Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 29

— Тяжеловаты… — резюмирует Власьев.

— Есть такое дело, вашбродь, — Жалдырин с любопытством разглядывает мичмана, — Да и металлу на них уходит пропасть.

— Жалдырин, давай второй вариант.

Морячок кивает, устанавливает с Будённым на пусковые салазки второй вариант своих ракет — снаряженное порохом бамбуковое колено с винтовым оперением и металлической боевой частью.

Отмашка. Воющий с присвистом рёв ракет.

Летят ровно — вращение за счёт винтового оперения придаёт им стабильный полёт. Грохот трёх разрывов слился в один. Поднимаются в небо комья земли и последние останки многострадального сарая.

Отлично.

В глазах Гиляровского неприкрытый восторг и азарт. Власьев показывает мне оттопыренный большой палец. На этом варианте и остановимся. Разве что…

— Уважаемый Сяо Мин, что так жутко выло в ваших изделиях?

— Особый свистка, господина офисера.

— Можешь такие поставить на наши ракеты?

— Это мозна, господина офисера. Двадсать копеек за штука.

— Пятнадцать! — общение с китайцами выработало во мне привычку торговаться всегда и по любому поводу.

— Восемнадцать.

— Четырнадцать! — показываю, что дальше цена будет только меньше.

— Холосё, пятнадцать, — покорно вздыхает китаец, но плутоватый взгляд говорит лучше всяких слов — наверняка себестоимость вместе с работой пара копеек — не больше.

— Пятнадцать так пятнадцать. Делайте такие ракеты. Сотню штук. Во сколько они обошлись, кстати?

Жалдырин смотрит на китайцев.

— Железная — два с полтиной. А комбинированная — девяносто копеек.

Пятнадцать копеек плюс девяносто, умножить на сто… Сто пять рубчиков. Господа, штабс-ротмистр Гордеев — нищий! Уйдут все деньги, оставшиеся от тех полутора сотен, что выделил мне от щедрот Ванновский.

— Сергей Николаевич, — поворачиваюсь к Власьеву. — А что в телеге-то?

— Да вот! — Мичман отбрасывает рогожу, прикрывающую груз телеги.

Не верю своим глазам — пяток самых настоящих миномётов.

Вместо опорной плиты — прямоугольная деревянная колода с ручками для переноски. А в остальном — вполне себе миномёт.

— Вес — двадцать пять килограммов, — описывает своё детище Власьев.

На моё счастье, он переходит в метрическую систему и избавляет меня от мук перевода всех этих аршинов, пудов и берковцев в привычные единицы измерения.

— Калибр — шестьдесят миллиметров. Заряд до полукилограмма тротила. Дальность при испытаниях до полуверсты, чему способствует усиленный вышибной заряд. Меняя его мощность, можно корректировать дальность стрельбы. От двухсот метров до полуверсты, как я уже сказал.

Власьев щёлкает замками снарядного ящика, демонстрируя сами мины — овальные стальные «яйца» с оперением на хвостовой части.

Шесть штук. Неплохо для начала.

Отправляю Буденного, Жалдырина и Кузьму переставить ростовые мишени поближе — под предельную дистанцию миномёта. А сами с Власьевым и Гиляровским устанавливаем на позицию миномёт.

Мишени переставлены. Вернувшиеся Кузьма, Семён и Жалдырин окружают нас и с любопытством наблюдают за манипуляциями Власьева с его миномётом.

Мичман тщательно выверяет направление ствола и угол наклона, затем вставляет в боевую часть миномёта холостой винтовочный патрон, опускает яйцеобразную мину в ствол, нажимает спусковую скобу у основания миномёта.

Выстрел.

Вжу-у-ух! Взрыв в самой гуще установленных моими бойцами мишеней. Часть разлетелась вдребезги, часть повалена, часть покосилась.

Будь на их месте реальный противник, от отделения бы ничего не осталось: «двухсотые» и «трёхсотые».

Пробую сам под объяснения мичмана. Немного заморочно с патроном, которым надо предварительно снарядить боевую часть миномета.

— А не лучше, Сергей Николаевич, вышибной заряд помещать прямо в мину? Делать на донышке ствола боёк, на дне мины — капсюль. Забрасываешь мину в ствол, капсюль — шмяк по бойку. Всё, мина летит в сторону врага.

