Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 7

— Работает… — прошептал Архип, вытирая потное лицо грязной тряпкой. — Гляди-ка, работает, чертяка!

— Это бутара, Архип, — улыбнулся я. — Теперь у нас дело пойдёт. Если мы поставим таких три штуки… мы это болото за зиму вычерпаем до дна.

— Три? — ужаснулся кузнец. — Ты меня в гроб загонишь, Андрей Петрович.

— Загоню, — пообещал с улыбкой я. — Еще как загоню.

Через неделю вернулся Игнат.

Мы ждали его каждый день, вглядываясь в кромку леса. И вот, когда солнце уже клонилось к закату, дозорный на вышке дал сигнал.

Они выехали из леса не на телегах, а на санях — снега в тайге навалило уже по колено. Двое саней, гружённых так, что лошади шли шагом, проваливаясь в сугробы.

Я выбежал встречать. Игнат спрыгнул с передних саней, пожал мне руку. От него пахло морозом, городом и усталостью.

— Дошли, командир. Всё сделали.

— Золото?

— Сдал. Степан принял. Цена хорошая вышла, даже лучше, чем в прошлый раз. Степан говорит, в городе золотой голод, скупщики за каждый грамм дерутся. Не сезон.

Он кивнул на сани.

— Тут всё по списку. Мука, крупа, солонина. Пороху взяли пять пудов. Свинца. Инструмент — пилы, топоры. Вот, у тележников с санниками договорились — обменяли телеги на сани. К весне обещали старые поправить и обменять обратно. С доплатой небольшой, само-собой. И ещё…

Он хитро прищурился и откинул рогожу на вторых санях.

Там, среди мешков, лежал странный, укутанный в тряпки предмет. Длинный, тяжёлый.

— Что это?

— Подарок от Степана, — усмехнулся Игнат. — Говорит, случайно наткнулся. Какой-то офицер проигрался в пух и прах, продавал имущество.

Он размотал тряпки.

Я ахнул.

Это была подзорная труба. Морская, латунная, в кожаном футляре. Вещь дорогая и редкая в этих краях.

Мы занесли всё в контору. Мужики разгружали сани, радуясь новой провизии, одежде и табаку. А я, заперев дверь, вскрыл письмо Степана.

Новости были тревожные.

'Андрей Петрович!

Комиссия фон Бюлова работает, и работает жёстко. Аникеева отстранили от должности, он под домашним арестом. Но Рябов… Рябов исчез. Его нет в городе. Дом его закрыт, прислуга распущена. Ходят слухи, что он подался в бега. Но мои люди говорят другое. Его видели на заимке у староверов-беспоповцев, в верховьях Вишеры. И с ним были люди. Много людей. Не городские, не местные. Пришлые. Похожи на казаков, но без формы.

Есть мнение, что он собирает ватагу. Не для того, чтобы судиться. А для того, чтобы воевать. Он понял, что законом нас не взять. И теперь он пойдёт ва-банк.

Будьте готовы. Удар будет не зимой. Зимой в тайге воевать трудно. Он ударит по весне, как только реки вскроются.

Ваш С. З.'

Я отложил письмо.

Это меняло многое.

— Что там, командир? — спросил Игнат, видя моё лицо.

— Рябов собирает армию, — тихо сказал я. — И у нас есть время до весны.

Зима обещала быть жаркой.

Зима на Урале — это не просто время года. Это осадное положение. Тайга замирает, укрытая белым саваном,. Рябов затих, зализывая раны где-то в своих берлогах, но я знал: это обманчивая тишина. Как затишье перед лавиной.

Мы научились добывать золото из-под мёрзлой корки болота, мы построили бутару, которая перемалывала породу с жадностью голодного зверя. У нас была еда, тепло и оружие. Казалось бы, сиди, копи силы, жди весны и неизбежной атаки. Но сидеть я не мог. Мозг, привыкший к темпу двадцать первого века, требовал действия.

Рябов придёт весной. Это факт. Он придёт когда вскроются реки с армией наёмников. Это угроза. Но была и другая сторона медали. Если мы выживем, если отобьёмся — что дальше? Мы так и будем сидеть на одном пятачке «Лисьего хвоста», выжимая его досуха?

— Знание — это не только сила, Игнат. Это деньги. Большие деньги, — сказал я однажды вечером, когда за окном выла вьюга, а в нашей конторе трещали поленья в печи.

Игнат сидел напротив, чистя шомполом ствол штуцера. Это занятие успокаивало его, как перебирание чёток.

