Все, что шевелится - Федотов Сергей - Страница 51

• Предыдущая
• 51/91
• Следующая

Чулмасы заливалась попеременно сладкими, как берёзовый сок, и кислыми, как квас, слезами, прощаясь с любимым пугыном. А тот спешно собирался. Стремглав выскочил на свежий воздух, опасаясь, что именно сейчас медведь да леший проснутся и узрят, что он сотворил с лесункой, и обнаружат исчезновение осенних припасов для утоления голода после долгой зимней спячки. Снаружи сообразил, что давненько не встречал светлой верблюдицы. А если она издохла? Эта мысль ошеломила Сотона. Как же он потащит на себе всё барахло: юрту, казан, котёл, жаровню, охотничий лук, меховой спальник, зимнюю одежду и обувь?

Представил себе, что всё богатство, нажитое за долгую неправедную жизнь, придётся бросить просто так, даром, и горько зарыдал.

– О чём плачет пугын? – участливо спросила лесунка.

– Верблюдица пропала, – вымолвил мужик сквозь горючие слёзы.

– Не горюй, – посоветовала Чулмасы и закричала по-звериному.

Повторила призыв ещё разик да разок, и хозяин услышал ответный отклик. Жива-здорова его верблюдица, неведомым образом пропитала себя в зимнюю стужу, лишь спала с морды и горбов да обросла густейшей шерстью, как видно приноравливаясь к непривычным морозам.

Сотон живёхонько нагрузил её торбами со скарбом и забрался промеж горбов.

– Прощай, Чулмасы, – сказал на прощание да и был таков.

Но ещё долго среди кедрача и ельника, на сопках и в распадках нагоняло его грустно-томительное: «Пугын! Пугын!»

Он шарахался от столь длительного и неотвязчивого прощального слова, как пуганая ворона. Наконец лешачье эхо затерялось-таки среди скал и стволов, запуталось да и сгинуло в чащах. Сотон вздохнул с облегчением и стал пристальнее вглядываться в открывающуюся взору даль и втягивать воздух широкими ноздрями: не покажется ли селение, не потянет ли человеческим жильём? Но только в сумерках заметил блики огня. Пошёл на свет и вышел на пламя костра за околицей посёлка, где жители праздновали наступление весны.

Юртаунец постоял у кромки леса, послушал разговоры и догадался, что набрёл на племя Идзанаки. По описаниям лесунки узнал и вождя-полковника. Набрал в рот сомагонки и, поневоле немой, двинулся к огню.

Местные жители, заметив незнакомца, выжидающе стихли.

Первой молчание нарушила юная красавица.

– Кто ты и откуда? – надменно спросила она. Сотон поклонился, не раскрывая рта. Ждал вопроса полковника Идзанаки. Наконец вождь не выдержал:

– Здравствуй, пришелец. С чем пришёл – с добрыми вестями или худыми?

Юртаунец сплюнул в огонь, отчего пламя костра взметнулось к небу. Толпа ахнула.

– Никак сам змей явился! – решили местные. – Ямата-но ороти в образе человека!

Гостю поднесли жареного мяса и ковшик браги. Тот принял дары и с таким видом приступил к ужину, будто оказывает хозяевам великую честь. И, только насытившись, открыл рот.

– Как поживаешь, уважаемый Идзанаки? – спросил он.

Толпа снова ахнула: пришелец неведомыми путями узнал имя вождя!

– Живу я неплохо, – с достоинством отвечал полковник. – И дети мои растут здоровыми, беды не знают. Вот моя старшая дочь, любимица, солнце-подобная Аматэрасу. – Он указал на надменную красотку, – Вот это её брат Цукуёми, а это младшенький – Сусаноо. А как тебя называть, уважаемый гость?

– Зовусь я Сотон. Прибыл издалека, чтобы донести до ваших пределов волю неба. Неправильно вы живёте…

Толпа в третий раз ахнула.

– Чем же прогневали мы небо? – спросил полковник.

– Давно ли проживаете вы в данной местности и как её называете? – вопросом на вопрос ответил пришелец.

– Да лет двадцать пять живём. С тех самых пор, как загнали армии рогатых в эти горы и одержали убедительную победу. Когда прибыли обозы с нашими вещами и жёнами, мы остались на месте нашей славы и назвали его Нирайканай, – отвечал вождь.

– Вот! – резко остановил его гость.

– Что «вот»?

– Вы сами и назвали причину, почему небо недовольно вашей жизнью!