— Слушайте, Николай Михалыч, а это мысль!

Конечно, в моём мире до этого дотумкался сумрачный тевтонский гений в ходе Первой Мировой. С послезнанием легко быть гением…

Выстрел.

Моя мина чуть не долетает до поваленных мишеней. Но для первого раза неплохо. Сам мичман-то, поди, успел потренироваться.

Жалдырин, Будённый и мой ординарец тоже делают по выстрелу. Мины ложатся кучно, даже несмотря на то, что оружие для всех внове.

— Хороша у вас, Сергей Николаевич, вышла шайтан-труба.

— Как вы сказали? Интересное название.

— Николай Михалыч, дозвольте старому охотнику[2] попробовать? — Гиляровский весь — сплошной азарт и предвкушение.

Ну, что ж, не станем обманывать его ожиданий.

— Извольте, Владимир Алексеевич.

Мина дяди Гиляя ложится точно в цель. Король журналистов с первого раза превзошёл нас всех, профессиональных военных.

— Эх, десяток годков скинуть, я бы к вам в эскадрон записался вольнопёром.

— Да я и сейчас бы вас взял с удовольствием. Какой вы старик? В самом расцвете сил мужчина. Но думаю, что своим пером вы принесёте гораздо больше пользы в этой войне.

Власьев кашляет в кулак. Достаёт из недр своей волшебной телеги странное ружье: приклад и треть ствола от стандартной «мосинки», а дальше ствол-труба с приваренными к нему раскладными сошками и прицельными приспособлениями.

— Это ещё что за вундервафля?

— Какая ещё вафля? — моргает он.

— Вундерваффе — чудо-оружие по-немецки, — поясняю я, хотя термин ещё не в ходу. Его придумает намного позже нацистская пропаганда.

— Теперь понятно, — смеётся он. — Это — миномётная винтовка. А это к ней припас.

Мичман открывает очередной ящик — внутри аккуратно уложены веретенообразные мины с хвостовым оперением. Власьев снаряжает магазин своего детища патронами, закладывает в ствол мину.

— Стрелять по навесной или прямой наводкой?

— Прицел приспособлен под прямую, но навесом бьёт на триста-четыреста саженей.

— А прямой?

— На двести.

Ну вот, так хорошо начиналось, когда он упоминал привычные килограммы и миллиметры. Теперь снова вести пересчёт.

В голове умножаю на два, чтобы перевести сажени в более понятные мне метры. Ничего, нормально так: четыреста и шестьсот-восемьсот метров.

— Дозвольте испытать?

— Конечно, господин штабс-ротмистр.

— Благодарю.

Передёргиваю затвор, досылая патрон в патронник, упираю приклад в плечо, целюсь.

Ж-бах! Комья земли и дым поднимаются почти там, куда я и целил.

— Отличная вещь.

— Владейте, подарок. К нему два десятка мин.

Обнимаю Власьева от души. Благодетель. Это ж почти РПГ. Правда, тот ближе к ракетам с реактивным принципом.

Случайно проговорюсь вслух.

— Простите, вы о чём? — смотрит на меня с изумлением мичман.

Как хорошо, что он инженер и способен понять с полуслова.

Как могу, объясняю принцип действия ручного реактивного гранатомёта.

Власьев в задумчивости скребёт пальцами подбородок.

— Вы просто кладезь идей, Николай Михалыч…

[1] Гиляровский, хоть и родился в Вологодской губернии, где его батюшка служил помощником управляющего в имении, в зрелом возрасте больше походил на запорожского казака. Недаром Репин писал с него одного из казаков со своей знаменитой «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», а скульптор Андреев именно с него лепил образ Тараса Бульбы для памятника Гоголю.

[2] Здесь имеется в виду «разведчику».

Время подходит к вечеру. Договариваюсь с Власьевым, что мичман и его команда заночуют в нашем расположении — ну не гнать же их от меня на ночь глядя. Обещаю, что их накормят и спать уложат.

— И в баньке выпарят? — хохочет Власьев, вспомнив старую русскую сказку.

— Задержитесь ещё чуток — можно и баньку организовать, — подтверждаю я.

Нравится мне этот мичман и его команда. С удовольствием бы под себя загрёб, да кто ж мне отдаст толкового кадра.

Гиляровский долго мнётся — неожиданное качество для газетчика, потом вдруг решается: