Еще более дикий Запад (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 54

— Что тут… — Чарльз осекся, отмахнувшись от куска чего-то липкого, что угодило в плечо, растекшись по фраку липким кремом.

— Они свихнулись! — тихо сказала я, глядя как солидный господин с седой аккуратной бородкой, скачет козликом и весело размахивает цилиндром. — Я не знаю, что он сделал…

У стеночки сидел наемник и тихо горестно рыдал, баюкая в руках револьвер.

Мы осторожно прошли мимо. Обошли деву, что содрала и платье, и юбки, оставшись в одной нижней рубашке. Она кружилась, поднявши руки к потолку, и выглядело это жутковато.

— Точно, свихнулись…

— Слушайте меня! — этот голос прокрадывался в самое сердце, заставляя его сжиматься в страхе, что больше не услышу его.

Или наоборот, услышу.

— Слушайте меня…

Змееныш стоял на троне, покачиваясь из стороны в сторону, и был бледен. Драгоценная шкура его одеяний лежала на полу, на белой рубахе пестрели пятна.

— Вы все мои дети…

— Твою ж… — тихо сказала я, заткнув ухо пальцем. Мне самой-то хотелось слушать.

И смотреть.

И…

Раздался взрыв истеричного смеха.

И по спине моей побежали мурашки.

— Я вас всех люблю…

У подножия трона сидела Августа, глядя на Змееныша со странной смесью болезненного восторга и ужаса. Замерла сиу, скрутившись калачиком, зажимая уши. Орчанка стояла у стены, запрокинув голову, зажмурившись, а из глаз её текли кровавые слезы.

— Эдди…

Я вдруг обернулась.

— Эдди!

Широко распахнутые глаза и восторг, треклятый восторг в них.

Орвуд?

И он тоже смотрит на Змееныша, а тот, заметив нас, смеется. И снова смех его подобен разбитому стеклу, которое щедрой рукой сыпанули в ботинки. Тварь! Какая же он тварь!

— Вот и вы…

И снова этот голос, звенит, переливается.

— Ты обманула меня, Милисента, — сказала он, глядя на меня. И пальчиком погрозил. И все-то в зале вдруг замерли, обернулись, уставились на меня же. От взглядов их перехватило горло, дышать и то стало тяжело. — И что из этого получилось? Посмотри.

Он спрыгнул и пошел ко мне.

Неспешно так, совершенно уверенный в своей власти над людьми. И ведь он действительно властен над ними.

— Эдди, — я дернула брата за рукав, но он лишь моргнул. — Чарльз?

И этот в ступоре. Главное, смотрит на Змееныша с первозданным восторгом, которого этот ублюдок точно не заслуживает.

Орк? Застыл громадиной.

И вот… народу тьма, а подвиг совершать, так мне?

— Вы… вас следовало бы казнить. Как их… — он указал куда-то, и я увидела людей в одинаковых черных фраках. Все здесь в черных фраках, но у этих на груди были приколоты алые цветы. Люди сидели на корточках, тесною кучкой. Сидели, вцепившись в волосы, покачиваясь и… плакали?

— Они раскаиваются. И их раскаяние искренно… и даже он, посмотри…

Странник?

Я не узнала его сперва. Тоже фрак, тоже цветок в петлице, и упрямое выражение лица, которое то соскальзывает, сменяясь восторженным, то возвращается.

— Он пытается бороться, но его кровь слишком слаба. Знаешь, я ведь поверил, что с императорскими девицами ничего не выйдет. Надо было попробовать. Если они такие же, как этот, все бы получилось. А ты, выходит, куда как посильнее…

Еще шаг.

И смотрит прямо в глаза. И я смотрю. Что ж не посмотреть-то?

— Интересно… очень интересно… почти невозможно… но ведь все-таки… кто твой отец?

— Да так, один больной ублюдок.

— А мать?

— Достойная женщина.

— Не сопротивляйся, Милли, — он покачал головой. — Тебе же будет хуже. Всем им будет плохо…

А то им сейчас охренеть, до чего хорошо.

— Я ведь могу по-разному… скажем, вот так… — он щелкнул пальцами, и Орвуд вцепился себе в щеки. — Или, может, глаза? Он мне еще нужен, но и оставить предательство без последствий я не могу.

— Почему?

— Потому что это слабость.

