Мартышка для чемпиона (СИ) - Алекс Коваль - Страница 63

Да-да, и сидела в том отвратительно-классном секторе жен и подруг парней из команды.

Ла-адно, вы правы, не такие уж они и противные.

Во всяком случае не все…

Ну хорошо-о, жены парней — крутые! Не знаю, на сколько я вписываюсь в эту милую компанию трогательных фиалок живущих за своими плечистыми хоккеюгами, как за каменной стеной, но чувствую нутром — я вполне могу к такому и привыкнуть.

Знаете, это щекочущие в горле чувство гордости, когда видишь своего красавчика на льду в полной амуниции?

Или, когда твой зверь закатывает мощным кистевым броском шайбу в ворота противника, а вся арена взрывается ликованием, скандируя его фамилию, а ты смотришь на номер “сорок четыре” на его игровом свитере влажными от подкатывающих слез глазами и мысленно повторяешь: мой?

Или, когда перед игрой он оглядывает трибуны, только чтобы на короткое мгновение поймать твой взгляд обжигая своим?

Или…

А, это может продолжаться бесконечно! Давайте признаем, что я просто обожаю все, что связанно с моим “боженькой женских оргазмов”. И, кстати, у его команды осталась всего одна игра до заветного кубка. Всего один матч, который решит исход всего сезона. Матч, который я теперь по определению не имею никакого морального права пропустить.

— Кажется сегодня не будет ни одного свободного места… — нервно постукиваю я пальцами по перилам нашего VIP-сектора, разглядывая поток хоккейных фанатов торопливо разбредающихся по своим местам. До начала матча еще почти полчаса, а арена уже рискует лопнуть от наплыва зрителей.

— Это финал, детка, — улыбается Ава, стоя со мной плечом к плечу. — Люди его целых восемь месяцев ждали.

— Это будет знатная заруба, — поддакивает племянник, подпирая мое плечо с другой стороны.

Я тяжело выдыхаю, пытаясь унять бешеный стук своего сердца. Да уж, и не поспоришь — заруба будет знатная. Я слышала, что протяженность очередей за билетами на эту игру доходила до абсурдных значений. Люди буквально разбивать палатки у билетных касс, ожидая открытия продаж, чтобы своими глазами посмотреть на то, как наши парни сегодня надерут задницу своему сопернику. По крайней мере мы всем городом верим, что надирать задницу будем мы. А не нам.

Я снова обвожу взглядом арену. Сегодня даже журналистов и фотографов в разы больше, чем на обычных матчах. Последние уже во всех ракурсах щелкают парней из команды на раскатке. Про организаторов вообще молчу! За пределами коробки царит настоящая суматоха. Там во всю идут последние приготовления.

Прохожусь взглядом по нашему сектору. Осталось только пара-тройка свободных мест. Почти все жены и родственники парней из команды уже подтянулись. И, разумеется, все сидят в хоккейных свитерах с фамилиями и игровыми номерами своих мужчин. Мы тоже не исключение. У меня на кофте красуется фамилия Бессонова, а Ава с Димкой и родителями Ярика, которые тоже приехали на игру, в “Ремизовских” свитшотах. Нервничают все. Без исключения. Воздух в ледовом словно наэлектризован. Накала добавляет и бегущая строка под куполом арены, где большими буквами написано “финал”.

Финал…

Если парни из команды восемь месяцев физически убивались на льду ради заветного кубка, то их жены все восемь месяцев пачками глотали валерьянку, молясь всем известным в мире богам, чтобы очередная игра закончилась без травм для их суженых. Кому-то повезло больше, кому-то меньше. Я и сейчас знала, что у парочки парней есть ушибы и растяжения, и играют они на обезболивающих. Хоккей — суровый и травмоопасный вид спорта. Еще не было ни одного матча, чтобы Арс не появился дома без нового синяка.

Господи, на что я подписалась?

