Больны любовью (ЛП) - Дункан Дейдра - Страница 12

Хотя этот запах принадлежит самой настоящей фурии.

Когда за ней закрывается дверь, я оборачиваюсь к Алеше, которая смотрит на меня прищурившись и ухмыляется.

— Ты же не всерьёз встречался с той девушкой, да?

— Нет. От одной из них хочется выцарапать себе глаза.

Она ухмыляется шире.

— С какой именно?

— Выбирай любую.

— Бедный Джуджу. Все его обижают. — Она склоняется ближе. — Ты ведь знаешь, что Грейс на самом деле классная? Если бы ты перестал с ней спорить...

Я поднимаю руку.

— Я не спорю. Это она спорит.

— А ты подначиваешь.

В этот момент телефон вибрирует. Грейс прислала фото гнойного абсцесса с подписью:

Нашла. Сразу о тебе подумала.

Ха. Ловко.

Сарабет подходит к сэндвич-станции.

— Это была Грейс? На каком она сейчас блоке?

— Реанимация, — отвечает Алеша. — Там её загружают по полной.

— Ага, слышала, — кивает Сарабет, выбирая мясо.

Мы с Алешей переглядываемся. Она наклоняется ко мне.

— Что слышала?

Сарабет пожимает плечами.

— Что к ней придираются. Типа, как она вообще сюда попала и с кем переспала.

Лицо Алеши каменеет.

— Она ни с кем не переспала.

— О, — невозмутимо говорит Сарабет.

— Всё это враньё, — твёрдо добавляет Алеша. — Сплошные сплетни.

— Жаль, конечно. — Сарабет кладёт сыр на сэндвич. — Но говорят же, что в каждой сплетне есть доля правды.

Ух. Лицо Алеши — само воплощение ярости.

— Ну, они идиоты.

Я беру свой сэндвич и иду за Сарабет к столу.

— Так из-за этого её так прессуют?

— О, нет. Думаю, дело в том, что она пока слабовата.

Алеша резко выпрямляется на стуле рядом со мной.

— В смысле, она не справляется? Она же блестящая.

— Может, и так, но это не значит, что у неё получается применять знания на практике, — отвечает Сарабет, прожёвывая сэндвич. — Знать ответы на занятиях — это одно. А вот использовать их в реальной жизни — совсем другое. Ей ещё многому надо научиться, прежде чем переходить на второй год. Возможно, её оставят на дополнительный год.

Что? Даже я, при всём своём отношении к Грейс, чувствую, как внутри что-то ёкает. За неё. За всех интернов вообще.

— Это несправедливо. Она справляется не хуже нас. Мы только начали. Никто из нас не идеален.

Сарабет разводит руками.

— Эй, я с ней не работала. Просто говорю, что слышала.

Алеша зло тычет вилкой в тарелку.

— Не верится, что её прессуют из-за глупых слухов, которые даже не правдивы.

— Нам стоит... что-то сделать? — тихо спрашиваю я, откусывая кусок индейки, хотя в животе неприятно сжимается узел.

Алеша отодвигает тарелку.

— А что мы можем? Я уже говорю всем, что это неправда, каждый раз, как всплывает. А ты?

Я киваю, хотя вспоминаю, как в прошлый раз радиолог хмыкнул в ответ и спросил, не сплю ли я с ней тоже. Если бы в комнате не было куча старших врачей, я бы, возможно, врезал ему прямо там.

И, может быть, всё равно врежу при случае.

— Это уляжется, — говорит Сарабет. — В больницах всегда ходят слухи.

* * *

— И потом она сказала, что это была лучшая презентация по острой гипоксической дыхательной недостаточности, которую она когда-либо слышала, — говорит Ребекка с кокетливой улыбкой. — Представляешь? А я ведь почти ничего в этом не понимаю.

Она отпивает глоток своего персикового беллини, пока я пытаюсь не выдать на лице весь свой испанский стыд.

Господи, как же меня корёжит от этой фальшивой скромности. Она вообще понимает, как самодовольно сейчас звучит, пока рассыпает по этим хлебным палочкам своё самолюбование?

Как мы вообще оказались в этом ресторане?

А, точно...

Она просто давила, пока я не сдался.

Надо признать — упорная.

Я тереблю салфетку, превратив её в мокрый скрученный комок у себя на коленях.

— Уверен, ты понимаешь больше, чем думаешь.

Она заливается фальшивым смехом.

