История Мадлен (СИ) - Ром Полина - Страница 32

Разозлившись, Оноре, накинул пальто на плечи, решив пройтись по саду, надеясь, что свежий воздух рассеет остатки его недомогания. Прошелся по дорожкам, освещенным лунным светом, затем, продрогнув, свернул к воротам, чтобы дойти до них и после этого закончить свой моцион.

Дойдя до домика привратника, он подивился сначала тому, что из окошек пробивался слабый свет. Заинтересовавшись, он решил подойти поближе, чтобы выяснить, что происходит у него под самым носом.

В это время трагическим хором завыли псы, повизгивая и заглушая друг друга.

Баронет стал красться на цыпочках, являя фигуру настолько комичную в своих широченных фланелевых штанах, что мог бы стать героем модных анекдотов. Однако себе Оноре казался сейчас очень похожим на бесстрашного героя.

На крылечке домика лежал какой-то белый предмет. Оноре де Мюлан поднял его и вгляделся. Какая-то тряпка. Однако, на ощупь тряпка была из кружев и пахла духами его жены. Всё еще не понимая, что происходит, он внимательно рассматривал её и думал, как эта накидка оказалась здесь.

Машинально он шагнул к двери, и дёрнул её на себя. Собаки всё еще завывали, но ему показалось, что из спальни доносится еще что-то, кроме этих завываний.

Беспрепятственно пройдя внутрь, он шел на эти звуки, постепенно озаряемый страшной догадкой.

Наконец, ему открылась картина, достойная пера какого-нибудь художника из тех, которые изображали бесстыдные сцены. Так -то баронет совсем даже не был против таких пикантных картинок, висящих на стенах некоторых мужских клубов. Однако увидеть такую сцену с участием жены — это отвратительно! Он хотел закричать “Воры!”, однако сообразил, что люди, находящиеся сейчас перед его глазами никого не грабят.

Сначала он даже подумал, что здесь происходит какое-то насилие, потому что точно знал – его жена, хоть и обладала неприятным нравом, была совершенно равнодушна к плотским утехам. Он считал это вполне нормальным для благородной дамы и благовоспитанно не докучал ей, будучи совершенно довольным, навещая маркизу Шатион.

Потом, бледный Оноре всё-таки всмотрелся в лицо Бернардет и понял, что насилием здесь и не пахнет. Она крепко держалась за мужчину, который исполнял его, Оноре, супружеский долг и её взвизгивания здесь, в домике, не заглушали даже воющие собаки.

– А-а-а-а-а!!! – присоединился Оноре к воплям. – ААААААА!!!!

Ничего другого ему на ум не пришло – таким чудовищно пораженным он был в этот момент.

Парочка, наконец, заметила, услышала его и попыталась соскочить с постели. Выпрыгнуть из неё удалось только мужчине, в котором Оноре тут же признал баронета Сегюра.

– Мерзавец! Подлец! – преданный и оскорбленный муж стал метать в баронет все предметы, которые попадались ему на глаза.

Сегюр, впрочем, несмотря на то, что ему приходилось одновременно одеваться, очень ловко увёртывался от графина, бокалов, апельсинов и стульев – очевидно сказывался опыт в таких пикантных ситуациях.

Проскакав, как заяц, по кровати и по застывшей на ней Бернардет, он выбежал прочь в открытую дверь.

Оноре уставился на супругу, дрожа от ярости. Он затряс кулаками в бессильной злобе, а затем прокричал фальцетом:

– Изгоню! На мороз! В чём есть! – и, не зная, что еще делать, он выбежал из домика.

Как это событие просочилось и стало модной сплетней – никто не знал. Впрочем, даже у стен есть уши, а крики и грохот из домика доносились на всю округу. Кроме того, бывшая любимая горничная мадам де Мюле неожиданно перешла работать к маркизе Шатион. Но, все благородные дамы и господа понимали, что это — просто случайность.

— Даже горничная не могла выносить её мерзкого характера и такого бесчестного поведения, дорогая моя. Ну, вы меня понимаете?

Бернардет, несмотря на свой твердый характер, была настолько деморализована, что не рискнула идти в дом. Она торопливо оделась и рухнула обратно на постель, навзрыд оплакивая свою счастливую до сей поры жизнь, которая рухнула так внезапно.

