Уроки вежливости для косолапых (СИ) - Победа Виктория - Страница 3

А дальше была остановка, прохладный ночной воздух, резко контрастирующий с теплом салона, поддерживающий меня медведь и полное отсутствие критического мышления и чувства стыда.

Тело, словно чужое, по команде отзывалось на каждое прикосновение. И я, наверное, совершенно точно сошла с ума, потому что в здравом рассудке ни одна нормальная уважающая себя женщина не станет трахаться с незнакомым мужиком в его машине, а после — захлебываться собственными стонами в чужой постели.

Скрип прогибающегося под весом наших тел основания кровати и удары изголовья о стену до сих пор отголосками отдаются в раскалывающейся голове.

И на контрасте с этой болью я к своему огромному стыду и разочарованию чувствую, как низ живота скручивает сладкий спазм. Поджав пальцы на ногах, свожу бедра и едва заметно выдыхаю.

И все-таки, Маринка, ты дура клиническая, и Тонька вовсе не права была, когда советовала к психологу обратиться. Не психолог тут нужен, а психиатр, и лучше не один. Можно сразу консилиум собрать.

— Ау, Соколова, прием, — щелчки пальцев возле лица выводят меня из воспоминаний, — ты чего зависла-то?

— Ничего, — тряхнув головой, отмахиваюсь от подруги и снова присасываюсь к кружке.

— Я все еще жду подробностей, — играя бровями, Тонька стреляет в меня глазами.

— Тонь, ну какие подробности! Я хочу забыть об этом и больше никогда не вспоминать, — ставлю кружку, складываю руки на столе и опускаю на них голову.

— Да что ты так убиваешься, — вздыхает Тонька, — хороший секс еще никому не навредил. Забывать надо плохой. И потом, ну потрахалась, расслабилась, мир не перевернулся. Только когда в следующий раз решишь провернуть нечто подобное, ты меня предупреди, чтобы я, высунув язык, по городу не носилась, — Тоня воодушевленно толкает пламенную речь, а у меня возникает твердое желание стукнуть ее чем-нибудь увесистым.

— Какой, нахер, следующий раз! — шиплю, подняв голову. — Не будет никакого другого раза! — неожиданно для себя повышаю голос.

Тонька ничуть не тушуется, сидит себе с довольным лицом.

— Ну-ну, — откликается недоверчиво, — слушай, ну ты взрослая здоровая баба…

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — грубо обрываю подругу, потому что слова ее больно режут по самому нутру.

— Здоровая, я сказала, — не сдается Тонька, произнося все это с заметным ударением, — как долго ты еще будешь себя наказывать? Секса у тебя сколько не было? Года три? — она сверлит меня меня внимательным взглядом, вот-вот дыру прожжет.

— Тонь, не начинай.

— Я еще не начинала, Марин, — взгляд подруги становится серьезным, даже холодным, — то, что вчера случилось, неудивительно, нельзя жить в постоянном напряжении, нельзя во всем себя ограничивать, нельзя бесконечно жить чувством вины за то, в чем ты не виновата. Рано или поздно организм сдается, вчера он сдался. И скажи спасибо, что вместо рака ты получила хороший секс!

— Виновата, Тонь, именно я виновата!

— То есть из всего, что я сейчас сказала, ты выцепила только это? — возмущается Тонька, качает недовольно головой и смотрит на меня, как на дуру последнюю.

— Чего ты от меня хочешь, Тонь? — выдыхаю устало.

— Я хочу, чтобы ты перестала жить прошлым и начала жить настоящим.

— Я и так живу настоящим. У меня все нормально.

— Да, и все под контролем, я в курсе. Это и плохо, Марин. Ты живешь, как затворница. Работа и дом — все, что есть в твоей жизни. Никто не проводит в школе столько времени, сколько проводишь ты. Это ненормально, ты понимаешь? Тебе двадцать восемь лет, Марина.

— Я люблю свою работу.

— Я тоже ее люблю, но во всем должна быть мера. И у молодой девки должна быть личная жизнь, и секс должен быть.

— Я не хочу, Тоня, — вскакиваю со стула, — мне по горло хватило этой личной жизни.

— Марин, — Тонька снова вздыхает, — ну нельзя так, нельзя. Твой бывший мудак, но ведь это не значит, что они все такие.

