Больны любовью (ЛП) - Дункан Дейдра - Страница 50

Тени в чистом виде.

В клинике хозяйничают двое специалистов по MFM — доктор Джон и доктор Хоффман. Они будто борются за моё внимание: если я провожу больше времени с одним, второй тут же жалуется. Настоящие дивы.

Джон — крупный мужчина без капли харизмы. Его отношение ко мне скачет от равнодушно-доброжелательного до откровенно враждебного. Он одержим идеей показывать на УЗИ носовую кость плода.

— Видите носовую кость? Какая красивая носовая кость.

Каждый. Чёртов. Раз.

Четвёрка сварливых УЗИсток — отдельная история. По умолчанию они меня ненавидят, ведь я, по их мнению, помеха для всех женщин, работающих в здравоохранении. Их липовые улыбки не доходят до глаз, когда они смотрят на меня. Пациенткам они милы, но стоит оказаться в закутке с компьютерами — выпускают когти.

Хуже всех — Мэнди.

— У меня рука болит после этого осмотра. Эта корова должна сбросить пару кило. Не смогла поймать хороший профиль малыша — складки мешали.

Я облокачиваюсь на дверной косяк — стулов для меня тут никогда не предлагают.

— Не дай бог ты не заснимешь носовую кость.

Я хотела пошутить. Немного посочувствовать. Но она повернулась ко мне с крысиным выражением и скривила лицо в нечто, похожее на усмешку.

— Разве тебе не говорили, чтобы ты с нами не разговаривала? Ты мне мешаешь.

Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь. 1 марта, в первый день моей ротации, Джон действительно сказал мне не разговаривать с УЗИстками в рабочее время — чтобы не отвлекать их.

Сидеть тихо и молчать — вот суть MFM.

Я следую за Мэнди на следующий осмотр. Она включает свой обычный фальцет, чтобы замаскировать ядовитость перед пациенткой. Я перебираю в голове карточки-напоминалки, чтобы не вскипеть, когда она снова называет большеберцовую и малоберцовую кости как «тибию и фибию», делая снимки ножек малыша.

После осмотра я иду в кабинет Хоффмана, чтобы просмотреть снимки перед его беседой с пациенткой. В отличие от Джона, Хоффман — ходячее буйство характера, а говорит он носом. Он обожает сплетни и пускает слюни на самые грязные слухи. Сегодня его главная беда — то, что из-за последнего шторма он вынужден ремонтировать фасад дома, и теперь не может позволить себе солёноводный аквариум, на который давно положил глаз.

Хоффман — король проблем первого мира.

Он разворачивается на кресле ко мне, включая свой носовой регистр на полную.

— Знаешь, у меня к тебе претензия.

Ты даже поговорку перековеркал, болван.

Я сажусь на край дивана у его стола, держась прямо.

— Слушаю?

— Меня слегка бесит, что ты не рассказала, что у тебя кто-то есть, Сапфир. Я ведь делился с тобой, как у меня был роман с заведующей, когда я был резидентом.

На самом деле, он вывалил это на меня без моего согласия. У меня похолодело внутри.

— Что?

— Мне сказал другой ординатор.

— Кто?

Он отмахивается.

— Не помню.

Ага, конечно.

— Говорят, ты встречаешься с парой радиологов. Якобы вас застукали в комнате дежурств.

Мозг глохнет, тело замирает. Радиологи? Пара?

Он довольно улыбается, поправляя очки — те самые, что меня точно не привлекают.

— Раз ты увлекаешься тройничками, у меня теперь ещё больше историй для тебя.

— Я не увлекаюсь тройничками, — хрипло выдавливаю я.

Он фыркает.

— Не похоже. И поверь, она была очень подробна…

— Хватит. — Мой голос обретает стальной тон.

Он дергается.

— Что?

— Это всё неправда. Всегда было неправдой.

Его лицо каменеет. Глаза становятся холодными, он отмахивается в сторону двери.

— Ладно. Принеси мне кофе из Starbucks, а?

Я протягиваю руку за деньгами — его заказ дорогой: американо без кофеина, высокий стакан, один сантиметр обезжиренной пенки.

Он хмыкает:

— У тебя же ещё остались деньги на карте?

Потому что мы, бедные резиденты, получаем по 150 долларов на питание во время смен в клинике Винсента. Его кофе стоит пять, а он просит его каждый день. Прошло уже три недели моей ротации в MFM, а он так и не заплатил ни за один.

