Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 16

— Что говорят?

— Боятся они. Не Рябова, нет. Леса боятся. Говорят, нечисто там. Тени видят. Будто следит кто. И следы странные находят, когда за дровами ходят. Не человечьи, не звериные. А так… будто дух прошёл.

Я нахмурился. Суеверия — плохой союзник. Они рождают панику.

— Ерунда это, Елизар. Нервы у мужиков шалят. Война, недосып.

— Может и ерунда, — вздохнул старик. — Только вот Михей вчера клятву давал, что видел у ручья бабу. В белом вся, волосы распущены. Стояла и смотрела на лагерь. А потом раз — и пропала. Кикимора это, Андрей Петрович. Знак дурной.

«Кикимора», — подумал я. — «Или разведчик в хорошем маскхалате».

— Усилить посты, — скомандовал я. — И скажи Михею, чтоб меньше языком трепал. Увидит ещё раз «бабу» — пусть стреляет. Если кровь пойдёт — значит, человек. Если нет — тогда и молебен закажем.

Но слова Елизара запали в душу. Я чувствовал это кожей — кольцо сжимается. Мы были островом света и шума в океане тишины и тьмы. И эта тьма подступала всё ближе.

Следующие три дня прошли в напряжённом ожидании. Мы продолжали добычу, но теперь каждый выход за дровами, каждый поход к проруби за водой прикрывался вооружённым нарядом. Я ввёл систему паролей и отзывов.

На четвертый день, к вечеру, дозорный на вышке ударил в рельс.

— Едут! Наши едут!

Я выбежал на стену. В сумерках, по пробитой дороге, ползла наша колонна. Все сани были на месте. Но шли они тяжело, медленно.

Сердце ёкнуло. Опять потери?

Когда они въехали во двор, я увидел, что «броня» передних саней изъедена пулями, как оспой. В досках торчали щепки, местами виднелись белые пятна свежего дерева.

Игнат спрыгнул на снег. Лицо местами чёрное от пороховой гари, но довольное.

— Принимай пополнение, командир! — гаркнул он.

Из крытых грузовых саней начали выпрыгивать люди. Один, второй, пятый… Девять человек.

Я оглядел их. Это был не тот сброд, что приходил к нам в начале зимы. Эти выглядели иначе. Потёртые шинели, полушубки, но подогнанные по фигуре. Оружие не на верёвках, а на ремнях. Взгляды цепкие, оценивающие.

Среди них выделялся один — огромный, рыжий детина. Он держал в руках не обычное ружьё, а штуцер, похожий на тот, что был у Игната.

— Стройся! — рявкнул Игнат.

Мужики привычно, без суеты, выстроились в шеренгу.

— Вот, Андрей Петрович. Девять душ. Семь солдат отставных, из егерей и пехоты. Один — охотник-промысловик, тайгу знает. И один… — Игнат замялся, — скажем так, с каторги беглый, но статья политическая, бунт на заводе. Все злые на власть, а на Рябова — вдвойне.

Я прошёл вдоль строя.

— Меня зовут Андрей Петрович Воронов. Я здесь главный. Правила простые: сухой закон, железная дисциплина, беспрекословное подчинение. Плачу серебром и золотом. Кормлю досыта. Но требую полной отдачи. Кто предаст — убью лично. Кто струсит — выгоню. Вопросы?

— Жалованье когда? — спросил рыжий гигант.

— Раз в неделю. Аванс — сегодня, после бани и ужина.

— Годится, — кивнул он. — Я — Кузьма. Это мои ребята. Мы слыхали, ты Рябову хвост прищемил. Это дело доброе. Мы поможем.

— Игнат, размести их. Выдай тулупы, если кому надо. Оружие проверить. И давай ко мне с докладом. Как дошли?

В конторе Игнат, жадно глотая горячий сбитень, рассказал.

— Засада была. На обратном пути, уже с людьми. В том же месте, у Чёртова поворота. Они, видать, там пост постоянный держат. Только в этот раз мы их ждали.

Он усмехнулся.

— Фома засёк их ещё за версту. Увидели дымок от костра. Мы сани развернули, «броню» выставили. Они пальнули залпом — щепки полетели, но никого не задело. А мы им в ответ — из двенадцати стволов. Кузьма этот, рыжий, он вообще снайпер. Снял двоих, что на дереве сидели, как белок. Остальные разбежались. Даже преследовать не стали — груз дороже.

— Хорошо, — я выдохнул. — Значит, тактика работает.

