Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 67

• Предыдущая
• 67/71
• Следующая

Марипоза смотрела на него и радуясь, и тревожась… Не похитит ли Франция ее единственную любовь?

Вот уже несколько недель хозяйка «Сосущего теленка» томилась в Гавре у своего мужа, компаньона и сообщника Годфруа Кокбара, «бакалейщика» на словах, но на деле, как известно, занимавшегося совсем другим ремеслом.

Гадюка исходила злобой.

Она бесилась прежде всего оттого, что полиция закрыла ее притон, приносивший немалые доходы. Теперь нельзя было торговать живым товаром, похищать людей и посылать их на Антильски о острова вместе с ружьями и порохом для флибустьеров. В бездействии она страдала и чувствовала себя одинокой: ей недоставало нищих и убийц, составлявших ее оборванный двор…

К тому же Миртиль, говоря по правде, терпеть не могла своего мужа. По повадкам и по духу он так и остался бывшим кабатчиком из Ниора — грубым и хитрым скрягой, неотесанным мужланом.

Годфруа же, увидев ту, что носила его имя, воспылал к ней страстью. Эта изящная красавица с черными глазами, с благоухающей, как жасмин, кожей, пробудила в нем самые дурные инстинкты. Ему вспомнились те недолгие дни, когда он и в самом деле был мужем восхитительной пылкой Миртиль. Он стал приставать к ней с просьбами, кричал, требовал, угрожал… Ничего не помогало!

Молодая женщина поначалу отнеслась к этим домогательствами с улыбкой. Она легко управлялась с ворами, убийцами и мошенниками Долины Нищеты… Она царила, вызывающе-бесстыдная, но недоступная, в притоне, где собирались гнуснейшие подонки Парижа.

Однако с Годфруа все обстояло иначе. Он знал, что она в полной его власти, недаром ей пришлось с такой поспешностью убираться из столицы. Возможно, и госпожа де Ментенон лишила ее своего покровительства?

Этот негодяй слишком долго терпел тираническую власть Миртиль, чтобы не попробовать отыграться. Отныне он не будет сидеть под каблуком жены! После очередной сцены с бранью и взаимными упреками в неумелом ведении дел, бакалейщик пустил в ход кулаки. Он был небольшого роста, но кряжистый и сильный. Миртиль отбивалась яростно, однако уступила силе, когда муж наставил ей синяков… С той поры она покорно исполняла все желания Годфруа, отчего ее отвращение к нему только возросло.

В своем нынешнем жалком и унизительном положении она часто вспоминала единственного человека, которого любила. В Париже до нее урывками доходили вести о бывшем женихе; когда же она оказалась в Гавре, где частенько бывали люди с островов, то узнала об успехах Оливье во всех подробностях. Она гордилась ими вдвойне: как влюбленная женщина и как удачливая торговка.

Однажды в погожий день она поднялась к пакгаузам Кокбара, которые, как помнит читатель, располагались с предместье Энгувиль. Любуясь стоящими на рейде кораблями, она обратила внимание на красивый бриг, только что бросивший якорь в порту. Сильно вздрогнув, она схватилась за подзорную трубу. Сон это ли явь? Нет, она не ошиблась! На грот-брамселе брига ветер трепал два флага: штандарт флибустьеров Тортуги мирно соседствовал с королевским стягом.

Проходивший мимо юнга развеял все сомнения:

— Это «Звезда морей», славный корабль!

От мужа она знала, что именно на этом судне Оливье увезли пять лет назад. Из груди ее вырвался тяжкий вздох; она задумалась, целиком отдавшись мечтам о любви.

Два часа спустя Оливье де Сов, разодетый, как знатный вельможа, — в роскошном голубом камзоле, лакированных сапогах, расшитой золотом треуголке и с дорогой шпагой на боку — постучал в дверь дома на площади Нотр-Дам, где обитал Годфруа Кокбар. Моряка сопровождала Марипоза, закутанная с ног до головы в ярко-красную испанскую шаль.

От Монбара и Турмантена Оливье получил исчерпывающие сведения о том, какой коммерцией занимались бакалейщик из Гавра и хозяйка кабачка «Сосущий теленок». Они должны были знать о судьбе Армель, и он намеревался выяснить это у Годфруа, даже если придется пустить в ход шпагу.

Бакалейщика не было дома, а Миртиль только что вернулась. Увидев капитана, она вскрикнула:

— Вы! Оливье де Сов!

