Оракул с Уолл-стрит (СИ) - Тыналин Алим - Страница 3

Шаги удалились. Я опустился на стул, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, я каким-то образом переместился в тело Уильяма Стерлинга, молодого стажера с Уолл-стрит, за шестнадцать месяцев до начала Великой депрессии.

Стерлинг, похоже, был втянут в какое-то расследование смерти своего отца. Что-то связанное с фабрикой и какими-то документами. И он страдал от сильных головных болей, возможно, последствие той аварии, о которой упоминалось в дневнике.

Звонок механического будильника заставил меня вздрогнуть. Семь тридцать. Пора начинать новую жизнь.

Я подошел к окну.

Отодвинув тяжелые шторы, я увидел Нью-Йорк 1928 года во всей его утренней красе. Автомобили с высокими капотами и выпуклыми крыльями, женщины в шляпках-клош и платьях с заниженной талией, мужчины в канотье и двубортных костюмах. Трамвай звенел, проезжая по улице. Мальчишка-газетчик на углу выкрикивал последние новости.

Другая эпоха. Другая жизнь. И невероятный, фантастический шанс.

Внезапно меня осенило: что если головные боли Стерлинга, его «авария» и мое появление здесь как-то связаны?

Что если он умер… прямо перед тем, как я проснулся в его теле? Может быть, «двойная доза лекарства», о которой он писал, оказалась смертельной? Или кто-то, кто следил за ним, что-то сделал?

Эта мысль вызвала новую волну головной боли. Я машинально потянулся к пузырьку с лекарством, но остановился. Что если именно это лекарство убило Стерлинга? Что, если оно было отравлено?

Я поставил пузырек обратно.

Нет, сначала нужно разобраться. Понять, кем был Стерлинг, что с ним произошло, и кто такой этот загадочный Риверс, с которым он должен был встретиться сегодня.

Звук автомобильного клаксона с улицы вернул меня к реальности. Я посмотрел на часы: семь тридцать две. Если я не хочу вызвать подозрений, нужно действовать как обычный Уильям Стерлинг, стажер инвестиционной компании.

Но одно я понял точно: мне дан невероятный шанс. Знание будущего в мире финансов — это абсолютная власть. И я собирался использовать эту власть по максимуму.

— Что ж, Уильям Стерлинг, — тихо сказал я своему отражению в зеркале. — Добро пожаловать в новую жизнь. В новую игру. Игру, в которой ты точно знаешь, какие карты будут розданы.

Я взял с комода расческу с роговой ручкой и провел ею по волосам, укладывая их в стиле, типичном для 1920-х. За окном автомобильный гудок снова напомнил о том, что время самый ценный ресурс.

А у меня его было ровно шестнадцать месяцев до того дня, который изменит мир навсегда.

Я стоял перед зеркалом в прихожей, завязывая галстук движениями, которые казались одновременно чужими и знакомыми.

Костюм сидел безупречно. Серая шерстяная ткань, двубортный пиджак с широкими лацканами, брюки с высокой талией, удерживаемые подтяжками. Настоящий костюм молодого финансиста конца двадцатых. Не та дешевая синтетика, которая так популярна в будущем.

На маленьком столике у входа лежали часы-луковица на цепочке, которые я аккуратно поместил в жилетный карман. Завершающий штрих — канотье, легкая соломенная шляпа с плоским верхом и узкими полями. В 2024 году такое можно было увидеть разве что в старых фильмах или музеях.

Я последний раз окинул взглядом квартиру Уильяма Стерлинга. Компактная, но со вкусом обставленная гостиная.

Радиоприемник в деревянном корпусе, огромный по меркам будущего. Настольная лампа с витражным абажуром. Книжный шкаф, заполненный классикой и экономическими трудами.

— Мистер Стерлинг! — раздался голос снизу. — Вас ждут!

— Уже спускаюсь, мисс Ходжес! — ответил я, все еще непривычный к звучанию своего нового голоса.

Глубокий вдох. Пора. Я вышел из квартиры. Спустился по лестнице.

— Доброе утро, мистер Стерлинг, — поприветствовала меня пожилая женщина в строгом платье и кружевном воротничке. Мисс Ходжес, домовладелица. — Вам лучше сегодня? Вчера вы выглядели бледновато.

— Гораздо лучше, благодарю, — улыбнулся я. — Просто нужно было выспаться.

