"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 46

— Стойко, ты еще не спишь? — на кухню вышла Стёжка — в одной рубахе.

Он покачал головой. Он и не заметил, что она давно легла спать.

— Уже поздно, — тихо сказала она.

— Послушай, а откуда ты знаешь, что человек, в одиночку убивший змея, сам станет змеем?

— Это все знают, — Стёжка бочком присела к столу.

— Откуда?

— Старики рассказывают, — ее лицо вдруг изменилось, она выпрямилась — словно отшатнулась.

— А ты сама когда-нибудь видела, как человек превращается в змея?

Она широко раскрыла глаза, отодвинулась назад и медленно покачала головой.

— Ты боишься меня? — Зимич улыбнулся.

— Нет, — неуверенно шепнула она.

— Не бойся. Я не превращусь в змея.

— Все превращаются… — ответила она еле слышно.

— Да ты же не видела! Откуда ты знаешь? — он поднялся.

— Я знаю… Все превращаются, и ты превратишься… — лицо ее исказилось плаксивой гримасой, и на глазах показались слезы. Нет, не от отчаянья она собиралась заплакать — она хотела его разжалобить.

— Перестань! — в раздражении бросил Зимич и прошелся по кухне. — Я не собираюсь ни превращаться в змея, ни убивать тебя.

— А если ты хитрый и меня обманешь? — она смахнула слезу тыльной стороной ладони.

— Я не хитрый! Я не умею обманывать! Послушай, — Зимич присел перед ней на корточки и взял ее за запястья, — послушай! Я ходил к колдуну, он сказал мне, что в змея превращается только тот, кто хочет в него превратиться! Понимаешь?

— А ты? Ты разве не хочешь? — хлюпнула носом Стёжка.

— А я — не хочу! Не хочу! Ну? Ты все еще боишься?

— Деда сказал, ты обязательно превратишься.

— Если он в этом так уверен, почему оставил тебя одну со мной? Почему?

— Потому что он сказал: ты будешь добрым змеем…

— Добрых змеев не бывает. — Зимич, поднимаясь, отбросил от себя ее руки и снова прошелся по кухне. — А он так и сказал? Вот точно так и сказал?

— Он сказал… — Стёжка задумалась, — он сказал, ты будешь нашим змеем.

— Вашим? Здо́рово… — Зимич сел за стол и отвернулся к окну.

— Стойко, послушай… — она подобралась к нему поближе, — послушай…

Ее рука коснулась его волос — робко, еле заметно.

— Послушай… — всхлипнула она и подошла вплотную, так что Зимич ощутил тепло ее тела.

— Я слушаю, — глухо сказал он.

Она привлекла его голову себе на грудь и прижала губы к его волосам.

— Я тоже не хочу, чтобы ты превращался в змея. Не превращайся, пожалуйста…

Запах сухой травы и девичьего тела, прикрытого лишь тонким льном, ударил в голову сильней, чем крепкое вино. Зимич щекой ощущал выступающий сосок и представлял ее бархатную белую кожу под рубашкой. Руки сами легли на ее пояс — гибкий и упругий. И льняная ткань скользила в ладонях: он знал, что делать. Стёжка замерла и перестала дышать, лишь ее пальчики перебирали его волосы — нежно и нескладно. А ему было мало ее бархатной кожи, ему хотелось, чтобы упругое тело прогибалось, отвечая его рукам, трепетало и жалось к нему тесней и тесней.

— Ты еще ребенок, — через силу выговорил Зимич горячими губами и знал, что жар его губ только сильней всколыхнет в ней любострастие. Он был уверен в этот миг, что любит ее, любит всем сердцем: нельзя не любить эту свежесть. И дикую, природную чувственность, вложенную Лесом в это целомудренное тело. Он всегда верил в свою любовь, стискивая женщин в объятьях.

Руки скользнули ниже, на крепкие бедра; Зимич терся щеками о совершенную грудь и ронял на нее быстрые поцелуи, и Стёжку это нисколько не пугало и не смущало — напротив, он чувствовал, как она раскрывается ему навстречу, как ее тело легко отдается внезапной страсти, как крепнут ее руки, сползая ему на шею и плечи.

А чего, собственно, от него хотел Айда Очен? На что рассчитывал, оставляя их вдвоем в пустом доме? Это Лес, а не город, здесь другие представления о стыде и добродетели. Здесь другие представления о возрасте вступления в брак. Здесь добродетель — способность к рождению здоровых детей, а не хранимая любой ценой девственность.

