Еще более дикий Запад (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 55

— Ты…

— Извини, так оно как-то… безопаснее, что ли.

Револьвер Эдди я так и не выпустила.

— Правильно. И… отрубить голову надо будет.

— Лучше сжечь.

— Отрубить голову сперва, а потом сжечь, — постановил Странник, а я еще подумала, что пепел потом прикопать еще и куда поглубже.

Мало ли.

Вдруг да дракон и в виде пепла опасен. Вот же… зар-р-разы.

— Чарли, — я дернула мужа за рукав.

И он моргнул.

Потом тряхнул головой, скривился, обнял её руками, издав при том тихий стон.

— Болит? — осведомилась я, почему-то испытывая преогромное желание подзатыльник повесить. Тоже мне, спасатели.

Что б они без меня делали?

Чарльз осторожно открыл рот. И закрыл. А в следующий миг раздался оглушающий протяжный крик, плавно перешедший в вой.

Твою ж…

Вскочив с кресла, словно пробудившись ото сна, Августа бросилась к телу. Она споткнулась о юбки, упала на руки и поползла, неловко, дергано.

— Августа… — Чарльз кинулся к ней, но она лишь упрямо мотнула головой. — Августа он…

Умер.

Точно умер.

Со всею определенностью. Даже драконы не живут с такой дырой в голове. Признаю, у Эдди это как-то аккуратнее выходит, что ли.

Вой захлебнулся, сменившись рыданиями.

— Она… она… — Чарльз посмотрел на меня. А я что? Я понятия не умею, как правильно утешать расстроенных девиц, мужа которых убили.

Тем более, что убила-то я.

И пусть он был редкостным засранцем, но все-таки…

Я посмотрела на Странника, а тот на Чарльза.

— Вы… — Августа задрала голову. По лицу ее текли слезы, крупные, какие-то очень уж крупные. Таких не бывает. Губы дрожали, а слезы капли на грудь Змееныша. И я вдруг испугалась, что он возьмет и воскреснет. В сказках ведь случается.

С королевичами.

А Змееныш — целый император, пусть и самозваный.

— Погоди, девонька, — тихо сказал Эдди.

— Вы его убили! — крик её отразился от стен, и люди, до того неподвижные, застывшие, словно и не люди, а восковые фигуры, очнулись.

Краем глаза я уловила движение.

И…

— Вы! Его убили! — Августа вскинула кулачки. — Они убили его! Они…

— Убили, убили, убили… — шепот разносился по залу, отражаясь от стен. И люди, все как один, поворачивались к нам.

— Что с ними? — я вдруг поняла, что револьвер — это вовсе не так и надежно.

Когда на тебя смотрят.

С ненавистью. С желанием разорвать в клочья. И главное, все-то, все, кто был в этом зале! Они ведь… они должны были очнуться! В сказках мамаши Мо, когда злого колдуна убивали, чары рассеивались.

— Похоже, пора уходить, — Чарльз попытался было поднять сестру, но та вырвалась и, извернувшись, полоснула ногтями по его лицу.

— Поздно, — Странник огляделся и сглотнул. — Я не могу стрелять в них… в женщин.

И мужчин.

Их одинаково много, и тех, и других. В белых платьях и во фраках, в лохмотьях, в которые превратились платья. Без платьев и вовсе нагие. Они окружали нас, приближаясь медленно, видом своим напоминая тех мертвяков, которых плодила пустыня.

Да чтоб их всех! Я тоже не могу в них стрелять! Они же не виноваты!

И что? Мы вот так умрем?

Глупо?

Нелепо? Страшно?

Я не хочу!

— Милисента? — Чарльз поднялся и взял меня за руку.

А что я? Я ничего. Я… я ведь не дракон. Здесь. Это там у меня и крылья, и чешуя и, наверное, даже обаяние драконье или как оно там называется. А тут… я нащупала флакон на веревочке. Может… нет, ничего.

И приближаются.

Люди-мертвецы, пусть даже пока живые. Медленно. Сбиваясь в толпу.

— Похоже, — мрачно произнес Эдди. — Вариантов не осталось. Если что… вы же помните. Я еще не шаман. Я только учусь.

— Учись скорее, — рявкнул Дик, закатывая рукава. — А то и вправду пришибем кого, неудобно потом получится…

Эдди вытащил костяную дудочку и поднес к губам.

