Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена - Страница 49

— А кольцо? Кольцо тоже спало?

— Не, с кольцом совсем иная история вышла. На кольцо птичница своего одиннадцатого ребенка поменяла. Все страшилась не прокормить рты голодные. Но стоило дар на палец надеть, как тяжелеть перестала. Обрадовалась, даже не смутило ее, что золотой ободок не снять более. Невелика расплата. А тут война сидами пришла. Старших тут же рекрутеры забрали. И не видел их никто боле, а младшие начали один за другим умирать. Парни, девки, без разбору. Кто от голоду, кто от болезней. За десять лет опустел дом, обветшал. Только один мальчишка младшенький, хромоногий, остался, и тот чах, словно цветок сорванный. Давно еще смекнула птичница, от чего ее горести, да все не знала, как подступиться, где решение найти. А тут, как малец в горячке свалился, так взяла топор и рубанула палец, на котором кольцо было.

— И как, поправился мальчик?

— Поправился, еще и один старший с войны вернулся целехонький. А колечко ко мне прикатилось.

— А почему?

— Да потому, — хихикнула старуха, но мысль продолжать не стала. Поворошила кочергой раскаленные украшения, подцепила фибулу, — А теперь подставляй руки да решай быстро, что эта вещица делать будет.

Молодая женщина сложила лодочкой ладони, и лишь коснулся раскаленный металл кожи, как произнесла:

— Хочу, чтоб застежка защищала от любых темных сил.

Лишь сказала, вмиг остыла фибула, заблестела золотом.

— Хорошо. Теперь кольцо.

Второй раз всегда страшнее, ведь не спрячешься за незнание.

— Хочу, чтоб кольцо, — женщина запнулась, мысли путались, — горело алым, если хозяин любим.

И вновь стоило упасть словам, как металл остыл, а красный рубин сверкнул в темноте.

— Добро, — старуха пожевала нижнюю губу и криво улыбнулась. — Достойный дар вышел. А от себя я сделаю так, что стоит Айлин надеть кольцо и закрепить фибулу, как она узнает о свойстве вещей.

Слово той, что знает будущее

Сестры обеспокоены. Красивейшее полотно испорчено. Мне, как младшей, осталось лишь срезать работу со станка, но я не спешу брать в руки ножницы. Вижу, что история не завершена. Плохо допустить ошибку, но еще хуже бросить, не доделав. Так что рано моей средней сестрице выпускать челнок из руки. У истории есть будущее. Зыбкое, дрожащее, словно вода в нашем ручье. Я убедила их повременить, позволить героям этой сказки самим разобраться со своей судьбой. Боги любят храбрых, хоть редко поступают честно. Но кажется мне, срежь сейчас полотно и демона, потерявшего нити основы, не остановят даже боги. Я вижу, как его вирд плотно вплелся в судьбы людей. Вон сидит у колодца маг с материнским проклятьем. Принцесса двух народов плачет, опустив голову на колени. Королева без сердца льет приворотное зелье в кувшин с водой. Король-дракон видит сны о прекрасной сиде. А служанка, по собственной воле вошедшая в канву, спешит в замок. Мой взгляд устремляется дальше, а там десятки больших дорог и сотни мелких троп. Даже эта ночь полна вероятностей. Нет, сестры, теперь мы будем только смотреть и превращать увиденное в узор.

3.1 Поздний ужин

К середине ночи Мари наконец покинула гостеприимные объятья леса и пустила коня вскачь. «Что ж там такое случилось с госпожой, раз она от короля у очага отреклась? Да так громко, аж дивные услыхали, а дочь Лесного царя сама нас встречать вышла. Хозяйка только за сейд же сесть должна… или не вышло у нее ничего в этот раз? Соломы-то там, наверное, полная комната, никаких сил не хватит. Но от брака с королем отказаться, да еще бежать надумать. Ох, добром все это не кончится… и покои ее, наверняка, заперты, у дверей стража стоит. Раньше утра не пустят. Так почему сида торопить стала, и как попасть к госпоже, минуя всех? Это вон келпи может кем угодно обернуться и сидеть в одной мыльне с королем, а мне как? — от мыслей о келпи в душе потеплело. — Надо же, водяной конь, существо по сути своей враждебное людям, а такой очаровательный. Да и своего жеребца мне дал. Хотя не, лошадь, скорее всего, настоящего лесничего. Надеюсь, хоть жив почтенный эрл, а не на дне рыб кормит… Интересно, сведет ли еще судьба меня с этим Калдером, уж больно хорош, так и чешутся руки в локоны его витые пальцами зарыться».