Половина моей еды ушла на его кофейную зависимость, но слёзы подступают к глазам, и я не хочу с ним спорить. Я выхожу из кабинета и направляюсь по стеклянному мосту в столовую.

Ещё один слух.

Почему это снова происходит?

Слухи летают постоянно. И не только про меня. Ординаторы якобы встречаются, когда это не так. Изменяют — хотя и близко не подходили. Интерны косячат — когда на самом деле всё сделали правильно.

Где рождаются слухи? Как разрастаются?

Моё имя стало символом любого сплетничанья о сексе в больнице. Любой свидетель сразу решает, что я замешана.

Шум в комнате дежурств? Наверняка это Сапфир Роуз развлекается с пластическим хирургом.

Смешок в лестничном пролёте? Сто процентов, Сапфир совратила педиатра.

Уверена, что этих радиологов действительно кто-то застал вдвоём. Кто-то пошутил:

«Странно, что с ними не было Сапфир Роуз», — и слух полетел.

Я вытираю лицо.

Господи.

А если Джулиан об этом услышал?

Я резко вытаскиваю телефон из кармана белого халата.

Я: Это неправда.

Джулиан: Я знаю.

Я уставилась на экран. В груди пустота.

Я: Ты уже слышал?

Джулиан: Это неважно, Грейс.

Я: А что именно ты слышал?

Появляются три точки. Пропадают.

Я: Что ты слышал, Джулиан?

Джулиан: Грейс.

Джулиан: Это неважно.

Джулиан: Это неправда, так?

Лёд сковывает пальцы. Я замираю посреди моста. Тон у сообщений отсутствует. Он может говорить, что неважно, потому что уверен — это ложь. А может и правда спрашивает.

Я поднимаю взгляд к панорамным окнам, глядя на парковку внизу.

Неужели он и вправду думает, что я могла бы…

Экран загорается — Джулиан звонит.

Я всхлипываю, подношу телефон к уху.

— Алло?

Он говорит тихо, нежно.

— Грейси, послушай. Это ведь неправда, так зачем волноваться? Это никогда не имело значения.

Слава богу. Он не поверил. Конечно, не поверил. Что я вообще себе придумала?

— Что ты слышал? — шепчу я.

Несколько секунд тишины.

— Грейс…

Мой голос обретает жёсткость.

— Что ты слышал, Джулиан?

Он тяжело вздыхает — словно разрывается пополам.

— Максвелл сказал, что ты спустилась в рентгенкабинет и кто-то увидел тебя с двумя ординаторами пятого года.

Я опираюсь на стекло.

— И что мы делали?

— А как ты думаешь, Грейс? Ты правда хочешь услышать подробности?

— Да.

Нет.

— Ну и не услышишь ты от меня никаких подробностей. Я сказал ему, что это неправда.

Я больше не сдерживаюсь — слёзы текут по щекам.

— Хоффман спросил меня об этом.

В голосе Джулиана мгновенно сгущается тьма.

— Что?

— Слухи дойдут до врачей, потом до моих будущих работодателей. Мир медицины — он крошечный, Джулиан. Это может разрушить мою карьеру.

— Мы справимся. — Он замолкает, потом говорит: — А что если… если мы расскажем всем, что встречаемся? Люди бы…

Я фыркаю.

— Тогда слухи сойдут с ума. Не тащи себя в моё болото.

Наступает долгая пауза. Подо мной по парковке кружит синяя легковушка.

Места нет, дружок. Я отсюда вижу.

— Может, я хочу быть в этом болоте с тобой, — шепчет Джулиан.

От этих слов лёд внутри меня слегка подтаивает. Он такой ласковый. Такой нежный.

Но этого недостаточно. Люди начнут обсуждать, что мы делаем. Где. Возможно, даже будут спрашивать, как мне нравится. Потом поползёт слух, что я ему изменила. Его станут жалеть за то, что остался со мной. Будут смеяться за спиной.

Он думает, что готов идти по грязи рядом со мной, но со временем в нём появится горечь. Раздражение.

Это и будет тем, что его оттолкнёт.

С Мэттом всё разрушилось из-за отсутствия сексуальной химии… и его эгоцентризма. А Джулиан… он просто решит, что я не стою всех этих хлопот. Не стоит того, чтобы отмывать мою репутацию. Не стоит постоянной защиты наших отношений.