— Ты о чём, командир? Книжки читать будем?

— Будем. Но не романы. Мы будем читать землю.

Я разложил на столе карту. Не ту, тактическую, с секторами обстрела, а другую — большую, склеенную из нескольких листов, где Елизар по моей просьбе отметил все известные ему ручьи, скалы и старые выработки.

— Смотри. Вот наш участок. Вот прииски Рябова. А вот здесь, — я обвёл рукой огромное белое пятно между ними, — пустота. Ничья земля. Казённая. Дикая.

— Там пусто, — пожал плечами Игнат. — Старатели ходили, ничего не нашли. Болота да скалы.

— Старатели ходили на удачу. Ткнул лопатой — повезло, не ткнул — ушёл. Это метод слепого котёнка. А мы будем действовать как хирурги.

Я достал из ящика коллекцию камней, которую собирал последние недели, копаясь в отвалах и шурфах. Кварц молочно-белый, кварц дымчатый, куски породы с вкраплениями пирита — «золота дураков», тяжёлые куски гранита.

— С завтрашнего дня, Игнат, ты, Фома и ещё двое смышлёных парней — скажем, Петруха и тот молодой из новеньких, Ванька, — поступаете в моё личное распоряжение. На полдня. Бубнить теорию не буду, будем учиться видеть.

— Видеть что?

— Кости земли, Игнат. Мы будем искать не золото. Мы будем искать то, что на него указывает.

На следующий день мы вышли на лыжах, которые еще в начале зимы сделал Михей. Снег был глубокий, рыхлый, идти было тяжело, но морозный воздух бодрил. Я повёл их не к шурфам, а к скальным обнажениям у реки, где ветер сдул снег, оголив каменные рёбра.

— Вот, смотрите, — я счистил рукавицей иней с шершавого камня. — Что видите?

— Камень и камень, — буркнул Петруха, переминаясь с ноги на ногу. — Серый.

— А ты приглядись. Видишь эту жилу? Белую, как молоко?

— Ну, вижу.

— Это кварц. Золото любит кварц. Оно часто живёт вместе с ним. Но не во всяком кварце есть золото. Если кварц чистый, белый, стекловидный — он, скорее всего, пустой. А вот если он рыжеватый, ноздреватый, будто ржавчиной побитый, или если в нём есть серые кубики пирита — вот тут, братцы, надо делать стойку, как гончая на зайца.

Я достал молоток — с острым клювом, который мне выковал Архип по моему эскизу. Ударил по жиле. Осколки брызнули в стороны. Я поднял один, послюнявил, чтобы лучше была видна структура.

— Видите эти мелкие кубики? Это сульфиды. Они разрушаются от воды и воздуха, освобождая золото. Если найдёте такое место, где кварц крошится в пальцах и весь в ржавых пятнах — там, внизу, в россыпи, будет богато.

Игнат слушал внимательно, его цепкий взгляд скользил по скале. Он был военным. Для него это была разведка. Только вместо вражеских позиций мы искали позиции природы.

— Значит, мы ищем признаки? — уточнил он. — Как сломанная ветка в лесу говорит о том, что прошёл зверь?

— Именно. Геология — это следопытство. Река не течёт как попало. Она размывает породу, тащит её вниз. Тяжёлое падает сразу, лёгкое несёт дальше. Если мы найдём коренную жилу здесь, на верху, то внизу, в русле, будет россыпь. И наоборот — если в ручье нашли золото, но оно острое, с неровными краями, не обкатанное — значит, жила где-то совсем рядом, выше по склону. А если чешуйки плоские, гладкие, как блинчики — значит, тащило их издалека.

Мы бродили до темноты. Я учил их рисовать кроки — схематичные карты местности, отмечая не просто «кривая сосна», а «выход серых сланцев» или «кварцевая жила, простирание на северо-запад».

— Зачем нам это, Андрей Петрович? — спросил как-то вечером Фома, когда мы сидели в конторе и наносили данные на общую карту. — Мы же и так на золоте сидим. Вон, бутара работает, шурфы бьём. Куда нам больше?

Я посмотрел на парня. Он был сыном тайги, жил одним днём. Поймал белку — сыт. Не поймал — голоден.

— Затем, Фома, что война выигрывается не только пулями. Рябов думает, что он хозяин тайги. Но он знает только те места, которые ему показали старые карты или случайные находки. Он слеп. А мы будем зрячими.