Эликсир. Парижский парфюмерный дом и поиск тайны жизни - Левитт Тереза - Страница 5

Илл. 5. Пример мужского утреннего туалета. Справа видна ткань, la toilette – скорее всего, надушенная, – накрывающая стол с помадами, щеточками и другими аксессуарами.

Преемник “сладкоцветочного” короля, Людовик XV, уделял запахам еще больше внимания. При его дворе, изобиловавшем различными ароматами, появились даже целые фонтаны духов. Все стороны туалетного ритуала были доведены до крайности. Белила и румяна наносились столь густым слоем, что не оставляли уже ни намека на естественную кожу. Помаду зачерпывали из огромных чанов, и с ее помощью вылепливали новые вычурные прически, громоздившиеся все выше и выше. Женщины часто дополняли собственные волосы накладными и напудривали их крашеным крахмалом – обычно серым или голубым, но иногда розовым или фиолетовым. Мужчины носили парики, которые пудрили добела. Все, что только можно, обрызгивалось и пропитывалось духами, и членам королевского двора приходилось платить за это очень высокую цену: они нанимали персональных парфюмеров, чтобы те разрабатывали для них личные неповторимые ароматы, и все это стоило огромных денег. Для мадам Помпадур, главной фаворитки короля, духи составляли одну из самых больших статей хозяйственных расходов.

Тех, кто расхаживал по залам Версаля, окутывало настоящее ароматическое облако; они обрызгивали себя духами с такой одержимостью, словно от них зависела сама их жизнь. И в каком-то смысле для них дело обстояло именно так. В эпоху, когда в распространении болезней винили “дурной воздух” и неприятные запахи, Версаль сделался крепостью и держал оборону от грязи и заразы, которые осаждали ее со всех сторон. Паровые распылители, рассеивавшие по комнате духи; уксус, разбрызгиваемый ради чистоты; склянки с ароматической водой, которые носили на шее; надушенные веера и носовые платки; травяные компрессы и банное мыло – все это слыло отнюдь не забавными пустяками, а наилучшими средствами, какие применяли в те времена для отпугивания страшных моровых поветрий и вредоносных миазмов. В этом неутомимом и изобретательном усердии, с каким монаршее окружение обзаводилось духами, можно усмотреть попытку завладеть сутью и духом, эссенцией самой жизни, выжать и вытянуть животворные соки из холмистого цветочного Прованса и доставить его на север, к королевскому двору.

Существовал ли способ завладеть эссенцией жизни? Выделить то самое, что делает создание живым, и навсегда заключить его в бутылку? Из попыток сделать это, по сути, и возникла химия: люди, занимавшиеся алхимией, искали эликсир, способный сохранять и продлевать жизнь и отгонять разложение и смерть. Хотя целью алхимии, согласно расхожему мнению, было получение золота из неблагородных металлов, в действительности эти превращения мыслились лишь частью более обширной программы, призванной обнаруживать и покорять глубинные, часто очень хитро спрятанные сущности природного мира[2]. Наиболее вожделенной субстанцией была чистая эссенция самой жизни. Алхимики видели свою задачу в том, чтобы силой вырвать эту тайну у хранящих ее живых существ, выделить вечное и стойкое и очистить его от подверженной порче бренной материи. Их излюбленным методом была возгонка, или дистилляция, отделявшая летучие элементы от инертных, тяжелых. Растения вянут и засыхают, но ведь некоторые их компоненты поддаются возгонке и сохранению на длительное время. Быть может, здесь и таится дразнящая воображение разгадка жизненной силы или даже бессмертия?

Принцип дистилляции был прост: летучая часть вещества при нагревании испарялась, а затем пар стекал по трубке в сосуд, где охлаждался и вновь сгущался, отделившись от более тяжелых частей, которые оседали на стенках. Но просто это лишь на словах, на деле же искусство возгонки было темным и весьма хитроумным. Каждый шаг требовал тонких и осторожных действий, зависевших от свойств конкретного вещества, и для этого было изобретено множество сосудов самых замысловатых форм. По преданию, первым алхимиком была женщина – Мария Еврейка, жившая в Египте приблизительно в I веке нашей эры. Это в честь нее получила свое название водяная баня бенмари (bain-marie – “баня Марии”); а еще ей приписывали изобретение аппарата, состоявшего из перегонной колбы, в которую помещалось нагреваемое вещество, и амбика, или колпака, куда по трубке отводился пар. К Х веку арабские алхимики уже довели процесс возгонки до совершенства, и греческое слово “амбик(с)”, к которому присоединился арабский артикль “аль-”, превратилось в “аламбик”, которым называют сейчас весь перегонный аппарат. Восточные алхимики специализировались на изготовлении розовой воды. Для этого они помещали розовые лепестки с небольшим количеством воды в аламбик и медленно нагревали. Ибн Сина, более известный на Западе под именем Авиценна, одобрительно высказывался о разнообразных целебных свойствах розовой воды, а также о ее применении в кулинарии ¹.