Губы нащупали между грудей узелок тесемки, стягивавшей ворот рубахи, и Зимич легко потянул его зубами — из озорства, зная, как устроена женская одежда в Лесу (которую за три года успел хорошо изучить). Да он просто потерял голову, и сознавал это, и не хотел ни о чем думать, все глубже вдыхая запах Стёжки, все тесней прижимая ее к себе, все жестче хватая руками ее юное и податливое тело.

Ослабевшая тесемка больше не держала рубашку, и та упала, обнажив алебастровые плечи, словно светившиеся в полутьме. Огонек единственной свечи осыпа́л их дрожащими бликами, и это было похоже на волшебство. Но Зимичу не хватило этого волшебства, и он, опускаясь на колени перед лесной девой, потащил рубашку еще ниже, пока она с легким шорохом не упала на пол, а его лицо не оказалось напротив ее живота — столь восхитительного, что перехватило дыхание. И Зимич покрывал его поцелуями, думая о том, что бархат — слишком грубая материя по сравнению с этой матовой, нежной кожей. Руки Стёжки смело обнимали его голову, и он иногда вскидывал взгляд и видел спокойное ее лицо, исполненное высшей женской мудрости, накопленной сотнями поколений ее праматерей. И приоткрытые губы цвета спелой вишни… Он привлек ее к себе, на пол, и целовал эти мягкие губы, и ласкал ее, и вздрагивал от прикосновений ее рук.

А чего от него хотел Айда Очен? Неужели он думал, что Зимичу хватит одной пустой угрозы? Он ведь хвастался перед своим другом умением убеждать, да и человеческую натуру знал не так уж плохо. Так на что же он рассчитывал?

И тут, словно обухом по голове, Зимича ударила мысль: а ведь Айда Очен этого и хотел… Он ушел нарочно. Иначе и быть не может. Ему это было зачем-то нужно. Какой-то непонятный шаг на пути к созданию собственного ручного змея…

— Нет, — выдохнул Зимич и отстранился от Стёжки. А внутренний голос предательски шептал, что в змея он превращаться не станет, а значит, непонятная хитрость хозяина задумана напрасно, и можно ничего не бояться, и можно раствориться в этом юном, прекрасном создании, можно позволить себе…

— Нет, — повторил Зимич и пошатываясь поднялся на ноги. Она потянулась за ним, но запуталась в рубашке, и он успел отойти на шаг, а потом бросился к двери, миновал сени и оказался на крыльце, по щиколотку занесенном снегом.

Но босые ноги не ощутили холода — подпирая дверь плечами, Зимич едва не завыл, так ему хотелось вернуться в дом. Перед глазами появлялись и исчезали видения одно слаще другого, его плечи еще помнили прикосновения ее рук, и ладони еще хранили ее тепло, и губы — влагу ее губ.

Снег падал бесшумно и густо. Белые деревья стояли вокруг дома неподвижно и торжественно — безмолвие ночного леса оглушало, и казалось, сердце бьется так, что его слышно на всю округу. Зимич спустился с крыльца и кинул в лицо пригоршню снега — чтобы стереть следы ее прикосновений. Чтобы забыть, сбить частое дыхание, унять бьющееся в горле сердце. Он со стоном опустился на нижнюю ступеньку и прислонил голову к столбу, подпиравшему крышу крыльца. Вот так и сидеть здесь, пока холод не возьмет свое, пока не выморозит вожделение до капли…

Но мороза Зимич не ощущал. Сначала — потому что думал совсем о другом, а потом — потому что босые пятки потеряли чувствительность. Он слышал, как плачет Стёжка, и хотел ее успокоить, все объяснить, но потом, немного попозже… Когда все уляжется, когда из памяти сотрется белизна и мягкость ее кожи. «…Знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев». И не только змеев. Надо найти вторую книгу, где написано, как это делается. Нет никаких сомнений, Айда Очен подстроил это нарочно. Но зачем? Зачем ему это понадобилось? Хотел провести эксперимент? Посмотреть, что произойдет со сгустком силы, если Стёжка сможет зачать? Или… или от таких сильных чувств превращение в змея произойдет само собой, помимо воли? А может, Айда Очен ничего не хотел и Зимич напрасно его подозревает. Но она еще ребенок, и… В общем, все это отвратительно. Всё вместе.