Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 12

— У нас запасов на сколько? — спросил я Елизара.

— Муки — на месяц, если урезать пайку, — ответил старовер, теребя бороду. — Мяса — поболе, солонины много. А вот с порохом беда. Тот обоз как раз свинец и порох вёз. Игнат увёл серебро, это хорошо, но с припасами беда случилась.

— Значит, блокада.

В комнате повисла тишина. Тяжёлая, липкая.

— Рябов сменил тактику, — начал я, водя пальцем по карте. — Он понял, что в лоб нас не взять. Теперь он будет бить по обозам. По одиночкам. По охотникам. Он хочет, чтобы мы боялись выйти за ворота. Чтобы мы перестали получать ресурсы. И чтобы в городе думали, что с нами опасно иметь дело. Плюс заложники — чтобы связать нам руки.

— И что делать будем? — спросил Михей. — Сидеть и ждать, пока с голодухи пухнуть начнём?

— Нет, — я поднял голову. — Мы будем менять правила игры.

Я встал и подошёл к окну. За ним падал снег, скрывая следы крови во дворе.

— Первое. Одиночные обозы отменяются навсегда. Больше никто не выходит из лагеря меньше чем десятком и без разведки вперёд. Но это потом, когда Игнат вернётся. Второе. Нам нужна другая дорога.

Все уставились на меня.

— Другая? — переспросил Елизар. — Да где ж её взять? Тайга кругом. Одна дорога — тракт старый.

— Тракт все знают. Рябов его знает. А нам нужна тропа, про которую он не знает. Зимник.

Я повернулся к Елизару.

— Отец, ты говорил про скиты староверские. Про тропы, которыми ваши от властей уходили. Есть путь в обход Чёртова поворота? Через болота, через гривы? Пусть крюк, пусть тяжело, но чтобы скрытно.

Елизар задумался, прикрыв глаза. В его памяти явно всплывали карты, нарисованные не на бумаге, а в рассказах дедов.

— Есть одна путанка… — медленно проговорил он. — Через Змеиный лог. Там летом топь непролазная, гадюки кишат. А зимой… зимой можно проскочить. Только там бурелом страшный. Чистить надо.

— Прочистим. Михей возьмёт топоры и пилы. Сделаем просеку. Узкую, под одни сани.

— Это время, Андрей Петрович. Неделя, не меньше.

— У нас нет выбора, — я обвёл взглядом собравшихся. — Третье. Мы должны показать зубы. Рябов думает, что напугал нас. Что мы забились в нору. Но мы должны ударить в ответ. И вернуть наших людей.

В моих глазах, наверное, мелькнуло что-то такое, от чего Архип хищно улыбнулся.

— И как мы их найдём? — спросил Михей. — Тайга большая.

— Найдём, — твёрдо сказал я. — У меня есть идея. Но сначала нужно дождаться Игната.

Игнат вернулся на третий день. Измотанный, обмороженный, но живой. С ним пришел и Фома. Целые и невредимые.

Я встретил их у ворот.

— Живы… — выдохнул я, обнимая Игната. — Слава Богу, живы.

— А как же, командир, — хрипло ответил тот. — Фома провёл такими дебрями, что чёрт ногу сломит. Три дня шли. Ночевали в снегу. Но прошли. Золото у Степана Захаровича. Он велел передать — всё сделает, как ты просил. Серебро, что обменять успел — вот, — он протянул увесистый мешок. — Ну и часть потратились на товар.

— Хорошо. Отдыхайте. А завтра — военный совет. Нам есть что обсудить.

Той же ночью, когда лагерь затих, я сидел в конторе с Игнатом, Елизаром и Архипом.

— Наших людей держат в заложниках, — начал я без предисловий. — Петруху и Ваську. Рябов будет использовать их как рычаг давления. Или начнёт пытать, чтобы выведать наши планы.

— Надо их вытащить, — сказал Игнат. — Но это самоубийство, если не знать, где держат.

— Я знаю где, — подал голос Фома, стоявший у двери. Я кивнул ему — заходи.

Он вошёл, всё ещё придерживая перевязанную голову.

— Я, вчера как Игната довел, пошел к нашим. К староверам в скиту. Они живут скрытно, но всё видят, всё знают. Сказали: Рябов устроил что-то вроде острога. Не в посёлке своём, а в старой заимке, что в двадцати вёрстах к западу. Там изба-пятистенок, амбар и баня. Вокруг — частокол. Людей держит там человек десять-пятнадцать постоянно. Наших видели. Двоих. В амбар их затолкали.

