Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 6

Я собрал людей в большом срубе, который мы теперь использовали и как столовую, и как зал собраний. Теснота, жар от печи, запах распаренных тел, махорки и щей — всё это создавало атмосферу почти домашнего уюта, насколько он вообще возможен в артельском лагере посреди тайги.

На столе передо мной лежали весы. Те самые, аптекарские, с маленькими гирьками, которые я купил у аптекаря. Рядом — кожаный мешочек.

— Подходи, артель! — громко сказал я, и гул разговоров стих.

Люди потянулись к столу. В их глазах я видел то, ради чего они терпели холод, грязь, дым в тепляках и страх перед Рябовым. Надежду. Осязаемую, тяжёлую надежду.

— Семён! — вызвал я первого.

Семён, всё ещё придерживая больную руку, вышел вперёд.

— Отработал ты на совесть, хоть и калечный пока, — сказал я, отмеряя на весах золотой песок. — Вот твоя доля. И премия за то, что в тепляке не ныл, а дело делал.

Я ссыпал песок в маленький бумажный кулечек, скрученный из обрывка старой газеты (бумага здесь ценилась, но для такого дела не жалко). Семён взял её дрожащими пальцами, взвесил на ладони, и лицо его расплылось в щербатой улыбке.

— Благодарствую, Андрей Петрович. Век помнить буду.

— Егор! Михей! — Мужики подошли, я отвесил им золотого песка. Делал это нарочито медленно, чтоб все видели сам процесс. — Тебе, Михей, с учетом премиальных за самородок. — Он расплылся в улыбке и благодарностях. Остальные смотрели с уважением и некой толикой зависти. Но не злобно.

Очередь двигалась. Я не просто раздавал зарплату. Я укреплял фундамент своей власти. Золото — лучший цемент. Когда мужик чувствует тяжесть драгметалла в кармане, он перестаёт быть просто батраком. Он становится партнёром. Младшим, зависимым, но партнёром.

— А теперь, — я поднял руку, когда последний кулечек перекочевал в мозолистую ладонь, — слушайте внимательно. Завтра на рассвете обоз в город пойдёт.

По рядам пронёсся одобрительный гул. Город — это жизнь. Это табак, сахар, новые портянки, вести.

— Игнат старшим пойдёт. С ним Фома — дорогу покажет, чтоб на рябовские посты не нарваться. И двое волков для охраны.

Я кивнул Игнату, который стоял у двери, скрестив руки на груди. Он был спокоен, как скала.

— Задача у них простая, но важная. Закупить всё, что нам на зиму нужно. Муку, крупу, соль, порох. Инструмент новый — пилы, топоры, гвозди. Игнат список составил, но если кому что лично надо — подходите к нему после собрания, деньги давайте, он привезёт. Табаку там или сапоги новые.

Мужики оживились. Начали переговариваться, считать мелочь.

— Но главное, — я понизил голос, и все снова затихли, — Игнат повезёт наше золото. То, что мы намыли, и то, что с собой принесли. Он передаст его Степану Захаровичу. А тот превратит его в деньги и ресурсы для нашей войны.

Я достал из-под стола тяжёлый, обшитый кожей ящик. В нём лежали слитки. Не те, кустарные, что мы плавили в начале. А ровные, аккуратные бруски, отлитые Архипом в новых формах.

— Здесь наше будущее, мужики. Если обоз дойдёт — мы зиму переживём королями. Если нет… — я не стал договаривать. И так понятно.

— Дойдёт, командир, — глухо сказал Игнат. — Зубами грызть буду, а донесу.

— Знаю. Фома проведёт вас козьими тропами. Главное — в городе не светитесь. К Илье Гавриловичу сразу и к Степану. И назад. Не задерживайтесь.

Когда собрание закончилось и мужики, довольные, начали расходиться по нарам, обсуждая заказы, я отозвал Игната, Елизара и Архипа.

— Ну что, мастера, — сказал я, разворачивая на столе большой лист грубой обёрточной бумаги, на котором углем был набросан чертёж. — Золото мыть научились. Теперь надо научиться мыть его много. И быстро.

Они склонились над столом. Архип почесал в затылке, разглядывая мои каракули.

— Это что ж за зверь такой, Андрей Петрович? Вроде на бочку похож, а вроде и на мельницу…

— Это, Архип, называется бутара. Или, по-научному, барабанный грохот с промывочным шлюзом.

