Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 28

— Однако…

— Идём дальше.

Показываю репортёру «Русских ведомостей» нашу полосу препятствий, солдатские упражнения в рукопашной.

В глазах бывшего циркового борца неподдельный азарт, когда он наблюдает, как ловко Лукашин-старший валяет своих спарринг-партнёров.

— Господин штабс-ротмистр, дозвольте и мне попробовать?

— Владимир Алексеевич, помилуйте. Иван — медведь-оборотень… Профессиональный разведчик.

— Ну, я тоже не пальцем деланный. С батюшкой на медведей на охоте хаживал, да и на Кавказе почти год с башибузуками в охотничьей команде воевал.

Это когда? На Русско-Турецкой, что ли? Так это было почти тридцать лет назад.

Смотрю на Гиляровского с сомнением.

— Не сомневайтесь, я не одного турецкого часового скрал. Весёлое занятие — та же охота. Только пожутче. А вот в этом и удовольствие.

Его взгляд загорается от воспоминаний.

— Что ж… извольте, — развожу руками, а сам шепчу Ивану на ухо, чтобы был поосторожнее с гордостью российской журналистики.

Предупреждаю:

— Зашибёшь или поломаешь — башку отверну.

Казак кивает.

Гиляровский сбрасывает с плеч бекешу, а с головы свою запорожскую папаху.

Оба поединщика медленно сходятся в центре площадки, кружат, не сводя друг с друга внимательных глаз.

Неуловимое движение Ивана, и шея Гиляровского оказывается в жёстком захвате. Плечи «дяди Гиляя» бугрятся мускулами, он хекает, и высвобождается из захвата, как скользкий обмылок из неловких пальцев.

Должно быть какая-то французская штучка, недаром в цирке Гиляровский боролся с лучшими силачами своего времени, да и потом стал в Москве членом-учредителем первого Русского гимнастического общества, был даже какое-то время его председателем.

И вот уже Иван пыхтит в замке рук Владимира Алексеевича, лицо его багровеет.

Но и казачья выучка многого стоит. Гиляровскому удаётся оторвать противника от земли, но тут оборотень выворачивается и с кошачьей грацией приземляется на одно колено.

Рывок. Иван отскакивает от противника, разрывая дистанцию.

Оба стоят, тяжело дыша и не сводя взгляда друг с друга. Иван обозначает движение, Гиляровский тут же словно перетекает в сторону.

Противники замерли. Круг зрителей затаил дыхание.

И тут оба выпрямляются, жмут друг другу руки и обнимаются. Два мастера признали равенство сил и мастерства.

Тайком показываю Ивану оттопыренный вверх большой палец в знак одобрения.

— Вашбродь… — Кузьма тихонько толкает меня под локоть, — там Жалдырин с Будённым прислали сказать, что у них все готово для спытаний энтих… ракетных снарядов.

— Силён ваш казак… — Гиляровский подходит к нам, надевая на ходу бекешу с папахой, — в какой-то момент я думал — каюк, не вывернусь. А я ведь каждый день стараюсь тренироваться.

— Владимир Алексеевич, мне необходимо отлучиться на испытания одной новой приспособы. Могу назначить вам провожатого, походите по расположению, посмотрите, пообщайтесь с бойцами…

— А можно с вами, Николай Михалыч? Нутром чую, вы что-то необычное будете испытывать.

— Не могу отказать.

Едем с королём русского репортажа на наш импровизированный полигон.

Одалживаю Гиляровскому смирную лошадку — не пешком же ему тащиться, а тачанки у меня все при деле, да и не для пассажирских разъездов они.

Мой барабашка-ординарец на своей коняге держится чуть позади, готовый выполнить первый же приказ или распоряжение.

— Владимир Алексеевич, откройте тайну, что за французский приём вы использовали, чтобы вывернуться из захвата моего казака?

— Да особой тайны тут нет. Только приём не французский, а… японский.

— Вы бывали в Японии?

— Не довелось. Но был у меня учитель — дядька Китаев, беглый матрос. Этакий квадратный человечище… Руки, как у обезьяны, длинные. Лет шестьдесят ему было, мне, подростку он казался тогда каким-то сказочным богатырём.

— Так уж и богатырём?

