"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 190

После таких рассказов Спаска ожидала увидеть нищий Хстов: покосившиеся стены, торфяные хижины на сваях, как в деревнях, и гати вместо каменных мостовых…

Город Храма появился на горизонте в полдень, Спаска даже протерла глаза: уж не видение ли это? Даже хрустальный дворец мерк и терялся рядом с белокаменными громадами крепостных стен, не поднимался так высоко, как башенки замков и дворцов хстовской знати, даже в свете солнца не горели так ярко его островерхие крыши, как золотые купола хстовских храмов.

– Вот он, город Храма… – Отец сказал это тихо и указал вперед, а глаза его сделались вдруг печальными. И Спаска кожей ощутила его любовь к этому городу, его тоску и боль. И сила, стоявшая за его спиной, всколыхнулась, напряглась, надавила на плечи…

Милуш же взглянул на приближавшийся город с ненавистью, даже скрипнул зубами.

Да, Волгород рядом с Хстовом был мелкой крепостицей, каких на подходе к городу Спаска увидела пять или шесть: город был окружен тремя кольцами крепостей.

– Это лавры, – пояснил отец. – Там живут мнихи, которые ничего не делают, только любят чудотворов.

– А что же они едят, если ничего не делают? – спросила Спаска.

– На них работает довольно трудников, чтобы они ни в чем не нуждались. Дело-то серьезное – это тебе не землю плугом ковырять…

Отец шутил, даже улыбался, а сила за его спиной не унималась, подрагивала от напряжения. Ненависть – оборотная сторона любви, – вот как называлась эта сила. Только Милуш обращал ее на Хстов, а отец – гораздо дальше, за границу миров.

На въезде в город тракт был забит телегами, кибитками, каретами, пешими людьми; стража на воротах принимала плату за въезд и за вход, отчего на мосту создавалась толчея. Возницы карет сердито кричали на хозяев телег и повозок, разгоняя их в стороны, но пробиться к воротам с моста все равно быстро не могли.

Отец сказал Славушу, что торопиться некуда, а тот был не прочь покричать и потолкаться с другими возчиками. Ему нравилось быть возницей, он как будто пробовал себя в новой, совсем несвойственной ему роли: любимый ученик Милуша, Славуш слыл книгочеем и крючкотвором, говорил, писал и читал на четырех языках, делал успехи в естествознании. Но, видно, мальчишеская его натура хотела большего, чем протирать штаны и налокотники в книгохранилище замка и обучать чистописанию маленьких девочек.

В дороге отец иногда сажал Спаску поближе к Славушу и заставлял его говорить с ней на разных языках. Спаске это нравилось, а Славушу быстро надоедало.

– У него особые способности к языкам, он говорит на каждом, как на родном, – пояснял отец. – Я еще ни разу не видел, чтобы здесь кто-то мог так чисто говорить на языке чудотворов.

– Змай, я не знаю, как говорят сами чудотворы, я слышал этот язык только от тебя. Мог бы и сам поучить Спаску языкам, а я бы лошадьми правил… – солидным баском ворчал Славуш.

– Мне есть чему ее поучить и кроме языков… – отвечал отец, но ничему учить Спаску не спешил.

Пробившись через ворота, они проехали через весь город. Отец показывал Спаске и Славушу улицы и площади, царский дворец и, конечно, главный храм Млчаны: храм Чудотвора-Спасителя.

– А кого он спас? – по наивности спросила Спаска.

– Долго объяснять, – ответил ей Славуш. – Это один из основных догматов Храма: чудотвор Айда Очен преградил путь восьмиглавому Змею, который считается у них воплощением Зла. Появление Змея знаменовало собой конец мира, он летел к Хстову, чтобы сровнять с землей Храм, и был уже у самых ворот города, но тут с неба на крылатой колеснице, озаренный сиянием солнечных камней, спустился Чудотвор-Спаситель. Он сражался со Змеем двенадцать дней и двенадцать ночей, но не мог его победить. На тринадцатый день он спросил Змея, что́ дает ему силу, и тот ответил: зло в людских душах. И тогда Айда Очен собрал все зло, что накопилось в людях, и Змей в испуге бежал обратно в Кромешную, но Айда Очен не выдержал взятой на себя тяжести, рухнул на землю и разбился о камни. Душа его, отягощенная Злом, не могла подняться в солнечный мир Добра, но на четырнадцатый день, когда люди плакали и прощались со своим спасителем, сам Предвечный раздвинул тучи над Хстовом, простер свою длань к чудотвору и забрал его к себе.

