Бурные страсти тихой Виктории (СИ) - Кондрашова Лариса - Страница 11

— Ну тогда можно начать дележ уже сейчас, — попробовал перевести все в шутку Санька. — Ты должна мне восемьдесят рублей. За водку.

— Хорошо, я дам тебе восемьдесят рублей, а ты вернешься к своей Клаве… И чтоб мои глаза тебя не видели!

— Нет у меня никакой Клавы.

— А кто есть, Мирандолина?

— Елизавета, — ляпнул Санька скорее всего от растерянности.

— Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это! — стала дразнить его Вика. — Наверное, у нее это — золотое?

— Не хами, — нахмурился Санька.

Отчего-то он решил, что все неприятности уже позади. Если бы он не завелся, так бы и случилось. Он сам все испортил. Но это любого выведет из себя.

— Так я жду! — Вика подбоченилась.

— Никуда я не пойду, можешь не ждать. Между прочим, я здесь прописан и по месту прописки доставил себя сам, не то что некоторые.

— Ладно, — с угрозой сказала Вика. — Спать будешь в гостиной. Я в спальне дверь закрою на щеколду. Надеюсь, ломать не станешь?

— Была охота! — фыркнул Санька.

Сел на диван, скрестив руки на груди а-ля Наполеон. Смотрел, как Вика убирает со стола.

— Дай селедку! — вдруг потребовал он.

— Я… это… уксуса в нее перелила, — смутилась Вика; опять он, как нарочно, тычет в самое больное место.

— Так чего ж ты сразу не его вылила? Может, если ее салфеткой обтереть да в молоке немножко подержать…

— Не спасет, — с сомнением покачала головой Вика.

— А это у тебя что за шкурка? — Он ткнул вилкой в блюдо.

— Пицца. Она немного подгорела.

— Немного, — хмыкнул он, — хочешь сказать, она не до конца обуглилась?

— Никто тебя есть ее не заставляет!

— Ты нервничаешь потому, что я испортил тебе свидание?

— Вообще-то я тебе благодарна, — вдруг выпалила Вика — наверное, сказалась ее привычка ничего от мужа не утаивать. — Потому что я просто не знала, как от этого Майора избавиться. Вначале со зла его пригласила, а потом… все думала, как его выпроводить…

Санька тоже был не подготовлен к тому, что Вика честно обо всем ему расскажет, и потому, помолчав, сказал совсем не то, что хотел:

— Что же получается, мне и поесть нечего?

— На кухне в синей кастрюльке мясо. Возьми, поешь, вчера я приготовила его к ужину, но, оказалось, ты успел поужинать в другом месте.

Вика понимала, что Санька нарочно заговорил о еде. Решил, что она начнет хлопотать, а потом быстро отойдет, и тогда они вместе смогут пойти в спальню, как обычно. Раскатал губу. Не дождется! Пусть идет к своей мочалке по имени Лиза. Какое ужасное имя — Лиза! Гадость какая!

Санька откровенно недоумевал. До настоящего времени он считал, что понимает все, о чем Вика думает и что собирается делать. Он быстро научился выводить ее из состояния войны — когда она на него злилась. И от этого не то чтобы испытывал к жене некоторое пренебрежение, а ощущал превосходство над ней. Она была психологически слабее его.

Мысленно Санька давно разложил все по полочкам: он старше Виктории на два года, а по жизни — на все двадцать. Его жена такая непрактичная, такая открытая. Такая уязвимая…

Она не понимала, хотя Санька сто раз ей объяснял, что в жизни надо вести себя как в лесу: кричать только в случае, когда заблудишься. А в остальное время молча собирать свои грибы и никого о них не оповещать. Прошли те времена, когда люди жили общиной. Находили грибное место и кричали: «Ау!» Теперь каждый сам за себя. Или за свою семью.

А Виктория… Она просто дуреха. Не успела повзрослеть. Вот сегодняшний пример: едва оставил ее ненадолго одну, как она привела в дом какого-то алкаша. Он выжрал бутылку водки, между прочим, оставшуюся после дня рождения мужа, и дрых на их диване, как у себя дома!