Летучие эссенции душистых растений были первыми и наиболее желанными объектами возгонки – гораздо более востребованными, чем алкоголь. Хотя арабские алхимики и замечали способность дистиллированного вина к горению, его низкокипящие компоненты с досадным упрямством сопротивлялись любым попыткам. Получить эссенции удалось лишь в XII веке, когда изменить процесс позволили некоторые усовершенствования, введенные в Италии: например, добавление соли и винного камня, чтобы оттянуть больше воды ². Венецианские стеклодувы также сумели изготовить новые, цельностеклянные аламбики, не лопавшиеся при нагреве. В XIII веке по указаниям флорентийского врача Таддео Альдеротти местные стеклодувы произвели червячный охладитель (как назвал его сам изобретатель) – длинную извилистую трубку из выдувного стекла. Позднее его стали называть змеевиком, потому что часто он обвивает охлаждающий желоб, подобно свернувшейся кольцами змее. Этот агрегат оказался особенно полезным для дистилляции ферментированных жидкостей вроде вина.

Дистиллят, капавший по спиральным кольцам змеевика, стал чудом. Он сгущал отравляющие продукты ферментации и, очищая вино от случайных примесей, выделял его сущность – эссенцию. Прозрачная и бесцветная, она выглядела совсем как вода, но вела себя совершенно иначе: горела синим пламенем, которое обычно наблюдалось в самой жаркой части огня. Из-за этого свойства Альдеротти назвал ее aqua ardens – пылающая, или огненная, вода. Он также отметил ее замечательную способность сохранять в себе растительные эссенции и составил рецепты приготовления смесей из плодов, трав и пряностей, вместе с которыми можно было проводить дистилляцию. (Слово “алкоголь” – ал-коль – тогда уже существовало, но обозначало нечто другое и не использовалось применительно к новому веществу. Изначально арабы так передавали древнеегипетское слово, обозначавшее порошок темно-серого минерала с сурьмой, которым подводили глаза. К тому времени, когда появились арабские алхимики, алкоголем уже называли самую тонкую или очищенную часть чего-либо.)

Илл. 6. Перегонный куб XVI века – из книги Конрада Геснера “Новое сокровище здоровья”. Жидкость нагревалась в котле (справа), а летучие компоненты поднимались к его горлу, проходили по трубке через холодную воду в бочке и, вновь сгущаясь, оседали в принимавшем их сосуде (слева).

Было непонятно, каким образом это удивительное вещество вписывается в существующий естественный порядок. Аристотелева система, продержавшаяся к тому времени уже полтора тысячелетия, исходила из того, что все в мире состоит из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня (в порядке возрастания тонкости и разреженности). Потому aqua ardens, похожая на воду, но горевшая подобно огню, воспринималась как нарушительница этого стройного порядка земных элементов. Но нашлась и лазейка. Был ведь еще пятый элемент (“квинтэссенция”[3], или эфир), настолько разреженный, что из него могли состоять лишь тела, находившиеся в небесных сферах. Считалось, что этот элемент не может присутствовать на Земле, но, из-за того что выделить aqua ardens оказалось таким трудным делом, многие алхимики в XV веке пришли к выводу, что она и есть тот самый пятый элемент. Сколько бы раз они ни пытались повторить процесс возгонки, им никак не удавалось полностью отделить подлинную эссенцию aqua ardens от тех ее элементов, которые они называли водяными и земными. Впрочем, другого результата ожидать и не приходилось, когда речь заходила о поиске небесного элемента – настолько совершенного и тонкого, что он мог принадлежать одним небесам. Небесная гипотеза наводила и на другие мысли о природе загадочного вещества. Солнце и звезды вечны и неизменны, в отличие от тленной земной материи, в самой себе несущей разложение и смерть. А значит, квинтэссенция – особая форма материи, не подвластная порче со временем, – словно бы намекала на тайны вечной жизни.