– На самом деле, – добавил отец, – эта история гораздо сложней и правдоподобней, сын-Ивич просто не читал канонических текстов так называемых Свидетелей Айды Очена. То, что он рассказал, – байка для простолюдинов, упрощенная, так сказать, версия… Люди мыслящие – а среди храмовников попадаются и такие – склонны рассматривать Свидения как аллегорию и дают им различные толкования. Текстов Свидений всего семь, хотя Свидетелей было больше. Право, не могли же семь человек придумать одно и то же!

– Да, по странному стечению обстоятельств, в Лицце об этом стало известно только через пятьдесят лет после гибели Айды Очена, – добавил Милуш, кривя рот. – Вероятно, Свидетелей что-то сильно задержало в пути. Но как только Стоящий Свыше услышал об этом, он тут же перенес свою резиденцию в Хстов и отстроил здесь храм Чудотвора-Спасителя. С тех пор Хстов называют городом Храма. И именно тогда Сретенье и Восхождение стали главными храмовыми праздниками. Сретенье празднуют семнадцатого февраля, а Восхождение – третьего марта.

Спаске объяснения показались слишком сложными, да она и не очень к ним прислушивалась: снова, как при появлении на горизонте города Храма, сила за плечами отца заворочалась, выпустила острые когти, впилась в его плечи.

…Мерзлая земля с трудом подается под ударами тяжелой холодной кирки (вкус смерти на губах), неохотно раскрывает свою бесстыжую черноту. Все глубже и глубже яма, все грязнее снег вокруг. Мертвый человек с узким лицом на дне ямы… Комья тронутой инеем земли падают на его серые губы.

…Горит в огне крылатая колесница, один за одним вспыхивают увившие ее бумажные цветы, чернеют и съеживаются крылья деревянного коня. И горит привязанный к колеснице человек (вкус горелого мяса), и беззвучно дрожит воздух от его крика, трогая змеиную кожу…

– Не надо, не смотри… – Отец положил руку Спаске на плечо.

Перед царским дворцом Спаска не удержалась и во весь голос закричала:

– Смотрите, смотрите! Прозрачные окна!

Почему-то прозрачные окна казались ей самым настоящим чудом. Ни в Волгороде, ни в замке Милуша таких не было – иногда в центр мозаики, между обычных стекол, вставляли маленький кусочек толстого прозрачного стекла, чтобы можно было заглянуть в него и увидеть, что происходит за окном, но чтобы целое окно было закрыто одним огромным прозрачным стеклом?

Народ на улицах Хстова встречался разношерстный, Спаска никогда не видела ни столь богатых нарядов, ни таких жалких лохмотьев. На площади у входа в храм Чудотвора-Спасителя толпились калеки и нищие: в рванье, покрытые язвами, с гноем на глазах и обветренными губами, они тянули руки к входившим в храм, и даже из кибитки Спаска почуяла, какой от них исходит отвратительный запах.

Милуш морщил лицо и отводил глаза, отец же, напротив, с любопытством разглядывал толпу попрошаек, которая тянулась к кибитке, – кто-то даже пытался ухватить лошадей за повод, увидев, что Славуш не спешит отогнать нищих кнутом, как это делали другие возницы.

– Змай, у нас же есть деньги. – Славуш оглянулся и посмотрел на отца. – Давай дадим им хоть немножко…

– С ума сошел? – Отец присвистнул и постучал кулаком по лбу. – Во-первых, они нас просто разорвут, как только увидят деньги. А во-вторых, нищенство – едва ли не самое доходное дело в Хстове… Знаешь, сколько стоит вот такой шрам, как у старика на ступеньках? Дороже, чем мой плащ с горностаем.

Кто-то из нищих таки ухватил коня за узду, и тогда отец поднялся, забрал у Славуша кнут и свистнул: кони, хоть и привыкшие к нему, перепугались, и кнут не понадобился – они рванулись вперед, не слушаясь поводьев, и толпа отхлынула в стороны.

На улицах поуже людей было меньше, и среди них попадались как добропорядочные домохозяйки и мастеровые, так и сомнительные личности разбойничьего вида. Отец оставил лошадь и кибитку на каком-то грязном постоялом дворе, и дальше пошли пешком: сначала каменная мостовая сменилась деревянной, а потом под ногами и вовсе зачавкала грязь. Улочки сузились так, что Спаска, раскинув руки, доставала до обеих стен по их сторонам. В замке никто не выливал помои прямо под ноги, для этого были прорыты сточные канавы, здесь же нестерпимо воняло нечистотами и тухлятиной.