Мысля так, Мари добралась до замковых конюшен, сдала красавца коня мальчишке груму и поспешила к хозяйке. Может, удастся уболтать стражу, пропустят. Чай, не чужая.

Но планам Мари не суждено было сбыться. Вход в башню со стороны конюшен оказался закрыт, пришлось огибать крыло и искать, кто из слуг оставил открытой дверь. Дворовые часто гостили до утра у прачек или кухарок, вот и сейчас проход на кухню остался открыт.

Скрипнула дверь, и Мари оказалась в холодной, сырой, пахнущей щелоком каморке, куда стаскивали посуду для чистки. Протиснулась между здоровенными медными котлами, отдернула занавеску и, наконец, попала в кухню. Внутри было тепло, и ароматы витали такие, что рот мигом наполнился слюной. Мари оглядела пустое темное помещение. Никого, только слышно мерное звяканье металла о камень. Раз, два, три. Тишина. Мари выдохнула, шагнула к двери и замерла, заметив движение внутри камина. Медленно повернулась.

— Надо же, как быстро хозяйка нашла, привела еду Кейр Мулаху, не то, что в прошлый раз.

Засов на двери со скрежетом закрылся, отрезая путь.

Пожалуй, будь эта встреча сегодня первой, служанка и испугалась бы, а так странное существо в щегольской суконной одежде вполне гармонировало с келпи и сидой.

— Здравствуйте, а вы кто, брауни? Если вы голодны, то я могу предложить вам лепешку и сыр, а то главный кухарь всю еду на ночь в амбар спрятал, даже блюдца с молоком не оставил.

— Я? — дух был немного удивлен. — Нет, Кейр Мулах не жалкий брауни. Кейр Мулах — гроган. Мне не нужно молоко. Я выпью — осушу тебя.

Мари силой воли подавила дрожь и вытерла о юбку вмиг вспотевшие ладони, отодвигая панику вглубь себя. Убежать от такого не выйдет, победить — тем более, значит, остается одно — договориться.

— Совсем, до смерти выпьете? А какую из четырех жидкостей?

Гроган приподнял в удивлении мохнатые брови, а хвост его описал дугу по дну камина, подняв облачко пыли.

— Мы питаемся эмоциями и жизненными силами. Если кричать и вырываться не будешь, то останешься в живых, а если придется силой брать, тогда Кейр Мулах остановиться не сможет. Всю съест, выпьет досуха. Только пустая оболочка останется.

«Отданное по доброй воле ценнее взятого силой», — вспомнились слава сиды, и Мари решилась.

— Ну, зачем против воли-то? Я тебя с удовольствием накормлю эмоциями, силой, даже лепешкой с сыром. Мне не жалко, тем более для хранителя замка.

Кейр Мулах со свистом втянул носом воздух.

— Ты добровольно отдашь мне это?

— Не будет больно?

— Нет.

— Что нужно делать?

— Быть, находиться рядом, лучше говорить, общаться, так эмоции плавнее перетекут.

— Тогда я согласна, — Мари притянула лавку поближе к потухшему камину, развернула свой узел с едой, отломила сыр, хлеб и подала грогану. — Поговорить я люблю. Бывало, зимними вечерами соберемся всей семьей у очага, а я сказки рассказываю о вороновой королеве и дикой охоте, о болотных огнях, что пляшут у холмов, и о троллихе, живущей под мостом. Только вот никогда не думала, что так запросто встречу сказку у себя на пороге. Столько всего чудного произошло за седмицу, просто жуть. Вот и с самим хранителем замка хлеб делю.

Кейр Мулах растерялся: с ним давно никто не разговаривал просто так, не просил совета или пригляда за малышами. Он не мог помочь ввести женщину в род, не мог спасти наследника в случае беды. Замок не принимал его, скрывал тайные ходы и двери, так как к моменту смерти прежнего хранителя королева уже не могла поделиться ни своими эмоциями, ни жизненными силами, ибо не имела ни того, ни другого. Огонь замка лишь грел духа, но не доверял ему. А ведь когда-то давно, почти в прошлой жизни, у грогана имелся свой собственный замок немногим младше Бренмарского. И где он теперь? В руинах. На покрытых мхом развалинах вьют гнезда птицы, а под камнями прячутся змеи. Пастухи пасут овец на месте главного зала и спят в тени единственно уцелевшей стены. Отчаяние стало осязаемым и приобрело форму ностальгии по дому, теплу и уюту. Старик Брен Кухул погиб как истинный гроган, защищая своего хозяина, а он размазывает свое существование, служа той, у которой нет сердца.