Он все пытался снова разбудить в себе злость на Вику, но усовестился. Чего в самом деле он на нее злится? В фильме «Невезучие» не везло всем, кто с такими, как она, сталкивался, а Саньке… Если подумать, то Виктория, наоборот, ему удачу приносит. Как будто все свое везение взяла и отдала ему, а себе ничего не оставила.

Например, она не транжирка. А Санька, хотя всегда зарабатывал хорошо, не умел копить деньги, несмотря на всю свою практичность.

Зато Вика… За полгода совместной жизни они накопили на вполне приличные «Жигули» — прежде о машине Санька только мечтал, вздыхая, что она ему не по карману…

С чего вообще началось его недовольство женой? Неужели только из-за сожженной ею рубашки? Виктория, между прочим, со своей зарплаты — или, кажется, премии — взамен сожженной Саньке такую рубашку купила, вся база ему завидовала…

Вспомнил! Однажды он сдуру рассказал Лизавете, как они ездили с женой и знакомыми ребятами в Раздольное — предгорье — на выходные. В электричке. И попался им вагон старый, не с обычными сиденьями, а с полками из плацкартных вагонов.

Стояла осень, уже холодало, все были в куртках, разделись и понавешали верхнюю одежду на все крючки и выступающие части в вагоне.

А Вика захотела полезть на вторую полку. Чего ей внизу не сиделось, непонятно. Санька и сам не заметил, когда полку опускал, что она при этом в гнезда не села.

Вика на полку улеглась, а тут внизу ребята бутылки с водой стали открывать. Петровский, понятное дело, налил жене стаканчик. Она потянулась за ним, да и вместе с полкой вниз свалилась. Ногой угодила в бутылку. Разбила. Пятку порезала. Кровью полвагона забрызгала. Проводница бегала с бинтами и зеленкой в полном шоке:

— Мы же до Раздольного всего сорок минут едем!

Санька эту историю со смехом Лизавете рассказал. А она, против ожидания, не рассмеялась, взглянула на него с состраданием и сказала:

— Это, Саша, уже патология. Ты привык, вот и не замечаешь, а для постороннего человека кошмар, да и только. Неужели можно с такой женщиной жить и самому крышей не поехать?

Зачем он вообще чужому человеку рассказывал про свою жену? И не замечал, что все началось с такого вот мелкого предательства. Потому что он не просто рассказывал, а представлял жену в смешном, нелепом виде. Не с сочувствием: вот бедняжке не повезло, а с насмешкой. Типа как говорят про плохого танцора. И Лизавета, конечно, это почувствовала…

Подумать только, если бы Санька домой не вернулся, а ушел к Лизавете, у них дома мог угнездиться этот бычара! Уж Вику с его затюканной гражданской женой не сравнить. Как цветок — с веником! Неужели Виктория с Майором… могла бы что-то иметь?

«На себя посмотри, — сурово напомнил ему внутренний голос. — Разве ты с Лизаветой не спал? Ну и как, кто из них лучше?»

«Конечно же, Вика! — наверное, излишне возбужденный, мысленно воскликнул он. — Лизавета… Уж чересчур она умелая. Такое впечатление, что ты лежишь на операционном столе, а она под ярким светом копается в твоих мужских причиндалах… в резиновых перчатках!»

Как же ему теперь-то все Вике объяснить? Ну, что он не был виноват, что так случилось… И все не находил слов.

— Вика, — наконец выдавил он тихо, — ты простишь меня…

И она, та, которую всегда считал рохлей и чересчур отходчивой, имевшей вместо твердости духа что-то похожее на молочный кисель, повернулась к нему и опять сказала стихами, на этот раз Александра Галича:

И пошла в спальню, пока он хлопал глазами.

О, Вика могла бы Петровскому о многом сказать! И что она думает о его измене и как себе все объясняет.

Конечно, ее не так уж трудно обмануть, и она вовсе не считает, что видит своего муженька насквозь. Он думает, будто достаточно прикинуться вот такой невинной, раскаявшейся овечкой, как она тут же растает, и они, обнявшись, пойдут, как по облаку, в свою супружескую спальню. Не дождется!

Но, едва закрыв за собой дверь, она почувствовала, как мужество покидает ее, и разрыдалась. Она лежала и плакала в подушку, зажимая рот, чтобы провинившийся супруг не услышал рыданий и не прибежал ее жалеть.