Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 62

• Предыдущая
• 62/71
• Следующая

— И вы нашли ее! — вскричал Анри вне себя от радости. — Вы, стало быть, знакомы с ее отцом?

— Это мой лучший друг! Но что с вами? Отчего вы так побледнели?

— Простите меня, — промолвил Анри, — это от потрясения… Я не был взволнован, когда мне в грудь нацелились все эти шпаги, зато теперь… Ах, виконт, дорогой друг! Вы стали вестником счастья! Я обещал Армель, что найду ее отца. Хвала Господу, это произошло, не так ли?

— Еще нет, — ответил капитан, — но дочь может не тревожиться более о судьбе того, кого считала погибшим…

— Равно как и отец может быть спокоен за судьбу дочери.

Франсуаза д'Обинье под именем маркизы де Ментенон была тогда подлинной королевой Франции. Даже более, чем королевой, ибо ни одна венценосная супруга, за исключением Екатерины Медичи, не имела такого влияния на внутренние дела королевства.

Она была внучкой Агриппы д'Обинье, друга и соратника Генриха IV, превосходного писателя. Франсуаза родилась в Ниоре, в башне замка, куда ее родители были заключены по политическим мотивам: в те времена протестанты пытались создать на западе страны собственную республику. На третьем этаже северной башни и сейчас показывают комнату, где раздался первый крик новорожденной девочки, которой была суждена столь блистательная будущность. На тюремную камеру эта комната совсем не похожа, напротив, она красиво обставлена и из нее открывается прекрасный вид.

Будущая супруга Короля-Солнце в детские годы воспитывалась в лоне так называемой «реформированной церкви» (согласно тогдашнему определению), однако уже в раннем возрасте перешла в католичество и была отдана в монастырь урсулинок[57].

Мать забрала ее оттуда в шестнадцать лет, но вскоре скончалась, и Франсуаза осталась одна.

Она была очень красивой девушкой, эта юная мадемуазель д'Обинье, и отличалась кротким доброжелательным нравом. Ее манеры были безукоризненны, она получила превосходное воспитание, блистала остроумием и была не по возрасту мудра.

Любое знатное семейство могло бы считать за честь породниться с ней. Таково было общее мнение.

К несчастью, после смерти матери ее единственным достоянием были семнадцать лет и прекрасные черные глаза. Многие домогались ее руки, но теперь из всех женихов остался только один…

Он словно бы воплощал собой человеческое убожество. Тело его было настолько скрючено, что он, как говорили, походил на букву «Z». Страдая от ужасающих болей, он не вставал с инвалидного кресла. Это был калека, «безногая каракатица», как он сам называл себя, чтобы рассмешить людей.

Его звали Поль Скаррон, и ему было сорок два года. Сын парламентского советника, весьма зажиточного парижского буржуа, он был вынужден рано покинуть отчий дом из-за скандалов с мачехой, которая сделала его жизнь невыносимой; позднее она ухитрилась лишить его наследства, оставленного советником.

Скаррон был очень умен, обладал колоссальными познаниями и чрезвычайным остроумием; приняв сан аббата, он стал усердным посетителем литературных салонов, где царили прекрасные дамы, которых укусил тарантул сочинительства — знаменитые в то время писательницы, предшественницы мадам де Сталь и Жорж Санд.

Впрочем, с равной охотой он проводил время в игорных домах и на ярмарках, куда его влекла натура, склонная к риску, к картам, пирушкам и разврату.

В двадцать восемь лет он получил синекуру[58] при епископе Манса. Тогда-то и случилось несчастье, превратившее его в жалкого скрюченного паралитика.

Будучи любителем пошутить, он решил слегка встряхнуть сонных провинциалов, представ на карнавале в виде птицы. Раздевшись донага, он вымазался медом и обвалялся в пуху.

На улице его узнали набожные прихожанки и принялись нещадно бранить, возбудив, наконец, негодование толпы. У Скаррона в городе и без того была скверная репутация из-за постоянных попоек и галантных похождений. Теперь ему стали угрожать и с улюлюканьем погнались за ним, когда он пустился бежать.

Спасаясь от преследования разъяренных женщин, он бросился в болото, надеясь укрыться в камышах… Его не нашли, но ему пришлось несколько часов провести по горло в ледяной воде, где он, слыша крики взбешенных горожан, дрожал как от холода, так и от страха.

Следствием этого приключения стал острый ревматизм, который позднее осложнился воспалением спинного мозга. Так Скаррон превратился в калеку.

Вернувшись в Париж, он жил на доходы от своих литературных сочинений, но главным средством к существованию была пенсия, дарованная ему Анной Австрийской. Не случайно он именовал себя «больным королевы». Наступила Фронда… Он принялся обличать Мазарини и лишился пенсии! Тяжкое, но, в общем-то, справедливое наказание для поэта, которому обязан своим рождением ядовитый памфлет, получивший название «Мазаринада».

С той поры он мог рассчитывать только на свое перо. Он был талантлив и умел угождать сильным мира сего, а потому жил безбедно в своем доме на улице Тиксандри. Вокруг его инвалидной коляски собиралось блистательное общество: бывать у него считали за честь самые прославленные писатели и признанные остроумцы. К Скаррону частенько наведывались маркиза де Севинье, госпожа де Ла Сабльер, Нинон де Ланкло, Марьон де Лорм, Скюдери, Вивон, Пелисон, Гра-мон и множество других знаменитостей эпохи.

Чтобы не умереть с голоду, Франсуаза д'Обинье, ангел в человеческом облике, согласилась выйти замуж за это чудище. Никто не узнал о том, что чувствовала юная невеста во время венчания… Госпожа Скаррон сумела понравиться влиятельным друзьям поэта. Этого мало: она добилась того, что все посетители литературного салона ее мужа стали относиться к ней с восхищением и уважением.

В 1660 году Скаррон объявил друзьям и родным, что скоро умрет, сказав им в утешение: «Вы никогда не будете столько плакать обо мне, сколько я заставлял вас смеяться!»

Он сам написал себе эпитафию, которая гласит:

В дверь Франсуазы снова постучалась нищета. Однако же вместо нее в дом вошла госпожа удача…

Анна Австрийская назначила урожденной д'Обинье пенсию в две тысячи ливров, а маркиза де Монтеспан, в то время безраздельно владевшая сердцем Людовика XIV, по рекомендации друзей покойного поэта доверила его вдове воспитание сына, которого только что подарила коронованному возлюбленному. Отныне при рождении очередного бастарда[59] его немедленно отдавали под опеку госпожи Скаррон.

В 1673 году король принял решение узаконить своих внебрачных детей. Это было сделано по политическим мотивам, однако и воспитательница обрела теперь официальный статус. Ей был предоставлен замок, и она получила титул маркизы де Ментенон.

Великому королю, как это ни странно, не везло с женщинами. В юности он пылал безнадежной страстью к Марии Манчини, племяннице Мазарини, на которой не мог жениться, ибо кардинал, исходя из государственных соображений, наложил вето на этот матримониальный проект. Мадемуазель де Фонтанж была красива, но глупа; королева Мария-Терезия уродлива, груба, с гнилыми зубами, толстая и неповоротливая, поглощавшая в огромных количествах чеснок и шоколад; мадемуазель де Лавальер не сумела привязать его к себе надолго; а госпожа де Монтеспан отличалась злобным нравом, была низкой жестокой интриганкой и не гнушалась даже преступлениями…

• Предыдущая
• 62/71
• Следующая