Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 (СИ) - Громов Ян - Страница 11

— Тревога! — заорал я во всю глотку. — В ружьё!

— Что? Где? — рявкнул Игнат.

— Чужой! У кузницы был! Ушёл в лес! — я махнул рукой в сторону просеки. — Проверь часовых! Быстро!

Игнат, не задавая вопросов, бросился к ближайшей вышке.

Я побежал к месту, где видел чужака. Следы. Глубокие, чёткие отпечатки на свежем снегу. Валенки. Но подшитые кожей. Не наши.

Через минуту вернулся Игнат. Лицо бледное, губы сжаты в нитку.

— Фома… — выдохнул он.

— Убит?

— Жив. Но вырублен. Удар по затылку. Профессионально.

— А второй пост?

— Там чисто. Никого не видели.

Я выругался. Профессионал. Одиночка. Прошёл сквозь нашу оборону, как нож сквозь масло. Разведал. И ушёл.

— Он был один? — спросил подошедший Елизар, кутаясь в армяк.

— Следы одни, — я посветил факелом на снег. — Уходил на лыжах. Вон там, за поленницей, лыжню видно. Пришёл пешком, чтобы не шуметь, лыжи спрятал.

— Кто это, Андрей Петрович? Рябовский?

Я покачал головой.

— Не похоже. Рябовские — бандиты, нахрапом берут. А этот… этот смотрел. Он не поджигал, не крал. Он изучал. Смотрел, что мы делаем. Как куём, как моем.

Я вспомнил письмо Степана. «Люди из Петербурга». «Странные люди».

— Это разведка, Игнат. Серьёзная разведка. Нас щупают.

— Догонять будем? — Игнат передёрнул затвор. — На лыжах — свежий след…

Я посмотрел в чёрную стену леса.

— Нет. Не догоним. Он на легке, а мы пока соберёмся… К тому же, он может вести нас в засаду. Или их там группа прикрытия.

— И что делать? Ждать, пока он своих приведёт?

— Усиливаем охрану. По два человека на пост. Секреты выставить в лесу, на подходах. И растяжки… — я прищурился. — Игнат, помнишь те «сюрпризы», что мы в овраге ставили? Ставь по периметру. На всех тропах. Если кто сунется — пусть ноги оторвёт.

— Понял.

Ночь перестала быть тихой. Лагерь гудел, как растревоженный улей. Сон слетел со всех. Люди проверяли оружие, перешёптывались.

Я вернулся в контору, но спать не ложился. Сидел, глядя на пламя свечи, и крутил в руках револьвер.

Кто ты? Жандарм? Сыщик? Или наёмник новой формации, которого выписал Рябов?

Одно я знал точно: время работает против нас. Мы думали, что у нас есть фора до весны. Мы ошибались. Весна может прийти раньше. И принесёт она не капель, а кровь.

Весть пришла не с гонцом и не с письмом. Она ввалилась в ворота «Лисьего хвоста» в виде окровавленных саней и хрипящей, загнанной насмерть лошади.

Я как раз стоял у бутары, проверяя крепления оси, когда услышал крик часового. Не тревожный, боевой, а какой-то растерянный, полный ужаса.

— Андрей Петрович! Беда! Наши!

Я бросил молоток в снег и побежал к воротам. Сердце ухнуло куда-то в желудок, скрутилось там холодным узлом. «Наши» — это обоз. Второй зимний обоз, который я отправил четыре дня назад с Игнатом. Везли железо и уголь для Архипа, инструмент, муку.

Сани стояли посреди двора. Лошадь, гнедая кобыла по кличке Зорька, стояла, широко расставив дрожащие ноги, по бокам — пена пополам с кровью. Оглобля перебита и волочилась по земле. А в санях…

Там, на куче окровавленной рогожи, лежали трое. Степан сидел, привалившись к боку саней, зажимая рукой плечо — сквозь пальцы сочилась кровь. Рядом лежали Ванька-молодой без сознания, лицо белое, как мел, на груди расплывалось темное пятно, и Гришка — весь в крови, тулуп изодран.

— Степан! — я подскочил к ним, хватая его за здоровую руку. — Что случилось? Где остальные? Где Игнат? Где груз?

Степан поднял на меня мутные глаза. Его трясло.

— Засада, Петрович… — прохрипел он, сплевывая вязкую слюну. — На Чёртовом повороте, у скалы. Мы и пикнуть не успели.

— Кто?

— Не знаю… Рожи замотаны. Стреляли из леса. Сразу, без разговоров. Лошадей передних положили. Митьку… Митьку сразу наповал. В голову.

