Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 40

Уже стоя у калитки с велосипедом в руках, я, наконец, открываю рот и просто произношу:

— Спасибо, что не бросила меня на дороге.

Карина пожимает плечами:

— Килиан бы мне подобного не простил, — и снова затягивается сигаретой.

Я думаю о ее словах всю первую половину дороги домой, вторая — полнится мыслями о встрече с Патриком и последующем объяснении. В том, что оно последует, даже сомневаться не приходится... Особенно после моего ночного отсутствия. Именно потому я вхожу в дом с тяжелым сердцем: оно как булыжник, завернутый в подарочную упаковку, — шуршит при каждом прикосновении. И звук этот — вздохи, которые я не в силах сдержать.

— Ева? — Патрик встречает меня на пороге, помятый и... нет, трезвый. Я даже выдыхаю от облегчения... Хотя какое мне дело: это его жизнь. — Где ты была? Я собирался звонить в полицию.

Хочется разозлиться на него, но теперь уже не получается: если разлюбил — я никому навязываться не собираюсь.

— Не позвонил? — спрашиваю просто, и вижу недоумение в его глазах.

— В чем дело, Ева? — снова интересуется он. — Мне позвонила Кристина Нортхофф, сказала, ты ночуешь у них. Почему сама не позвонила и почему вообще не ночевала дома? — И снова: — У нас все хорошо?

— Это ты мне скажи, — отвечаю дрогнувшим голосом. — Это ты, а не я ссылаешься на несуществующую работу, а потом сидишь в кафе со старой знакомой, довольно мило беседуя. Разве не так?

Вина в глазах Патрика буквально бьет меня под дых — она красноречивее любых слов. Сдержаться не удается: слезы снова повисают на ресницах, и я смахиваю их ладонью. Нет-нет, только не снова... только не опять.

— Так и знал, что стоило рассказать раньше, — сетует Патрик, качая головой. — Просто я как бы и сам был в шоке, а потом приехали твои родные... — Он порывается ко мне и заглядывает в глаза. — Все несколько иначе, чем ты думаешь, — говорит он с виноватой полуулыбкой. — Эта женщина...

— Рената Мельсбах, — подсказываю я.

Патрик снова качает головой.

— Мне стоило догадаться, что в нашем городке такие новости быстро разносятся. — Он стирает слезы с моей щеки и подводит к дивану: — Да, ее зовут Ренатой Мельсбах, мы когда-то вместе учились... — Мы садимся друг подле друга, и Патрик стискивает мои руки. — Когда-то мы даже встречались, — признается он мне. — Ей тогда было не больше восемнадцати, и мы довольно скоро расстались. Из-за их переезда. — Он замолкает, должно быть, припоминая события далекого прошлого.

И я не выдерживаю: я должна знать, к чему он ведет.

— Но теперь она вернулась... — заполняю возникшую паузу своими словами. — Зачем, Патрик? Зачем она снова в Виндсбахе?

Тот подрывается с места и делает несколько быстрых шагов по комнате: правда бурлит в нем подобно вулкану, но произнести ее вслух оказывается ох как непросто. И я понимаю почему, ровно через секунду...

— Она вернулась, чтобы познакомить меня с сыном, — выдает Патрик на одном дыхании.

У Патрика есть сын...

У Патрика есть сын от Ренаты Мельсбах, подруги детства...

У Патрика есть сын от женщины со слабым сердцем, которая боится умереть во время операции и оставить сына сиротой.

Все это я узнаю буквально за час до звонка в дверь, оповещающего о ее визите. Я все еще слишком оглушена услышанной новостью, однако встаю и иду открывать... Патрик, как мне кажется, в еще худшем состоянии, чем я сама. Наверное, это действительно шок: узнать, что где-то, независимо от тебя, рос твой собственный тринадцатилетний ребенок, и ты ничего об этом не знал.

Мельком бросаю взгляд в зеркало и поражаюсь бледности своего лица — по крайней мере, следов слез не видно.

— Здравствуйте, Ева.