— А я больше не хочу рисковать, у них на лбу не написано.

— Так ты хотя бы попробуй вчитаться, — не сдается Тонька, — не прятаться, не бегать. Вот хотя бы этот твой герой, чего ты как малолетка какая-то с утра деру дала?

— А что я должна была сделать? Остаться? Завтрак ему приготовить?

— Может и приготовить, заодно пригляделась бы к мужику.

— Тонь, ты не протрезвела еще что ли? К кому приглядываться? К двухметровому шкафу, который при желании прибьет меня одной рукой?

— Ну не прибил же, и судя по тому что я вижу, — она опускает многозначительный взгляд на мою шею, — как раз наоборот.

— Хватит, Тонь, закрыли тему, меня устраивает моя жизнь.

— Да, Соколова, нет, тебе не психолог нужен, тут уже клиника, санитаров надо вызывать. Знаешь что, Марин... — она произносит резко замолкает ненадолго, — пойду я, пожалуй, рада, что с тобой все хорошо.

— Тонь…

— Я тебя люблю, Маринка, но то, что ты с собой сделала за эти годы... Если ты и дальше продолжишь отталкивать от себя людей, то однажды рядом и вовсе никого не останется. Ладно, завтра на работу, а я с ног валюсь. Ты подумай, над моими словами.

Никогда, ни разу за всю свою рабочую карьеру я не опаздывала. Не представляла даже, как это — не прийти вовремя, проспать.

Ведь для этого и существует будильник, не слышишь один — поставь два, три, четыре. И так до бесконечности.

Застреваешь в пробке? Выйди из дома пораньше и успеешь. Такова была моя непоколебимая позиция.

И вот, настал тот знаменательный день, когда Соколова Марина Евгеньевна, гордящаяся своей извечной пунктуальностью, с треском опаздывает на работу.

Да, Маринка, кажется, твоя жизнь неминуемо движется в какую-то одну большую задницу. Сначала клуб, потом случайный любовник, теперь вот на работу опаздываешь.

А дальше что?

Стуча каблуками и проклиная сковывающую движения юбку карандаш, быстрым шагом я направляюсь к воротам школы. Кошусь на часы, вздыхаю нервно и останавливаюсь у высоких ворот.

Навстречу мне из своей будки выходит охранник Петя.

— Доброе утро, Марина Евгеньевна, — здоровается парень, расплываясь в широкой улыбке так, что веснушки на его пухлых щеках кажутся еще более заметными, — припозднились вы сегодня, — добавляет, когда, приложив свою ключ-карту к сканеру на турникете, я прохожу на территорию школы.

— Доброе, Петь, да проспала, будь оно неладно это утро, — бурчу себе под нос, открывая сумку и портфель.

Петя как обычно проверяет мои вещи на наличие запрещенных предметов, потом проводит по мне металлодетектором.

— Со всеми бывает, да не переживайте вы так, Марина Евгеньевна, — подбадривает меня Петя, продолжая делать свою работу.

Процедура вполне стандартная и делает Петя все как всегда, но сегодня эта проверка кажется мучительно долгой. Я снова поглядываю на часы и принимаюсь застегивать молнию на сумке. Чертова собачка ни в какую не поддается и у меня в самом деле складывается впечатление, что вселенная за что-то на меня ополчилась.

— Марина Евгеньевна, давайте я, — Петя забирает сумку из моих нервно трясущихся рук и парой ловких движений решает внезапно возникшую проблему, — вы сегодня какая-то дерганная, — замечает парень, проделывая те же манипуляции с моим портфелем.

— Спасибо, — улыбаюсь молодому дружелюбному охраннику, — так опаздываю ведь, потому и нервничаю, — зачем-то поясняю парню.

— Тогда вам, пожалуй, не очень понравится, что я сейчас скажу, — виновато улыбаясь, проговаривает Петя и принимается почесывать затылок.

Я устремляю на него непонимающий взгляд.

— Анна Николаевна просила отправить вас к ней сразу, как только вы придете, — он косится на выглядывающую из кармана рацию.

— И ты все это время молчал? — восклицаю слегка возмущенно.

— Правила, Марина Евгеньевна, я в первую очередь должен проверить приходящего, вы же знаете, — пожимает плечами.

Я вздыхаю, понимая, конечно, что Петя прав.