— Охрана? — спросил Игнат.

— Постоянно — человека три-четыре. Остальные то приезжают, то уезжают. Место глухое, болота вокруг.

Я кивнул на карту.

— Покажи, где это.

Фома ткнул пальцем. Место было и впрямь гиблое. Болота вокруг, подходы узкие.

— Штурмом не возьмём, — вынес вердикт Игнат. — Засядут в избе, будут отстреливаться. Нас перебьют.

— А кто сказал, что мы пойдём штурмом? — я усмехнулся. — Рябов забрал наше железо. Нашу муку. Он, скорее всего, потащил это к себе на заимку. Или спрятал где-то недалеко.

Я ткнул пальцем в точку на карте.

— Старая смолокурня. Помнишь, Игнат? Мы её проходили осенью. Полуразвалившаяся изба, навес. Единственное место на том тракте между засадой и заимкой, где можно укрыться от ветра и развести огонь.

— Знаю, — кивнул Игнат. — Вёрст пятнадцать от места засады.

— Если они ушли после нападения, то там мог быть их перевалочный пункт. Может, там ещё кто-то есть. Может, наш груз. А главное — если мы ударим туда, захватим языка, узнаем подробности про заимку и про заложников. А если нет, то сами там передохнем и пойдем дальше к заимке.

Я обвёл взглядом своих командиров.

— Готовьте группу. Лучших бойцов. Выходим сегодня ночью.

Ночной лес зимой — это храм тишины. И смерти.

Мы шли на лыжах, след в след. Фома впереди, я за ним, следом Игнат и пятеро его «волков». Белые маскхалаты, сшитые Марфой из старого сукна, делали нас похожими на призраков. Оружие обмотано белыми тряпками. Никакого лязга, никакого скрипа — лыжи подбиты камусом.

Мороз жёг лицо, но я не чувствовал холода. Адреналин грел кровь лучше любого спирта. В голове крутилась одна мысль: я не позволю им сделать из меня жертву. Я не буду сидеть и ждать, пока меня задушат.

Мы шли быстро. Фома вёл нас звериными тропами, срезая углы, обходя буреломы. Он читал лес, как открытую книгу.

Через три с половиной часа Фома поднял руку. Мы замерли, растворившись в сугробах.

Впереди, метрах в двухстах, сквозь деревья пробивался слабый, дрожащий огонёк. Запахло дымом.

Фома вернулся к нам, скользя бесшумно, как тень.

— Там они, — прошептал он мне прямо в ухо. — У смолокурни. Трое у костра греются, дураки. Лошади под навесом стоят. Наши сани вижу. И ещё двое саней, чужих.

— Сколько людей всего?

— В избе — не знаю, окна затянуты шкурами, но шум слышно, голоса. Гуляют, похоже. А снаружи — трое у костра.

Я кивнул Игнату. Тот жестами раздал команды своим. Двое — обходят справа, двое — слева. Мы с Игнатом и Фомой — по центру.

— Без стрельбы, — одними губами произнёс я. — Ножи. Тихо.

Игнат хищно оскалился и кивнул.

Мы поползли. Снег набивался в рукава, за шиворот, но я не обращал внимания. Я видел цель.

Костёр горел ярко. Трое мужиков в тулупах сидели на брёвнах вокруг огня, спиной к лесу, и передавали друг другу бутыль. Рядом стояли прислонённые к поленнице ружья. Они были уверены в своей безопасности. Тайга большая, ночь тёмная, а «барин» Воронов сидит в своём лагере и плачет над ранеными.

Ошибка. Фатальная ошибка.

Мои «волки» сработали чисто. Синхронно. Две белые тени выросли из сугробов за спинами крайних часовых. Взмах руки, глухой хрип, звук падающего тела. Ни крика, ни выстрела. Только снег окрасился тёмным.

Третий, сидевший лицом к нам, дёрнулся, открыл рот, но Игнат был быстрее. Рывок из сугроба, нож — и тот осел, хватаясь за горло.

Мы подошли к избе. Из-за двери слышался пьяный хохот и звон посуды.

— … а он и говорит: «Не убивайте, братцы, у меня детки малые!» — ревел грубый голос. — А Хромой ему: «Детки, говоришь? Ну так и иди к ним!» И прикладом его, хрясь!

Я узнал этот голос. Это был один из тех, кто приходил к нам с угрозами в самом начале. Рябой детина, подручный Рябова.

Я посмотрел на Игната. Тот достал из-за пояса гранату — ту самую, самодельную, чугунную, производства Архипа. Фитиль торчал, как хвостик.