Прошло достаточно времени, чтобы все утряслось, ведь любой скандал имеет свойство терять остроту, так же как и сплетни.

Свет «обсосал» каждую косточку Бернардет и успокоился, переключившись на более свежих персонажей. Но кое-какие последствия, все же не обошли её стороной.

Бернардет перестали приглашать в большинство домов, в отличии от её мужа, которого не смотря на дурной характер и шашни с любовницей, все жалели, считая жертвой безнравственной супруги.

После отвратительной сцены в домике привратника, Оноре приставил к супруге молчаливого слугу, который как тень следовал за хозяйкой во время непродолжительных прогулок в саду. Лишь это было позволено «подлой изменнице» – теперь только так Оноре величал жену.

Она сходила с ума от скуки, ей хотелось выть от отчаяния и тоски, ставшей её постоянной спутницей в последнее время.

Проходя мимо любовного гнездышка, дарившего ей те чувства, о которых Бернардет так грезила одинокими ночами, она отводила глаза и с трудом сдерживала слезы. Ах…ее страстный любовник, ни разу не дал знать о себе! А ей так хотелось…

Иногда, лежа в холодной постели, Бернардет представляла, как получает записку от баронета, в которой он предлагает ей бежать в Англию, где у него есть уютный особняк и куча связей. Она получает развод и они сочетаются браком в красивой церквушке, окруженной цветущими яблонями. От таких мыслей ей становилось еще хуже и Бернардет, зарывшись носом в подушку, навзрыд плакала, не беспокоясь о том, что утром её глаза будут красными, а нос распухшим.

Оноре слышал каждую ночь рыдания молодой супруги, но они не трогали его. Он не испытывал к ней нежных чувств, а после её измены – стал чувствовать невероятное отвращение. Свое собственное, не особо нравственное поведение, он оправдывал тем, что мужчина имеет право на некие шалости, в отличии от замужней женщины, которая должна посвящать себя дому, многого не требовать, побольше молчать и не отвлекать супруга пустяками.

А Бернардет, вдруг, вспомнила о своей сестрице, которая, по словам слуги, купила дом. Нужно узнать побольше об этом удивительном событии, ведь она была уверена, что Мадлен живет на те гроши, что достались ей от тетки, но, если подумать, на них не то что дом, сарай не купишь!

Случай подвернулся совершенно неожиданно – к ним пожаловала тетка Оноре, вдова, мадам Матильда Туссе. Это была изрядно молодящаяся, живая женщина, лет сорока, с темными волосами, завитыми щипцами до состояния пакли. Энергичная, громогласная, модно одетая, она передвигалась по дому словно смерч, пугая привыкших к спокойствию слуг.

Когда мадам Туссе, только перешагнула порог их имения, Бернардет застыла наверху лестницы, подслушивая их с Оноре разговор.

– Я все знаю, дорогой племянник, – говорила она, снимая верхнюю одежду. – Хоть в нашу глубинку сплетни и доходят с опозданием, но все же и мы не находимся в стороне от светской жизни. До чего вы докатились, Оноре де Мюлан! Стыд!

– Тетушка, дорогая тетушка, – вздыхал Оноре. – Я стал жертвой осуждения и позора! За что мне это?

– Скажу тебе честно, дорогой племянник – я наслышана и о твоих похождениях! – прервала его тетка. – Поэтому, я не хочу слышать жалобы от тебя! Позволь, в конце концов, подняться мне в свою комнату, выпить чаю, а потом, взглянуть в глаза твоей супруге.

– Конечно! – засуетился Оноре и позвал служанку. – Отведи мадам Туссе в розовую комнату и помоги ей с вещами!

Бернардет шмыгнула обратно и аккуратно прикрыв дверь, уселась перед зеркалом. Зачем она здесь? Снова начнут поливать её грязью, только уже с двух ушатов?

Но когда тетка Матильда захотела видеть её, Бернардет безропотно спустилась. Она сидела возле горящего камина, хотя на улице было достаточно тепло и нетерпеливо постукивала ногой по ковру.

– Ах, вот и вы, дорогая Бернардет! – воскликнула она, завидев девушку. – Составите мне компанию?

Можно подумать, ей было куда деваться!