— Я вообще с трудом в этом разбираюсь.

Всем известно, что Ребекка — одна из самых толковых ординаторов её потока. Что, она прикидывается дурочкой ради меня? Думает, я тот самый дурацкий DO, который и по-английски толком не говорит, не то что в дыхательной недостаточности разбирается?

Или она решила, что я из тех мужчин, которых пугают умные женщины?

Ошибается в обоих случаях.

— Думаю, ты лучше разбираешься в этом, чем тот парень. — Я киваю на случайного мужика за другим столиком.

Она смеётся так, будто я отпустил шутку века, и несколько человек оборачиваются на её громкий голос.

— Ты такой смешной!

Нет, вообще-то не смешной. Совсем.

Я глотаю пиво и провожу пальцем по пятну от воды на красно-белой скатерти. Где, чёрт возьми, наша пицца? Разве её готовят так долго? Тесто, соус, сыр, духовка. Им помощь нужна? Я готов помочь.

— В общем, — продолжает она, пока я молчу, — доктор Шарма попросила меня прочитать эту лекцию ещё раз для студентов. Так странно.

— Да, странно. — Хотя на самом деле не странно. Это нормально — ординаторы учат студентов.

— Как думаешь, стоит согласиться?

— Эм. — Я моргаю. — А у тебя вообще есть выбор? Она ведь твой руководитель, верно?

Она пожимает плечами, как будто это пустяк, и самодовольно улыбается.

— Я её любимая. Она сделает так, как я хочу.

Ну окей, странное хвастовство, но ладно. Я снова оглядываюсь в поисках официанта и вдыхаю чесночный аромат. Бог Пиццы, пожалуйста, спаси нас.

Когда я снова смотрю на неё, она неотрывно на меня пялится. Прямые светлые волосы лежат слоями на открытых плечах, голубое платье подчёркивает фигуру. Глаза красивые, карие, если бы не были такими... пронизывающими.

Она красивая. Красивая.

Но совсем не привлекательная.

Почему я её не хочу?

Она буквально кидает в меня сигналы, как конфетти.

— Я... — Горло пересохло, я откашливаюсь. — На твоём месте я бы согласился.

— Наверное, соглашусь. — Она снова отпивает и склоняется ближе. Я пытаюсь не уставиться, но взгляд всё равно скользит вниз...

Не смотри!

И всё равно смотрю.

Я мужчина.

Это на уровне ДНК.

Но внутри — пустота. Ничего.

Почему она мне не нравится?

— У тебя есть кот? — спрашивает она.

Вот и ответ.

— Эм... — Мозг сбоит. Почему она думает, что я фанат котов? Чую, тут не обошлось без Грейс Роуз. — Нет. На самом деле, нет.

К счастью, на стол ставят пиццу, и я с радостью прячусь за ней от её взгляда. Она ковыряет кусочек, а потом начинает рассказывать мне всю свою биографию. Я киваю, закидываю еду в рот и просто слушаю.

Она говорит.

И говорит.

Если она замечает, что я молчу уже десять минут, то никак не показывает. Её это устраивает. Смотри, как она разошлась: рассказывает про сестру, родителей, друзей (все врачи), про свои планы на будущее.

— Я хочу быть кардиологом. Романтично, правда? Работать с сердцами. — Смеётся над собственной шуткой.

Я доедаю половину пиццы.

О себе она ничего не спрашивает. И я не знаю, что с этим делать. И не уверен, что вообще хочу.

Только когда мы едем в моей машине, она вдруг меняет тему.

— А чем ты вообще развлекаешься?

Я усмехаюсь.

— Какое ещё развлечение? Я только работаю.

— Да ладно тебе. — Она игриво толкает меня в плечо. — Должно же быть что-то.

— Ну... у нас с ребятами будет Friendsgiving (*Это дружеское застолье в честь Дня благодарения, которое устраивают друзья, часто в дополнение или вместо семейного праздника.) на выходных. Думаю, будет весело.

Она ахает, и я в панике оглядываюсь, ожидая, что что-то случилось. Но она просто говорит:

— О, как классно! Я бы с удовольствием присоединилась.

Эм.

Отмотать назад!

— Ну, вообще-то... это только для нашей OB-группы, — я мямлю. — Нас там всего пятеро.

Плечи у неё опускаются.

Держись, не поддавайся. Не говори, что как-нибудь потом встретитесь. Не надо!

— Жаль, что у нас в потоке такого нет, — вздыхает она.