— Я, — сказал он, надвигаясь на молодую женщину, которая отступала перед ним.

Оставив лавку, она устремилась в гостиную, а он шел следом, сжав зубы и очень бледный.

Однако Миртиль, быстро придя в себя, первой перешла в наступление. Бросившись в кресло и томно глядя на Оливье, она засмеялась, а затем кокетливо произнесла:

— Согласитесь, что я оказала вам немалую услугу! Вы были нищим искателем приключений, а теперь вы капитан флибустьеров, богатый человек! Вы, верно, пришли поблагодарить меня за труды?

Фламанко молчал. Он был в смятении. Миртиль — в простом платье, без румян — напомнила ему девушку из Ниора, которой он вернул обручальное кольцо. Но не забывал он и о зловещей «печи» во дворце Сен-Мара.

Марипоза вошла в комнату вслед за ним. Забившись в темный угол, она не сводила глаз с этой брюнетки и чувствовала, что не верит ни одному ее слову. В ней нарастала глухая злоба.

Злая Фея мгновенно поняла, что творится в душе молодого капитана «Звезды морей». Приблизившись к нему так, чтобы почти касаться его высокой грудью, она с придыханием молвила:

— Я могла бы затаить на тебя зло, ведь ты меня бросил… Но когда я увидела тебя пять лет назад… такого грустного и несчастного, словно само Небо ополчилось на тебя… тогда ожила прежняя любовь… сердце дрогнуло… потому что ты всегда был моем единственным…

— Лгунья! Воровка!

Эти слова внезапно вырвались из сдавленного горла Марипозы, и молодая испанка прыгнула на соперницу, как пантера, выпустившая когти… Ошеломленная Миртиль с воплем повалилась на пол… Это была захватывающая битва дух дам! Испанка вцепилась ногтями в лицо француженки, норовя выцарапать той глаза.

— Я тебе покажу, злодейка! — кричала она. — Похитительница детей! Торговка смертью!

Миртиль яростно отбивалась, молотя коленом в живот Марипозы, а кулаками — в маленькие груди.

Оливье лишь с большим трудом удалось разнять двух фурий. Ему досталось несколько синяков, а одна из них вырвала у него клок волос! Растрепанные, растерзанные, исцарапанные, они все еще пытались дотянуться друг до друга, когда моряк, встряхнув Марипозу, решительно приказал:

— Живо в тот угол! И если пошевелишься, я вспомню обычаи Тортуги!

Это подействовало тут же. Задыхаясь, испанка отступила назад. А Оливье подошел к Миртиль, которая, глядя на него с вызовом, даже и не думала поправлять разорванное платье. Впрочем, она, возможно, полагала, что это делает ее более соблазнительной?

Но время уловок прошло, и молодой человек, сжав железными пальцами ее руку, гневно спросил:

— Что ты сделала с моей дочерью Армель? Миртиль взглянула на него с загадочной улыбкой сивиллы[63].

— Я скажу тебе это ночью, на борту «Звезды морей», в твоей каюте, на твоей подушке!

Тогда Оливье повернулся к своей подруге.

— Думаю, Марипоза, этой женщиной пора заняться тебе!

— Я заставлю ее говорить! — взвизгнула испанка, выхватив из-за пояса маленький толедский кинжал.

Миртиль, вздрогнув, отпрянула.

— Не трогай меня, ты, дикая кошка!.. Я хотела отбить тебя, Оливье, не скрою… но мне это не удалось… моя соперница тоже красива… А о твоем беленьком ангелочке, бедный друг, я мало что могу тебе рассказать… Я хотела оставить ее при себе, воспитать как свою дочь, в память о тебе! Увы, мне не суждено быть матерью… Глядя на нее, я вспоминала свое детство, свою юность… Я была уверена, что ты добьешься удачи на Антильских островах… прославишься и разбогатеешь… С какой радостью я вручила бы тебе дочь, выросшую в моем доме, красивую, безупречно воспитанную, короче, достойную тебя, любимый мой Оливье! Увы! Вскоре после твоего отъезда ее похитили у меня бродячие комедианты! Они сделали из нее балерину, танцовщицу в своем театре на Новом мосту… я узнала об этом слишком поздно! Если не веришь мне, спроси у людей, они подтвердят мои слова…

• Предыдущая
• 67/71
• Следующая