Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена - Страница 48

— Никто не скажет, что я не исполняю данных клятв, госпожа темной стороны луны, но отчего ты решила, что править будешь ты? Кажется, за тобой встали сиды Кам Люги, вот и отвечай за них, я не возражаю.

— Но ты обещал! — змеей прошипела сида, и лицо ее стало покрываться синими пятнами.

— Обещал, что разделю власть с ребенком Кам Люги, но ты ведь не единственное ее дитя. Есть еще мальчик, сын короля Николаса, помнишь такого?

Глаза Кайлех заволокло инеем. Хотелось разнести холм на куски, погребя под завалами правителя и его подданных. Увы, сил не хватит, а значит нужно ждать и действовать хитростью.

— Будь, по-твоему, Хозяин Холмов. Но насколько я знаю, мальчишка проклят, а потому не может править сидами.

— Все верно, — Ноденс довольно улыбнулся, — а потому мы вернемся к этому разговору, когда с принца спадет проклятье, так неосмотрительно наложенное вашей матерью.

«Или, когда он умрет», — скрыть ледяной блеск в глазах Кайлех не удалось. Злость на людей, сидов, мать, войну, Ноденса закрутилась в груди смерчем и рухнула лавиной с далекой Карморской вершины.

— Что ж, да будет так. Время не препятствие для бессмертных. Хотя материнское проклятье даже перерождением не всегда снимается. Но есть еще одно дело, с которым я посетила тебя, Лесной Царь. Ты прав: сейчас нечестивый двор под моей ладонью. Но нам негде жить, мы разбросаны и разрознены. Позволь нам занять один из холмов. — Кайлех постаралась, чтобы за просительными интонациями Ноденс не учуял страха. Страха за судьбу тех, кто вынужден существовать рядом с почитателями богини Дану.

— Берите холмы, что вы напитали темной магией, — великодушно согласился повелитель. Даже не пытаясь скрыть надменной усмешки.

— Они не пригодны для жизни, и тебе это известно! — Кайлех сжала кулаки.

— Да. Но это вы сами уничтожили наши дома. И не надо мне говорить, что их все равно срыли бы люди, не надо рассказывать о малой крови и войне. Я все знаю. Но моему народу тоже нужно где-то обитать, так почему же я должен делиться с тобой последним?

Зубы Кайлех скрипнули, она опустила голову и тихо, покорно, с мольбой произнесла:

— Тогда, мой повелитель, позволь в честь Самхейна владеть холмом Дин Ши день и ночь.

Ноденс сделал вид, что задумался.

— Что ж, позволю, — наконец произнес он, — если ты заберешь всех, до единого, детей темной стороны луны.

— Дааа! — расхохоталась Кайлех и рассыпалась сотней ледяных осколков. Холод перестал терзать нутро холма, и вновь послышались звуки тальхарпы, на этот раз нежные тягучие.

— И что ты наделал, среброволосый? — пророкотала старуха. — Зачем отдал ей холм, или ты не знаешь, что не бывает в мире иного, кроме дней и ночей. А потому не видать тебе Дин Ши как собственных ослиных ушей.

Ноденс хитро улыбнулся. Ах, как не стыдно попасться на столь очевидную уловку!

— Умна ты, старая, но в фидхелл[1] пока меня побеждает лишь Эйнслин. Что скажешь, дочь, я зря отдал холм Кайлех?

Сида вновь склонила голову на бок и посмотрела на танцующих собратьев. Ловкие, гибкие, бессмертные и совершенно далекие от того, что творится на земле. Еще полтысячелетия назад туат де Дананн активно вмешивались в дела людей. Помогали, направляли, заводили семьи, а сейчас дальше холма носа не покажут. И дело тут не в запрете, наложенном Николасом. Положа руку на сердце, король законом обозначил то, что и так имело место. Ноденс это видел и понимал — такое затворничество ведет к неминуемой смерти. Медленной, растянутой на века агонии. Как бы ни благоволила своим детям богиня Дану, но все в этом мире подчинено законам природы, а значит должно рождаться, стареть и умирать, чтобы вновь возродиться. Последователи Морриган давно узрели проблему и смогли выдернуть себя из болота вечности. Бессмертные по своей природе, сиды нечестивого двора взглянули на культ жизни через призму смерти. Ведь нет ничего более дорогого, чем то, что ты можешь легко потерять. Потому Ноденсу и нужна была Кайлех Варе.