В XIX веке на Урале уже знали, что такое вашгерд и простые шлюзы. Но то, что я рисовал, было шагом вперёд. Не революция, но эволюция. Принцип, который использовался в моем времени на небольших артелях.

— Смотрите. Вот здесь — воронка. Сюда сыплем породу. Вода подаётся сверху, под напором. Всё это падает во вращающийся барабан. Барабан из железных прутьев или листа с дырками. Мелкое проваливается вниз, на шлюз, а крупные камни выкатываются с другого конца.

— А крутить кто будет? — спросил Елизар. — Лошадь?

— Можно и лошадь. А можно и водяное колесо приспособить, если на ручье поставить. Но пока зима — будем крутить вручную. Ворот приделаем — как на вентиляторе у горна. Один крутит, один сыпет, один воду льёт. Производительность вырастет раза в три по сравнению с лотком или простым вашгердом.

Архип прищурился, мысленно разбирая конструкцию на детали.

— Барабан… Это ж железо надо гнуть. И дырки бить. Много дырок.

— Вот этим ты и займёшься, пока Игнат в городе. Железо есть — листы с заброшенных приисков насобирали, притащили. Гвозди есть большие — из них пробойники сделаешь.

— А шлюз? — спросил Елизар. — Он у тебя тут хитрый какой-то. Ступеньками.

— Это, отец, трафареты. Рифли. Золото тяжёлое, оно на дно падает. А песок лёгкий, его водой уносит. Если сделать дно не гладким, а ребристым, да ещё сукно подстелить, да ещё коврики резиновые… тьфу, резины нет… войлок плотный положить, то мы даже самую мелкую пыль поймаем. Ту, что сейчас у нас с водой уходит.

Я видел, как в их глазах загорается понимание. Они были практиками. Им не нужны были формулы гидродинамики. Им нужно было объяснить на пальцах: тут крутится, тут льётся, тут оседает.

— Сделаем, — наконец сказал Архип. — Барабан я склепаю. Тяжело будет, но склепаю. Ось нужна крепкая.

— Ось возьмём от телеги, что сломалась, — подсказал Игнат. — Она калёная, выдержит.

— Добро. А деревяшки — это к Михею. Он плотник справный.

Следующие дни превратились в гонку изобретателей. Пока Игнат с обозом пробирался тайными тропами к городу, артельщики доставали породу в тепляках, мы в лагере творили технический прогресс из говна и палок. В буквальном смысле.

Архип, заняв один из тепляков под кузницу, гремел там с утра до ночи. Он рубил листовое железо зубилом, матерился, гнул его в кольца, клепал. Звук ударов металла о металл разносился по морозному воздуху, пугая ворон.

Я же работал с Михеем и Елизаром над деревянной частью. Нам нужно было создать раму, желоба и систему подачи воды. Самым сложным было объяснить принцип центробежной силы.

— Смотри, Михей, — я взял ведро с водой и начал крутить его на верёвке над головой. — Видишь? Вода не выливается. Её прижимает к дну. Так и в барабане. Порода будет прижиматься к стенкам, тереться, размываться. Мелочь вылетит в дырки, а камни очистятся и выкатятся.

Михей смотрел на меня с опаской, но кивал.

— Понял, Андрей Петрович. Сила, значит, такая.

Мы строили монстра. Он получался громоздким, неуклюжим, скрипучим. Но когда мы собрали его в большом тепляке, установили барабан на ось, подвели желоба на которые пока вручную будем лить воду… это было красиво. Грубой, промышленной красотой.

— Ну, запускай! — скомандовал я.

Дюжий мужик навалился на рукоятку ворота. Барабан, скрежеща и постанывая, начал вращаться. Архип, кряхтя, поднял бадью с оттаявшей породой и опрокинул её в приёмный бункер. Семён плеснул воды из ведра.

Грохот стоял невообразимый. Камни бились о железо, вода шумела, шестерни (деревянные, смазанные салом) скрипели. Грязь летела во все стороны.

Но внизу, под барабаном, на наклонный шлюз, устланный войлоком и перегороженный рейками, полилась ровная, серая жижа. Камни, чистые, отмытые до блеска, выкатывались с другого конца и падали в кучу.

— Стоп! — крикнул я через десять минут.

Мы остановили машину. Я подошёл к шлюзу, аккуратно поднял верхний трафарет. Под ним, на сером войлоке, жёлтой сыпью горело золото. Много золота. Куда больше, чем мы намывали лотками за то же время.