— Работает. Но они тоже учатся, командир. В следующий раз они могут дерево повалить на дорогу. Или яму вырыть.

— Значит, и мы будем учиться. Нам нужны сапёры.

Я достал письмо, которое привёз Игнат от Степана.

'Андрей Петрович. Новости важные. Штольц — это Карл фон Штольц, бывший капитан прусской армии, потом служил в России по контракту, был разжалован за дуэль и убийство. Наёмник высшей пробы. Абсолютно беспринципен, но профессионал. Его нанял не сам Рябов, а кто-то из Екатеринбурга. Рябов — лишь кошелёк.

А по деньгам… Рябов заложил свой дом и два дальних прииска купцу второй гильдии Морозову. Деньги у него заканчиваются. Он платит наёмникам огромные суммы. Если мы продержимся ещё месяц-два, он разорится. У него цейтнот. Он будет атаковать.

И ещё. Этот же прокурорский помощник, что расспрашивает о вас, расспрашивает и о Рябове. И не очень дружелюбно. Похоже, кто-то из Перми прислал настоящую ревизию. Не подкупную, а честную. Аникеев уже под следствием, урядник трясётся. Возможно, скоро весь рябовский клан рухнет.'

Я сжёг письмо в пламени свечи.

Цейтнот. Это хорошо. Когда враг спешит, он делает ошибки.

— Игнат, — сказал я. — Завтра начинаем тренировки с новыми людьми. Слаживание. Отработка обороны лагеря. И ещё… Мне нужно, чтобы Кузьма осмотрел наши позиции. Свежий взгляд. Может, мы чего не видим.

— Сделаем.

Ночь опустилась на «Лисий хвост». Но теперь в лагере было больше людей. Больше стволов. И у нас была дорога, которую мы научились защищать.

Я вышел на крыльцо. В темноте светились огоньки папирос — часовые на вышках.

Вдруг со стороны леса раздался вой. Протяжный, тоскливый. Волчий.

Но что-то в этом вое было не так. Слишком ровный. Слишком… человеческий.

Часовой на ближайшей вышке вскинул ружьё.

— Тихо! — крикнул я шёпотом, хотя это было глупо.

Вой повторился, уже ближе. И ему ответил другой, с противоположной стороны лагеря.

— Окружают? — спросил подошедший Игнат.

— Нет. Пугают. Психическая атака. Хотят, чтобы мы патроны жгли в темноту и нервничали.

Я усмехнулся.

— Ну что ж, герр Штольц. Хотите поиграть в нервы? Давайте поиграем.

— Игнат, буди Кузьму. И Фому. Пусть берут «тихие» ножи и идут в секреты. Если кто-то подползёт выть под стены — резать. Без шума. Принесут мне голову «волка» — премия рубль. За каждую.

Война на дорогах переросла в войну нервов. И я собирался её выиграть.

Следующие дни пролетели в лихорадочной подготовке. Архип ковал мины и отливал пули для штуцеров. Михей с бригадой рубил завалы на тракте — те самые бутылочные горлышки. Елизар ездил к староверам, организовывая разведывательную сеть. А я с Игнатом планировал первый экспериментальный рейс по новой системе.

Груз был небольшой — три мешка золотого песка, результат последней недели работы тепляков. Но везти его предстояло не обычным обозом, а настоящей военной операцией.

— Авангард — Фома и Кремень, — инструктировал я Игната в последний раз. — Они идут впереди на полчаса, проверяют дорогу. Если засада — возвращаются, предупреждают. Основная группа — ты, я, четверо волков. Арьергард — Михей и Кузьма.

— А если нападут на авангард? — спросил Игнат.

— У них быстрые лошади и приказ — не ввязываться в бой. Увидели опасность — уходят и докладывают. Мы не герои, Игнат. Мы торговцы. И наша задача — довезти груз, а не показать удаль.

Выехали ещё в сумерках, когда метель наконец стихла. Мороз был собачий, но воздух чистый. Лошади, отдохнувшие и хорошо кормленые, бодро тащили лёгкие сани.

Первые десять вёрст прошли спокойно. Фома и Кремень регулярно по очереди возвращались с докладами — дорога чиста, следов чужих не видно.

А потом начались сюрпризы.

— Командир! — прискакал Фома, когда мы подъезжали к Каменной горе. — Впереди завал! Деревья поперёк дороги!

Я натянул поводья.

— Наш?

— Не наш. Свежий. Кто-то сегодня или вчера валил.

Игнат и я переглянулись. Штольц опередил нас. Он тоже начал перекрывать дороги.

— Объезд есть? — спросил я.