Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 19

Игнат хищно улыбнулся.

— Вот это разговор, командир.

Работа закипела. Артель разделилась на бригады. Одна — под руководством Михея — рубила лес и таскала камни для завала. Вторая — под командованием Архипа — ковала новые наконечники для кольев, скобы, цепи. Третья — «волки» Игната — устанавливала растяжки и мины на дальних подступах.

Я лично контролировал всё. Проверял каждую мину, каждый завал. Ошибка могла стоить жизни.

Однажды вечером, когда я возвращался с очередной инспекции, меня догнал Елизар.

— Андрей Петрович, — начал он осторожно, — народ говорит… Боятся они. Говорят, что война скоро будет. Большая война. И многие не выживут.

Я остановился, посмотрел на старика.

— И ты что им говоришь?

— Я говорю — правда. Война будет. Но мы готовы. И Бог с нами.

— Правильно говоришь, — кивнул я. — Не надо врать людям. Пусть знают правду. Но пусть знают и другое — если мы проиграем, нас всех вырежут. Рябов пощады не даст. Штольц — тем более. Так что выбор простой: или победа, или смерть.

Елизар вздохнул.

— Жестокий выбор.

— Но честный.

На следующий день я собрал всю артель на плацу. В свете факелов лица казались высеченными из камня и в глазах читался страх. Животный страх перед тем, чего они не могли контролировать.

— Слушайте меня! — мой голос звенел на морозе. — До меня дошли слухи, что вы дрожите, как бабы на базаре. «Страшно!», «Убьют!».

Я прошелся перед строем, заглядывая в глаза каждому.

— Да, у Штольца может появиться подкрепление. Да, Рябов купил половину чиновников в губернии. Да, нас хотят раздавить. Но знаете, почему они это делают?

Я выдержал паузу.

— Потому что они нас боятся! Они боятся нас больше, чем мы их! Рябов тратит последние деньги, залезает в долги, чтобы нанять солдат. Почему? Потому что он знает: если он не уничтожит нас сейчас, весной мы станем хозяевами этой тайги. Мы уже взяли у него золото. Мы разбили его отряды. Мы выжили там, где другие сдохли бы.

Я выхватил из кармана самодельную гранату — тяжелый, чугунный шар.

— У них наёмники? А у нас — вот это! У них наемники за деньги? А у нас — артельщики за свою долю! Кто из вас хочет вернуться в грязь? Кто хочет снова гнуть спину на рябовских ворюг за копейки?

— Никто! — рявкнул Кузьма из заднего ряда.

— Тогда хватит скулить! С обозом разберемся. Чиновников перекупим или обманем. А Штольца я лично вздерну на воротах. Но для этого мне нужны мужики, а не тряпки. Работаем! Золото само себя не помоет, а мины сами себя не отольют!

Строй загудел. Страх не ушел, но сменился злостью. А злость — это топливо, на котором можно ехать долго.

Март на Урале — это не весна. Это грязная, мокрая, чавкающая агония зимы.

Снег, который ещё неделю назад держал человека, превратился в предательскую кашу. Сверху — вода, снизу — лёд, а посередине — зернистое месиво, в котором вязнешь по колено. Дороги умерли. Тракт, по которому мы гоняли обозы, стал руслом грязной реки. Тайга затихла, затаилась, слушая, как лопается лед на реках и как шумят ручьи, подмывая корни вековых елей.

Мы оказались в изоляции. Штольц со своими наёмниками застрял на заимке — обоз по такой грязи не протащишь, увязнут по ступицы. Мы застряли в «Лисьем хвосте». Война встала на паузу.

Но это была обманчивая тишина. Потому что настоящая битва сейчас шла не здесь, среди сырых елей, а в душных кабинетах города, за сотни верст отсюда. Там, где оружием были не штуцеры и гранаты, а гусиные перья, сургуч и ассигнации.

Степан стал моим генералом на этом фронте.

Связь с городом держалась на честном слове и выносливости наших лошадей. Раз в неделю, рискуя свернуть шею на размытых склонах, прорывался гонец — обычно Кремень или Фома. Они привозили почту, от которой пахло табаком, чернилами и городской тревогой.

Я читал эти письма по ночам, при свете лучины, и у меня волосы шевелились на затылке.