– Где назвали? Когда назвали? – опешил Идзанаки.

– Когда нарекали страну проживания.

– Непонятны твои слова, уважаемый Сотон.

– А прочны ли здесь ваши корни? – гнул своё незваный гость. Говорил всё непонятнее и непонятнее.

– Какие корни? Мы лишь четверть века живём тут, в краю Высокой тайги. Здесь мы зарыли в землю немало наших родных и близких, здесь мирно покоится прах наших боевых товарищей, а звери растащили кости врагов. Здесь родились наши дети, взять хотя бы троих моих. Но глубоких корней пока пустить не успели, потому что на этой земле второе поколение не успело сменить первое…

– Значит, и корни пока непрочны! – оборвал Сотон.

– Да кто же с этим спорит?

– И правильно! И не надо спорить. А надо вспомнить наш старый добрый общий язык. Я слышу, у вас в речах появилось много новых словечек! – обвиняющим тоном заявил пришелец.

– Появились слова, да и как не появиться, если мы с кочевой военной жизни перешли на осёдлую, мирную? Во времена Битвы в Пути говорили о разведке да атаке, тылах да флангах, а теперь заботы у нас об удачной охоте да богатом урожае.

– И назвали свой край Нирайканай, верно? А на старом добром языке это означает: ни-рай-ка-най – место, мол, здесь никудышное и давай канай отсюда подальше. А куда – подальше? Вам следует отыскать страну прочных корней, там-то вы и станете жить на своей земле.

– И где же такая страна находится? – спросил ошеломлённый нелепым переводом названия нынешнего края полковник.

– Я знаю! – заверил гость.

– И что же это за земля?

– А уж такая, где есть горы и равнины, леса и реки. В тайге полно зверья, а в реках рыбы.

– Так ведь и здесь то же самое.

– То, да не то! Там и солнце встаёт раньше, и месяц ярче. И станете вы там полнокровными хозяевами своего мира.

– А здесь мы кто ж? Бездомные или приблудные? Те, кого пускают из милости и терпят до поры до времени?

– Здесь вы одни из многих. Слева племена Пака Хёккосе, справа – Когудея, А ещё есть народы Чачыгара и многих прочих других.

– А в стране рано восходящего солнца никого нет?

Тут завравшийся Сотой малость осёкся.

– Да как сказать, – принялся выкручиваться он. – Не то чтобы такая прекрасная земля была вовсе пустынна, но правит там ложный хан Джору. Всего и делов, что сместить самозванца. А потом живи себе припеваючи.

– Так ведь воевать придётся!

– А какой настоящий воин убоится славной битвы? Тебе ли, полковник Идзанаки, привыкать к атакам, тебе ли отказываться разить врагов?

– Так то врагов. Рогатых, например.

– А чем самозванец Джору лучше рогатого?

– Не знаю – лучше ли, хуже. О нём я впервые слышу. Пока что не сделал он мне ничего дурного…

– Так сделает! Уж поверь мне, непременно нападёт на вас, чтобы превратить в рабов и захватить ваши земли.

– Да откуда он о нас-то узнает? Где живёт и что слыхал про наши края, раз и мы про него никогда не слышали?

– Эх, полковник! А разве не знакома тебе народная мудрость: «Слухами земля полнится»? Дойдёт когда-либо до самозванца весть, что у вас крепких корней нет, он и явится, пока они не упрочились.

– И вскоре ли весть такая до него докатится? – всерьёз забеспокоился вожак племени. Полковнику было неведомо: вдруг пришелец не просто пустое мелет, а предупреждает о всерьёз нависшей опасности? А вождю положено заботиться о безопасности племени. На то он и поставлен надо всеми, чтобы отвечать за продолжение и процветание рода.

– Рано или поздно самозванец прознает, где вы от него скрываетесь, – вёл тревожные речи претендент на ханство. Не понимал того, что городит чушь: получалось, будто некий самозванец давно преследует род Идзанаки, только пока не определил, где он спрятался. – Тогда и соберёт силы и непременно обрушится на ваши мирные жилища.

– Так что же нам делать? Бежать, чтобы не нагнал?

– Не те речи ведёшь, полковник. Ой не те! Не след боевому командиру от врагов подобно зайцу бежать. Наоборот, следует собрать силу в кулак и первым обрушиться на коварного агрессора. Ваще дело правое! – разошёлся гость, повышая голос. – Обуздаем обнаглевшего самозванца!

• Предыдущая
• 51/91
• Следующая