психиатр Сухарева, которая консультировала его, говорила о «стойкой ремиссии». Лев видел в этом простое человеческое чудо. Друг выздоравливал.

— А дядя Лёша тоже будет награду получать? — вдруг спросила Наташа.

Над костром повисла короткая, но ощутимая пауза. Леша. Алексей Морозов, их друг, их однокурсник, который в первый день войны убыл в войска НКВД на Белостокский выступ и пропал. Пропал — но не для них. Через свои каналы, через того же Громова, Лев выяснил, что с ним все в порядке. Конкретики не было, но и похоронки не было. А в их мире, где смерть была самым частым гостем, отсутствие извещения было равно надежде.

— Обязательно будет, — твёрдо сказал Сашка, первым нарушив молчание. — Как закончит свои дела, так сразу. Уж мы ему такую медаль подберём, что позавидует сам Жуков.

В его голосе звучала не бравада, а уверенность. Та самая уверенность, которая держала их всех эти годы: свои не бросают. И Леша был свой до самого конца.

Разговор перешёл на мирные, бытовые рельсы. Обсуждали, как достроить баню на дачном участке, который выделили сотрудникам «Ковчега». Какую лодку лучше купить или сделать самим. Куда поехать летом, может, на юг, к морю. Лев слушал, кивал, и внутри него разливалось странное, почти забытое чувство — чувство будущего. Не того, что нужно срочно спасать, подпирать, латать. А того, которое можно просто планировать. Как отпуск.

— Щука! — внезапно, резко и тихо сказал Сашка.

Лев мгновенно перевёл взгляд. Сашка не сводил глаз с своего поплавка — большого, из пробки, окрашенного в белый цвет. Поплавок не дрожал. Он просто медленно, неуклонно пошёл в сторону, оставляя за собой на воде расходящийся клин.

— Берёт уверенно, — констатировал Лев, отставляя кружку. — На живца?

— На пучок червей, представляешь? — Сашка уже взял удочку в руки, пальцы легли на катушку. — Наглец.

Он дал щуке время, чтобы как следует заглотить наживку. Пауза длилась несколько секунд, которые показались вечностью. Андрей и Наташа замерли, широко раскрыв глаза.

Сашка сделал резкую, но короткую подсечку. Удилище согнулось в дугу. Катушка завизжала, сдавая леску.

— Вот это да! — выдохнул Андрей.

— Молчи, — шепотом сказала Наташа. — Мешаешь!

Сашка встал. Вся его поза, каждое движение говорили о сосредоточенном профессионализме. Он не боролся с рыбой. Он управлял процессом. Сдавал леску, когда щука рвалась в глубину. Подматывал, когда чувствовал ослабление. Лев, взяв наготове большой сачок на длинной рукояти, зашёл сбоку.

— Не торопи её, — тихо сказал Лев. — Пусть устанет.

— Так я и не тороплю, — сквозь зубы ответил Сашка, но в уголке его рта играла усмешка. — Знаю я этих пациентов, истерички. Надо дать возможность эмоции выплеснуть.

Щука сделала ещё два мощных рывка, показав на поверхности широкий, мускулистый хвост. Но сила её была конечна. Ещё несколько минут — и Сашка подвёл её к самому берегу, к тому месту, где вода была мутной от песка.

— Теперь, — сказал Лев.

Он ловко завёл сачок под рыбу и одним движением вынес её на берег. Щука, пятнистая, мощная, с пастью, усеянной мелкими, острыми как бритва зубами, забилась на песке.

— Ух ты! — восторженно закричали дети.

— Килограмма на полтора, не меньше, — оценил Сашка, с довольным видом вытирая лоб. — Вот это завтрак.

Лев прижал щуку коленом и быстрым, точным ударом рукоятки ножа по голове усыпил её. Судороги прекратились. Дети на секунду притихли, наблюдая за этим древним, простым актом перехода жизни в пищу. Но восторг от победы был сильнее.

— Молодец, дядя Саш! — Андрей прыгал вокруг него. — Это же трофей!

— Не я молодец, а снасть не подвела, — скромничал Сашка, но глаза его сияли. Он снова был тем самым Сашкой — удачливым, сильным, надёжным. Лев видел, как с его плеч окончательно спала невидимая тяжесть. Рыбалка удалась не только из-за щуки.

Они просидели на берегу до самого полудня, пока солнце не начало припекать по-настоящему. Сварили на костре простую, на скорую руку, ушицу из плотвы и окуньков, бросив туда картошку, припасённую Сашкой. Бульон получился прозрачным, с золотистой жиринкой, пахший дымком и речной свежестью. Ели прямо из котелка, черпая жестяными кружками.

— Вот это да, — с чувством сказал Андрей, облизывая ложку. — Лучше маминого супа.

— Только не говори ей этого, — засмеялся Лев. — А то в следующий раз не отпустит.

— Отпустит, — уверенно сказал Наташа. — Мама всегда говорит: мужчины должны иногда уезжать. Чтобы потом было приятнее возвращаться.