— Нет, почему они опять? Они же должны быть… получить…

— Каплю твоей крови, чтобы скинуть морок? Да, у тебя вышло испортить праздник. А я не люблю, когда что-то идет не по плану… скажи, что с ними сделать? Хочешь, я заставлю их выколоть себе глаза?

Больной ублюдок.

Нет, ну почему вокруг столько больных ублюдков?

Это так… риторический вопрос.

— Или сжечь? — а ведь всерьез обдумывает. — Или… ты кого больше любишь? Мужа или брата?

— Обоих.

— Я позволю тебе выбрать, кто умрет, а кто останется жив…

Я отступила к Эдди.

Шаг.

И еще шаг.

Он стоит неподвижен, что столп. И меня не видит.

— Не надо убегать. Мы… мы можем договориться. Например, заключить договор.

— С тобой?

— Почему нет. Я оставлю им жизнь. Всем, заметь. И даже разум верну. Волю. В определенных рамках. В конце концов, я не кровожаден.

Ну да, не он плохой, жизнь такая.

Слышала уже.

— Если договоримся, то и им найдется место в новом мире.

Тоже достал. Чем его старый-то не устраивает?

— И чего ты хочешь?

— Ребенка.

От так сразу. Мы, считай, только познакомились, а ему уже и ребенка подавай? Не охренел ли он часом? Стоит, главное, улыбается во все зубы.

— Ребенка? — переспросила я. Мало ли, вдруг со мной глухота приключилась? А он кивнул, мол, все верно.

— У тебя ж будет, — я указала на Августу, что сидела с премрачной рожей и на нас пялилась. И главное, во взгляде её можно было прочесть, сколь рада она будет еще одной сестре.

В смысле, жене.

— Возможно. Она, конечно, одарена, но это не то… моя сила столь велика, что не каждая женщина может выносить мое дитя!

— А папочкин рецепт ты так и не разгадал.

Глаза Змееныша нехорошо блеснули. Злится?

— За что ты его убил-то?

— Я не убивал.

— Да ладно… заморочил кому-то там голову. Натравил. И вот… что стало с поселением? С людьми?

— А что с ними станется? Поверь, большинство перемен и не заметит. Большинству на самом деле глубоко плевать на то, кто там сидит на троне или стоит во главе. Если не забывать это большинство подкармливать.

Циничненько, но с другой стороны в чем-то он прав. От этого становится тошно.

— И да, я понял почти все, со временем, думаю, технологию отлажу. Но вот беда, для меня этого мало. Ритуалы, диета… они поднимают потенциал, но недостаточно. Нужна сильная кровь. Хорошая. Такая, как у тебя.

Впервые чувствую гордость, правда, не свою.

Ага.

Внушаем, стало быть. Пускай. И взгляд его держу. Пусть лучше в глаза смотрит, сосредоточившись на том, чтобы впихнуть мне в голову нужные мысли.

— Роди мне ребенка или двух. У императора должны быть наследники. И я сделаю все, что захочешь… хочешь, мы поженимся? По-настоящему? Хочешь, я объявлю тебя императрицей? Всего мира!

Охренеть просто, какие перспективы открываются.

Но прикусываю язык. А этот ублюдок распаляется. Я же опираюсь на Эдди, будто ищу у него защиты. Это же нормально — искать защиты от психов?

— Мы будем править вместе! Бок о бок! Мы завоюем эти земли, и все-то подданные будут славить нас… все-то будут любить нас искренне и эта любовь…

Выстрел грянул.

Оглушил.

А Змееныш покачнулся, кажется, так и не поверив, что все закончилось.

— Извини, — я прижала револьвер к груди, раздумывая, не всадить ли еще одну пулю. — Но я уже замужем.

И все-таки всадила.

В голову. Орвуд, конечно, просил, но… чуется, что этот подонок и в мертвом виде проблем доставит.

* * *

Первым поднялся Странник.

Он разогнулся, тяжело, будто на плечи его давило, если не небо, то ли потолки башни. Он сдавил голову руками.

— Вот… — то, что Странник произнес дальше я, честно говоря, повторять не стала бы, хотя запомнила. На всякий случай. Жизнь — штука сложная, никогда не знаешь, что в ней пригодится.

Из глаз Странника текли струйки крови.

И из носа.

И он вытер эту кровь рукавом, но только размазал, отчего лицо его сделалось жутким. Шел он медленно, слегка покачиваясь. И остановившись перед телом, уставился на Змееныша.