Я почувствовал, как челюсти сводит от ярости. Митька. Весёлый парень. Был при Игнате.

— А Игнат? Где Игнат⁈

— Игната… — Степан закашлялся. — Игната успели предупредить. Фома выскочил из-за поворота, закричал. Игнат с основной группой свернул в лес, на старую тропу. Ушли. А мы… мы остались прикрытием. Нашим крикнули, что задержим, сколько сможем. Но вот как оно получилось.

— А груз?

— У Игната. Серебро, что за золото дали — с ним. А железо, что мы везли… — Степан болезненно сглотнул. — Забрали. Всё забрали. Нас вот… бросили. Думали, дохлые мы. Ваньку прикладом огрели, меня пулей зацепило, я в снег упал, притворился… Гришка полз, полз к нам… Они поржали, пошарили по карманам и ушли. Сказали: «Пусть ползут к своему барину, привет передают».

— Кто сказал? Что именно? Вспоминай, Степан, каждое слово!

— Сказали… — он закашлялся, скривился от боли. — Сказали: «Скажи Воронову, что это только задаток. Весной за процентами придём». И ещё… ещё сказали: «Двоих мы с собой забрали. Заложники. Пусть барин подумает, как выкупать будет».

Холод залился в грудь ледяной волной.

— Кого забрали⁈

— Петруху… и Ваську… Били их, связали, на сани погрузили и увезли…

Вокруг уже собралась вся артель. Мужики стояли молча, глядя на раненых и разбитые сани. Кто-то крестился, кто-то сжимал кулаки так, что костяшки белели. Архип подошёл к саням, погладил лошадь по мокрой морде.

— Загнали скотину, ироды… — пробасил он глухо. — Не жилец она. Сердце надорвала.

— Елизар! — рявкнул я. — Марфу сюда, с бинтами и спиртом! Раненых в тепло, быстро! В избу несите, там светлее. Я сам оперировать буду.

— Понял, — старик кивнул и начал распоряжаться, разгоняя толпу.

Я же стоял и смотрел на кровавый след, который тянулся за санями от самых ворот. Это был не просто грабеж. Это было послание. Рябов не стал ждать весны. Он нашёл наш болевой нерв.

Он не мог взять штурмом укреплённый лагерь зимой. Но он мог перерезать нам вены. Лишить нас подвоза. Запереть в этой тайге, как крыс в бочке. И теперь ещё и заложники.

Операция шла тяжело. У Ваньки была сломана ключица и сильное сотрясение, но жить будет. Гришка потерял много крови — пули прошли мимо жизненно важных органов, одна в бок навылет, вторая застряла в бедре. Я работал, как проклятый, при свете керосиновых ламп.

А вот со Степаном пришлось повозиться дольше всех. Пуля — круглая, свинцовая, старого образца — вошла в мягкие ткани плеча, раздробила кость и застряла где-то под лопаткой.

Я работал, используя прокипячённые ножи и щипцы Архипа. Спирта не жалели — и для дезинфекции, и внутрь пациенту вместо наркоза.

Когда я вытащил деформированный кусок свинца и бросил его в жестяную миску, звякнуло так, будто колокол ударил.

— Жить будет, — сказал я, вытирая руки окровавленным полотенцем. — Рука, правда, может сохнуть начать, нерв задет. Но жив.

Я вышел на воздух. Меня мутило. Не от крови — к ней я привык ещё на «Скорой». От бессильной злобы.

Митька мёртв. Петруха и Васька в плену. Трое раненых. Груз потерян. И это только начало.

В конторе меня уже ждали. Елизар, Архип, Михей. На столе лежала карта. Игната не было — он ещё не вернулся с основной группой.

— Докладывай всё, что знаешь, — бросил я Михею, который успел переговорить с каждым, кто был в телеге и узнать хоть какие-то подробности, пока я оперировал по очереди мужиков.

— Четверо нападавших было, — начал Михей. — Но в лесу были ещё. Стреляли залпом, слаженно. Оружие — гладкоствол, но били кучно. Не крестьяне с вилами.

— Наёмники, — кивнул я. — Рябовская «гвардия». Или те самые, про которых Степан Захарович из города писал.

— Они забрали всё железо, — глухо сказал Архип. — Листы, пруток, уголь. Мне теперь бутару чинить нечем. И подковы ковать не из чего.

— Продукты?

— Тоже. Муки там было пудов десять. Сахар. Соль.

Я посмотрел на карту. Дорога в город — это наша пуповина. Она длинная, петляет по распадкам, идёт через густой лес. Там сотня мест для засады. Если они перекроют тракт…