Ноденс побыл фигурой в партии короля Николаса и хоть остался раздосадованным той ролью, что ему была отведена, но не мог не признать красоту задумки. Правда, встряхнуть свое замшелое болото Хозяин Холмов собирался без вмешательства людских богов. Сиды сами себе боги…и демоны.

— Думаю, мне понятны твои мотивы, отец. Пусть Дочь Грианана радуется победе, пусть строит планы, пусть приводит их в жизнь. Сидам нужен понятный враг и равное противостояние, а не навеянная чужой волей война и забытье внутри холмов.

— Еще нужна жертва и объединяющее знамя, — Ноденс накрыл своей рукой ладонь дочери.

— Тебе не страшно? — Эйнслин в одночасье поняла, что задумал Хозяин Холмов. Дрожь рассыпалась по телу ледяным песком.

— Нет. Я смогу сохранить свою память при перерождении. Так уже было.

— Нуад?

Легкая улыбка коснулась губ Хозяина Холмов. «Спасибо тебе, Николас, ты сделал мне воистину бесценный дар. И несмотря ни на что, я помню это».

----

[1] Фидхелл — ирландская настольная игра, аналог шахмат. По легенде изобретена Лугом. Именно в эту игру умел играть Кухулин.

Из шелкового кошелька на стол высыпались почерневшее кольцо и фибула. Две женщины, молодая и старая, склонились над ними. Обе смотрели хмуро, не торопясь дотрагиваться до украшений руками.

— Что стряслось? — молодая взяла с полки спицу и поддела кольцо. — Золото не темнеет, не портится и легко удерживает магию. Ты уверена, что они настоящие?

— Уверена, — хитро прищурилась старая. — Только вот не знаю, какими свойствами будут обладать после очищения. Твоему дальнему предку Ойсину Кумалу они достались от одной влюбчивой сиды в качестве дара внимания. Скальд был хорош собой, а от его песен хотелось смеяться и плакать. Много дев желало лечь с ним, но он смотрел лишь на дочь Лесного царя. И она бежала с ним, отреклась от Холмов, отца, бессмертия. Вот как сладки были его песни. Но мужская любовь что снег на южном склоне. Растаяла, утекла журчащим ручьем, и вот уже скальд показывает дому и очагу иную невесту. Дочь Лесного царя даже в ярости своей не пожелала серьёзно навредить любимому. Прокляла его род лишь рождением девочек до той поры, пока одна из них не возьмет в мужья сида. Так или иначе, дары ее остались в роду у любвеобильного скальда. Их берегли и передавали от матери к дочери. Вещицы не обладали сильной магией. Брошь защищала от морока, а кольцо… Кольцо делало прекрасней ту, которая его надевала.

— И эти вещи отдала моя мать тем женщинам? За детей? И они согласились?

— Трижды да. Только вот счастья безделушки не принесли. Видишь ли, любые магические вещи, даже самые слабые, обладают собственным… не разумом, нет, скорее, толком. Они верны законным хозяевам и несут беду любому, кто завладел ими недобросовестно. — Старая горбатая женщина аккуратно подхватила украшения все той же спицей и кинула их в горящий камин.

— Но мать же по своей воле отдала вещи.

— Верно, но они все равно принесли беду. Вспомни историю Пчелиного Волка, он тоже клад добыл честно. Убил великанов, спас множество людей. Но золото не признало его. Так и здесь. Не повезло обоим. Кухарку застежка чуть с ума не свела. Стоило девке обмен совершить, как ей всюду детский плач мерещиться стал. Она ж от своего сосунка избавилась от того, что тот орал громко. С тех пор у других тишина, а у нее в ушах дите орет с утра до ночи. Смекнула, что дело в застежке, да разве от нее избавишься? Уж что только девка с проклятой фибулой не делала! И дарила, и продавала, и в реке топила, а на утро та вновь на одежде, и все муки по кругу. Так бы и лишилась ума, да, видимо, хранитель рода помог. А может сама по себе справилась. Кто знает. Только вот однажды в закатном часу возвращаясь из леса услыхала плач детский. Решила поначалу, что это вновь голос лишь у нее в голове. Потом засомневалась. С закатом же стихать все должно. Пошла на звук, а там девчушка, к дереву привязанная, хнычет едва слышно. Война тогда шла, голод всюду, вот и свели родители лишний рот в лес. Кухарка малую к себе забрала и со следующего дня плач слышать перестала, а вскоре и застежка почернела да спала, как окалина с железа. А как спала, так и у меня оказалась.