В этом хоккейном сезоне меня “счастье” трястись за Арса обошло стороной, ведь наши с Бессоновым отношения начались уже на этапе плей-офф, а болеть за него я и подавно начала всего пару-тройку недель как. Но, чувствую, в следующем году хапну сполна. Ибо уже одно то, что Бес вышел на лед для разминки вместе с командой, заставило мое сердце подскочить к горлу и тут же ухнуть в пятки. Я волновалась. Волновалась так, будто это мне, а не ему, сейчас предстоит шестьдесят минут умирать на льду, обливаясь потом на потеху публике и собственного эго. И если Арс, судя по уверенным движениям, само спокойствие, то я словно голыми ступнями на иголках танцую.

Помните я говорила, что мне никогда не понять “хоккейных жен”? Их озабоченность собственными мужьями и их карьерой, травмами, победами и поражениями? Забудьте. Я поняла — этот процесс не поддается никакому контролю. Вместе с появлением отношений с профессиональным спортсменом все ваши мысли клином сходятся на вашем мужике, а иное фактически становится табуированным. Все ваше существование превращается в стремление обеспечить физический и эмоциональный комфорт вашему хоккеисту, а собственные карьерные амбиции, ну… они как бы есть, но уже точно не во главе угла.

Так вот, я, конечно, еще не настолько “охоккеилась”, но уже чувствую эти страшные поползновения положить на кон собственную жизнь ради жизни и карьеры Бессонова. Себя я, конечно, по прежнему сильно люблю, но, оказывается этого засранца уже люблю больше. Вот такая занимательная штука…

Бессонов прокатывается по коробке. Запрокидывает руки за голову вместе с зажатой в них клюшкой и делает вращательные движения корпусом, разминаясь. Круг, второй. Подкатывается к кучке шайб на льду и выхватывает крюком одну, тут же саданув по воротам. Лязг металла. Штанга. Делает небольшой круг, набирает скорость, подхватывает вторую. Удар. Шайба в сетке. Попал. Я крепче сжимаю пальцами холодный металл перил и сиплю:

— Что-то в горле пересохло.

— Может тебе воды? — тут же встрепенувшись спрашивает сестренка.

— Я могу сбегать, — предлагает Димка.

Я обвожу родственников недовольным взглядом, закатывая глаза:

— Вы серьезно?

— Вполне.

— Умгум.

— Не душните! — ворчу. — Я беременная, а не беспомощная. Я могу сходить за водой сама.

— Тогда чего не идешь? — задает резонный вопрос Димка.

— Могу сходить, не значит, что хочу, — бурчу я, чем вызываю тихий смех Авы.

— Э-э, ма, ты такая же странная беременная была? — фыркает племянник.

— О, нет!

— О, да!

Выдаем мы с Авой в унисон, переглядываясь.

— Да-да, — киваю я. — Она подскакивала в пять утра и топала печь овсяное печенье, разбудив весь дом, а потом дрыхла как сурок без задних ног днями напролет, тогда как твои невыспавшиеся бабушка с дедушкой топали на работу, чтобы заработать деньги ей на дорогущий в то время арбуз, который она лопала в прикуску с селедкой. Ах, да, еще твоя мать обожала смотреть ужасы. Чем больше визгов и кровищи — тем круче.

— Фу, — морщит нос парень. — Рили, мам?

— У каждого свои причуды, — пожимает плечами Аврелия.

— У меня нет причуд, — самоуверенно парирую я. — И не будет! — про дорамы, которые я начала поглощать пачками, я, пожалуй, промолчу. Спойлер: если так пойдет и дальше, Арсений пообещал отключить мне все подписки на онлайн-кинотеатры и выкинуть вай-фай роутер в окно. Видите ли ему не нравится, что корейские сериалы заставляют меня плакать. Ну, а как?! Как иначе, когда там показывают такие душещипательные истории?! Чурбан бесчувственный!

— Будут, — вырывает меня из мыслей ехидный смешок Рельки. — У тебя просто еще слишком маленький срок. Дальше интереснее. Гарантирую.

— Звучит зловеще.

И улыбка на губах сестры застывает соответствующая, что заставляет меня напомнить:

— Ты же в курсе, что я нервная истеричка и меня нельзя пугать, а то я могу и передумать?

— Не можешь.

— Кто сказал?

— С таким, как Бессонов, ты не можешь передумать, Мартышка. Этот душка мир перевернет ради тебя и ребенка. И ты это знаешь. М-м, и тебе это нравится.