— На медведя без ружья ходил с одним ножом. Медведь на задние лапы, пасть разинет, дядька Китаев ему полушубок в зубы, ножом — прямо в сердце. С одного удара валил. Десяток мужиков с ним совладать не мог. Расшвыривал их, как котят, и матерился не то по-японски, не то по-китайски. Теперь уже и не понять.

— Фантастическая личность, — восхищённо присвистываю я.

— Не то слово. Его ещё в юности забрили в матросы, так он в каждом порту устраивал драку, через это и зубы все потерял. В конце концов, провинился так, что его приговорили к расстрелу. А он в море кинулся и того… Попал к японским рыбакам. Потом несколько лет жил в Китае. Он меня и научил многим премудростям, да и вообще к гимнастическим упражнениям приохотил.

Гиляровский помолчав, добавляет:

— Никто мне, кажется, не помог так в жизни моей, как Китаев своим воспитанием. Сколько раз все его науки мне вспоминались, а главное, та сила и ловкость, которую он с детства во мне развил.

Владимир Алексеевич роется в карманах, выуживает пятак, зажимает его меж пальцами и сгибает пополам. Протягивает мне.

— Разогнёте?

Я верчу монету в руках и так и этак, пытаюсь… Хрен там был!

Как он это делает? Фантастика!

С сожалением мотаю головой, возвращаю монету дяде Гиляю.

— Увы…

Тот усмехается и разгибает её обратно. Протягивает мне.

— Держите, Николай Михалыч, на память.

— Спасибо. Будет моим талисманом.

Бережно убираю монетку в нагрудный карман кителя. Забрасываю удочку на будущее:

— С удовольствием бы взял у вас несколько уроков…

— За чем же дело встало? — удивляется Гиляровский. — Кончится война, милости прошу ко мне в Москву…

— Сперва надо, чтобы она кончилась. Ну и уцелеть, конечно.

— Вы правы.

Подъезжаем к полигону. Спешиваемся.

Журналист с любопытством вертит головой.

На огневой позиции два пусковых станка и три варианта ракет.

Китайские старинные технологии представлены Сяо Мином и Хуа Бином: примитивная тренога из жердин, на которой установлены в трубках четыре шестовые ракеты: топливная часть из полого колена бамбука, боевая — бумажно-тряпичная «головка».

Российские инновации от Жалдырина с Будённым: поворотный станок с полозьями, на которые установлены четыре ракеты двух типов: целиком исполненная в металле и с бамбуковой топливной частью и металлической боевой. Обе с оперением — по три хвостовых стабилизатора.

Мишень — в версте от огневой позиции — многострадальный сарай, не раз уже служивший нам в этом качестве. Поодаль от сарая группа ростовых мишеней, изображающих пехоту противника.

Поднимаю руку, чтобы дать знак к началу испытаний.

— Вашбродь, к нам гости!.. — Кузьма показывает мне за спину.

Оборачиваюсь. К нам приближается подвода в сопровождении нескольких всадников — казачий конвой, а на телеге… Ба, да это же мичман Власьев!

— Сергей Николаевич, какими судьбами?

— Думали застать вас в эскадроне, а нам сказали, что вы на полигоне, на испытаниях какой-то новинки.

— Скорее уж, почти забытого старого. Помните наш разговор о ракетах? Приглашаю присоединиться.

— Охотно.

Теперь удаётся дать отмашку к началу испытаний.

Китайцы поджигают фитили своих ракет. С жутким свистом, переходящим в ультразвук, от которого режет в ушах, бамбуковые ракеты устремляются к цели.

Лёгкая конструкция без всякого оперения летит далеко, но быстро теряет устойчивость полёта, принимается кувыркаться.

Одна втыкается в землю, не долетев до цели примерно с четверть версты, другая, вращаясь колесом вокруг своей оси, уходит к облакам и взрывается высоко в небе, третья и четвёртая прошивают сарай насквозь, пролетают ещё метров двести и уже там взрываются.

Н-да… Хотя бы звук устрашающий…

Киваю Жалдырину с Будённым.

Отмашка.

Полностью металлические изделия с басовитым воем уходят к цели. Хорошо идут, кучно и ровно. Наверняка, оперение способствует.

До сарая не долетела ни одна. Все три воткнулись в землю примерно на полуверсте. Зато дружно грохнули и оставили в месте попадания изрядную дымящуюся воронку.