— И правильно, молодым людям нужен сон. Особенно тем, кто работает в таких нервных местах, как Уолл-стрит, — она понизила голос. — Ох, чуть не забыла. Вам оставили записку.

Она протянула сложенный лист бумаги. Я раскрыл его:

«Уильям, нашу встречу придется отложить. Обнаружил кое-что важное в делах Х. Буду на связи. Р.»

Загадочный Риверс, о котором писал Стерлинг в дневнике. Кто он? И что за информацию он нашел?

— Плохие новости? — спросила мисс Ходжес, заметив мое выражение лица.

— Просто деловая встреча перенесена, — я сложил записку и убрал в карман.

— Кстати, ваш друг, мистер Бейкер, заходил вчера вечером. Сказал, что очень хочет с вами поговорить.

Чарльз Бейкер… Имя всплыло из памяти Стерлинга.

Коллега по фирме, тоже стажер, но на несколько месяцев дольше. Единственный, кого Уильям считал другом в Нью-Йорке.

— Спасибо, мисс Ходжес. Увижу его сегодня в офисе.

Поговорив с домохозяйкой, я вышел на улицу.

Нью-Йорк 1928 года ударил по моим чувствам, как симфония, исполняемая слишком громко.

Улица кипела жизнью. Автомобили Ford Model T и Packard с их характерными высокими капотами и блестящими радиаторами медленно двигались в потоке, выпуская клубы сизого дыма. На перекрестке полицейский в форме и белых перчатках регулировал движение свистком и энергичными жестами.

Я решил пройтись пешком до станции метро. Хотелось увидеть, почувствовать, вдохнуть этот Нью-Йорк — город, стоящий на пике процветания, не подозревающий о приближающейся катастрофе.

Мимо прошла группа девушек, смеясь и болтая. Короткие стрижки «боб», яркие платья с заниженной талией, жемчужные нити — типичные «флэпперы» эпохи джаза.

Одна бросила на меня оценивающий взгляд и улыбнулась. Я слегка приподнял шляпу в ответ, вспомнив манеры этого времени.

На углу мальчишка в кепке и коротких штанишках размахивал газетами.

— Экстра! Экстра! Фондовый рынок бьет рекорды! Президент Кулидж обещает вечное процветание! Всего пять центов!

Я подошел к нему и протянул монету.

— Держи, малыш.

— Спасибо, сэр! — он ловко сунул мне свежий выпуск «New York Times». — Хорошего дня! Покупайте акции, пока не поздно!

Покупайте акции, пока не поздно… Ирония была настолько горькой, что я едва удержался от смешка. Если бы он только знал, что произойдет в октябре следующего года.

Я шел по улице, разглядывая витрины магазинов. Ценники вызывали когнитивный диссонанс.

Мужской костюм за двадцать четыре доллара девяносто пять центов, женские туфли за пять долларов, фунт кофе за тридцать девять центов. Для 1928 года это немалые суммы, но по меркам двадцать первого века просто смехотворные.

Перед кинотеатром красовалась афиша: «Крылья» с Кларой Боу. Первый фильм, получивший «Оскар» за лучшую картину. Я помнил эту историческую деталь из курса киноискусства в колледже.

На другой стороне улицы художник рисовал карикатуры. Группа зевак окружила его, восхищаясь мастерством. Через дорогу мужчина в фартуке выкатил тележку с хот-догами, и аппетитный запах напомнил, что я не завтракал.

— Один, пожалуйста, — сказал я, протягивая монету.

— С горчицей и луком, сэр? — спросил продавец с сильным итальянским акцентом.

— Да, все как обычно, — ответил я, надеясь, что «обычное» для Стерлинга совпадало с моими предпочтениями.

Продавец ловко завернул хот-дог в бумагу и протянул мне.

— Вот, наслаждайтесь! Эй, вы же тот парень с Уолл-стрит, верно? Каждое утро проходите здесь.

— Да, это я, — кивнул я, откусывая горячий хот-дог. Вкус был ярче, насыщеннее, чем в моем времени. Никаких искусственных добавок, все натуральное.

— И как там дела на бирже? — подмигнул он. — Мой кузен вложил сбережения в General Electric. Говорит, к следующему году станет богачом!

Я чуть не поперхнулся. General Electric… После краха их акции упадут на восемьдесят три процента. Кузен этого человека потеряет почти всё.