— Рената. — Я отхожу, впуская женщину в дом, и только теперь замечаю высокого парнишку, стоящего за ее спиной. Темноволосый, с карими до черноты глазами, он совсем не кажется мне похожим на Патрика, к тому же волком глядит из-под ниспадающей челки — я даже немного пугаюсь. Как самого этого взгляда в частности, так и общего вида в целом. На нем черные джинсы с черной же футболкой, а железные набивки на бутсах такие же острые, как и его взгляд.

Не очень похоже, что он рад предстоящему знакомству с отцом...

Пока я его рассматриваю, Патрик тоже появляется в коридоре, и я слышу напряженный голос Ренаты, приветствующий его. Потом она указывает на подростка и произносит:

— Это Лукас, твой сын.

И вот они стоят друг напротив друга и ни один не решается сделать шаг к сближению. В конце концов первой не выдерживает именно Рената: она подталкивает сына вперед и говорит:

— Может быть, уже пожмете друг другу руки. Этого было бы достаточно для начала...

Парнишка закусывает губу, нехотя, но повинуясь — Патрик встряхивает его ладонь, выпуская ее с такой стремительностью, словно та опалила ему пальцы.

Еще одна секунда тревожной неловкости, а потом я предлагаю пройти в гостиную. На часах восемь утра — через полчаса мне нужно быть на работе... Не представляю, зачем Патрик устроил все это именно сейчас, и с трудом сдерживаю удивление, когда слышу слова гостьи:

— Спасибо, что позволили нам пожить в квартирке над гаражом. В городе у нас никого не осталось, а жить в гостинице было бы слишком дорого.

— Она все равно пустует, — отвечает Патрик, не глядя на меня. Понимает, что принял решение, не посоветовавшись со мной... Еще вчера во время свидания в кафе, а теперь, если и сожалеет, отступать уже некуда.

— Надеюсь, вы не против? — спрашивает меня женщина. — Я вовсе не хочу доставлять вам неудобство.

Я вымучиваю полуулыбку.

— Квартирка действительно пустует — почему бы вам в ней не поселиться. Сейчас принесу ключи, — выхожу из комнаты и расслабляю перекошенные мышцы лица. Не думала, что это будет так тяжело... Начинаю копаться в выдвижном ящичке гардероба, когда в коридоре раздаются шаги, и за спиной возникает темная фигура Лукаса Мельбаха. Я даже вздрагиваю от неожиданности...

— Похоже, мы с тобой оба жертвы этого маленького семейного воссоединения, — произносит он, косясь на меня одним глазом. — Товарищи по несчастью, так сказать. — И, забирая из моих рук ключи, заключает: — Пойду занесу наши вещички. Бывай, подруга!

Подруга?! Гляжу ему вслед полными невысказанного удивления глазами. Не уверена, что мы с ним подружимся. Как-то и не особо хочется, если честно.

— Лукас пошел занести вещи, — сообщаю Патрику с Ренатой, возвращаясь в комнату. И добавляю: — Вы меня простите, но мне пора на работу.

— Конечно-конечно, — Рената подскакивает ко мне и пожимает руку, — не стоит из-за нас получать нагоняй на рабочем месте. — И с искренним чувством: — Спасибо за понимание, Ева. Для меня эта так много значит, вы себе и не представляете! Лукас может показаться колючим и не особо приятным в общении, однако все это переходный возраст и злость, в первую очередь, на меня саму и лишь после — на сложившиеся обстоятельства. — Она сглатывает застрявший в горле комок и продолжает: — Его злит, что я оторвала его от друзей и знакомых, лишила привычной среды, заставила переехать сюда... Ну и, сами понимаете, новость об отце не могла не затронуть его. И как первопричина всего: моя болезнь. Он не показывает виду, но внутри у него все кипит, уж я-то знаю своего ребенка. И пока со мной все хорошо, — она снова сглатывает, — пока еще у Лукаса есть время привыкнуть к вам и Патрику до моего возможного печального исхода... я бы хотела помочь ему с этим. Понимаете?

Я, конечно же, киваю, смущенная и сбитая с толку ее искренностью, от которой становится стыдно за самое себя, а в голове только одно: этот колючий подросток останется жить с нами в худшем из вариантов — в случае ее смерти.

Я не уверена, что хочу этого...

Даже больше: уверена, что не хочу.

Если взять в расчет Линуса, то это уже второй ребенок, появившийся в нашей семье до странности неестественным образом...