Это был танец с саблями на краю пропасти. Рябов, поняв, что силой нас быстро не взять, включил свой главный ресурс — связи. Он бомбардировал канцелярию губернатора жалобами. Он поднял старые векселя. Он нашел какого-то дальнего родственника настоящего владельца земель, на которых мы стояли, и пытался оспорить права через суд.

Степан отбивался, как дьявол.

«Андрей Петрович, — писал он в начале месяца. — Вчера был дождь и в архиве Горной конторы „случайно“ прохудилась крыша. Залило именно ту полку, где лежали жалобы на вашу артель. Писарь, который за это отвечал, внезапно купил себе новый дом в соседней губернии и уволился. Рябов в бешенстве, топал ногами так, что люстра тряслась».

Через три дня — новое донесение:

«Рябов зашел с козырей. Привезли ревизора из Екатеринбурга. Человек желчный, дотошный, взяток не берет — идейный служака. Рябов подсунул ему ведомости, где указано, что вы якобы укрываете беглых каторжников. Ревизор готовит предписание на обыск с участием жандармов. Я нашел подход к его секретарю. Оказывается, секретарь страсть как любит преферанс и крупно проигрался. Я выкупил его долг. Завтра ревизору „случайно“ попадет на стол папка с компроматом на самого Рябова — о сокрытии доходов с дальних приисков. Посмотрим, кто кого».

Я читал и понимал: Степан не просто юрист. Он паук, плетущий сеть, которая должна удержать падающий камень. Но каждый его шаг стоил денег.

Золото таяло.

— Опять? — хмуро спросил Игнат, глядя, как я отсчитываю слитки на столе.

За окном барабанил дождь со снегом. В конторе было сыро, дрова в печи шипели, не желая разгораться.

— Опять, Игнат. Секретарь ревизора стоит дорого. Подделка метрик — еще дороже. А молчание архивариуса — вообще на вес золота.

Игнат сплюнул в угол.

— Лучше бы мы на эти деньги еще пудов десять пороха купили.

— Порох не спасет, если сюда придет рота солдат с официальным предписанием губернатора, — отрезал я, укладывая тяжелые желтые бруски в седельную сумку. — Ты пойми, голова садовая. Пока мы для власти — «спорные старатели», нас можно терпеть. Как только нас признают «самозванцами и разбойниками» — нас давить будут не наемники Штольца, а регулярная армия. И тогда твои штуцеры нам помогут только застрелиться, чтобы на каторгу не идти.

Игнат промолчал. Он был солдатом. Он понимал прямую угрозу — штык, пулю, саблю. Бюрократическая петля была для него чем-то далеким и непонятным, но оттого еще более жутким.

— Кто поедет? — спросил он наконец.

— Фома. Он легкий, лошадь под ним меньше вязнет. И он тропы знает, где грязь не такая глубокая.

Фома уехал в ночь, увозя в седельных сумках наш месячный заработок. Я смотрел ему вслед и молился всем богам — и старым, и новым, и тем, в которых верил Елизар, — чтобы конь не подвел.

Следующие две недели тянулись, как жилы из раны.

В лагере царило уныние. Грязь была везде. Она проникала в сапоги, в еду, в мысли. Люди устали сидеть взаперти. Работать в тепляках становилось невыносимо — влажность снаружи и пар внутри создавали эффект парилки. Золото шло, но вяло.

Чтобы занять людей и не дать им сойти с ума от безделья и страха, я гонял их на стройку.

— Копать! — орал я, стоя под дождем в промокшем плаще. — Рвы глубже! Стенки укреплять плетнем!

Мы превращали подступы к лагерю в полосу препятствий. Грязь играла нам на руку. Я приказал срыть дерн на склонах у дороги, превратив их в глиняные катки. Если Штольц сунется сюда сейчас — его люди будут скатываться вниз, как кегли.

Архип в кузнице творил чудеса из обломков железа.

— Глянь, Петрович, — он протянул мне странную конструкцию: короткую трубу, заглушенную с одного конца, набитую гвоздями и порохом. — Я тут подумал… Если эту штуку в грязь закопать, а сверху дощечку с капсюлем… Наступит супостат — и ноги нет.

— Мина нажимного действия, — кивнул я. — Молодец, Архип. Только капсюль от сырости береги. Воском заливай.

Мы готовились убивать. Но все это время я ждал вестей от Степана.