Он дунул.

И по залу прокатился ветер. Я точно знаю, что ветер. Весенний. Тот, который приходит с востока, принося на крыльях своих морскую соль и надежду, что зима отступает.

Дождь.

Легкий. Ласковый. Под таким так и тянет кружиться. И я, когда была еще маленькой и не знала, что леди не танцуют под дождем, кружилась, запрокидывала голову, ловила ртом сладкие капли. А еще смеялась, просто так, без причины, потому что на душе было радостно.

И петь хотелось.

Солнце. Весной оно ласковое. Оно разливает свет, которого становится так много, но все равно недостаточно. И я помню теплые лужи на подоконнике, запах прогретого дерева.

Сундук мой.

Книга.

Тихий скрип половиц. Голос мамы, что доносится откуда-то издалека. И я замираю над страницами…

…я заставила себя открыть глаза.

Нет ветра. И дождя тоже.

Нет солнца.

Есть зал, полный людей, которые замерли, слушая эту невозможную музыку. Они стояли и слушали, и из глаз их текли слезы. И я тоже, кажется, плакала, но это не имело ровным счетом никакого значения. Главное, что я боялась лишь одного: что музыка эта прервется.

Я знала, что так и будет.

Так должно.

Но все равно боялась. И когда Эдди выдохнул и сказал:

— Достаточно.

Я все-таки разрыдалась.

Тело Змееныша вынесли на улицу. Чарльз потер руки и поднял их, выпуская силу. Пламя выкатилось, обняло труп, и по саду поплыл мерзковатый запах.

— Вот и все, — сказал тихо Странник.

— Думаешь?

Огонь горел и поддерживать его придется долго, но Чарльз готов. Он опустился на кованую лавочку. Светало. Почти погасли огоньки в бумажных фонариках, и сад, полный теней, выглядел заброшенным.

— Надеюсь, — Странник тоже присел. — Мои люди наведут порядок.

— Их хватит?

— Теперь? Да. Многие, скажем так, предпочитали держаться в стороне от конфликта. Выжидали. И теперь примут верное решение.

Но найдутся и другие, те, что поддержали Змееныша.

Странно. Был человек и нет человека, а есть удушливый черный дым.

Августа спит. Еще тогда, когда заиграла эта, выворачивающая душу музыка, она заснула. И Чарльз сам отнес её в какую-то комнату, где была кушетка. На кушетку и уложил. А Милисента пообещала присмотреть.

И там осталась.

С ними же остался Эдди. И еще Орвуд, хотя можно было бы и без него обойтись. Следовало признать, что Орвуд раздражал. Но сейчас сил на раздражение почти не осталось.

Странник заговорил вновь.

— У дяди много знакомых. И почти все были недовольны происходящим. Так что там, в городе, с радостью примут очередные перемены.

От Странника пахло подземельями. Сейчас Чарльз улавливал этот запах весьма отчетливо.

— Перемены будут… серьезными?

— Дядя полагает, что нельзя и дальше оставлять город Совету, — Странник смотрел на огонь. — Когда-то… наш дед надеялся, что здесь, на новом месте, он создаст новое общество. Совершенное. Идеальное. Где все будет по справедливости.

— У нас в клубе тоже про такое говорили.

— В клубах говорят о какой-то хренотени.

— Мы вообще-то думали мир изменить.

— Поздравляю, тебе это удалось, — сказал Странник.

Ветер потянул дым по земле, а Чарльз, глянув на кости, подкинул пламени силы. И огонь побелел. Жар от него сделался почти невыносим.

— Издеваешься? — тихо спросил Чарльз.

— Факт констатирую. Город перейдет под власть короны. Будет заключен договор. Думаю, договоримся о статусе вольных земель. Дядя станет наместником.

— Не ты?

— Я… — Странник закрыл глаза. От жара его волосы поднимались над головой, но он терпел. — Я не хочу. Рано или поздно, но придется, конечно… еще многое сделать надо. Девушек вот…

Их много, девушек, растрепанных, растерянных, каких-то несчастных, словно пребывающих в полусне. Ими тоже нужно будет заняться.

— …найти родных, у кого есть. Пристроить прочих. Да и вообще… с рабством разобраться. Не дело это.

— Бордели открыть? — не удержался Чарльз.