Фабрика прозы: записки наладчика - Драгунский Денис Викторович - Страница 20

А действительно – что?

О, Господи, даруй мне, грешному, видеть свои прегрешения… Аминь.

Кстати, в итальянских кафе нас почти всегда спрашивали:

– Caffè o mangiare?

Если манджаре, то есть «пожраре», – усаживают за хороший столик, тут же несут приборы, корзинку с хлебом, матерчатые салфетки. А если только caffè – то посадят куда ни то… И вообще чашечку эспрессо можно выпить у стойки. Одним махом, как стопку водки. Что итальянцы и делают.

Моя дочь Ира говорит, что и в Париже так же: «Cafè ou manger?»

«Умные люди вызывали теперь у нее еще более презрительную жалость, чем прежде» (Джордж Элиот, «Мидлмарч», 1872). Она – у которой умные люди вызывали презрительную жалость – молоденькая девица. Но вот она выросла. Теперь она – это мировая общественность. То есть жизнь, если одним словом.

Сегодня получил письмо от знакомого литературоведа. Замечательные слова об одной книге: «Роман очень плохой. Но, честно говоря, у этого писателя я читал кое-что и похуже».

Умер Бенедикт Сарнов. 87 лет. Толстые и очень полезные книги про литературу и власть. Source books (книги-источники; останутся, извините, в веках). Помню его смутно – очень давно они с Рассадиным приходили к нам в гости. Стасик Рассадин и Бен Сарнов. То есть к папе в гости.

Вчера. Полночь в метро. Среди кроссовок, кедов и сапог – вдруг – бальные черные шелковые туфельки с бантиками. Красивая, явно к случаю сделанная прическа. Черное весьма короткое платье. Светлая накидка на плечах. Стройные ноги. Ухоженные руки.

Лет – ближе к семидесяти.

Опять метро. В вагон входит девушка с небрежной прической, в короткой куртке. Лиловая футболка из-под куртки налезает на брюки. Девушка на ходу читает; садится, не переставая читать. Книга называется: «Георг Зиммель. Избранное. Созерцание жизни».

Читает, отмечая строки ногтем, как читывал Евгений Онегин. Через две остановки девушка встает и, не отрываясь от книги, выходит из вагона. Вижу, как она медленно идет по платформе, уставившись в книгу.

В тот же день. Спускаюсь по эскалатору. Слышу – кто-то насвистывает старую мелодию.

По встречному эскалатору вверх едет молодой человек примерно 25 лет. На нем темно-бордовый пиджак. Светлые слегка волнистые волосы. Сложив губы трубочкой, он свистит: «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось… Ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля, вертится быстрей земля…» И прическа у него тоже из шестидесятых. Вылитый Шурик.

Чудеса.

Вчера в передачу «Новая культурная политика» позвонил очень молодой человек и сказал:

– Конечно, государственная поддержка литературы нужна. Чтоб продвигать наши ценности. Вот, например, «Гарри Поттер» – это ведь проект британского правительства! Известно, что британское правительство вложило огромные деньги и напечатало «Гарри Поттера» гигантскими тиражами, были созданы фильмы… Чтоб продвигать британские ценности!

Хорошо моют мозги нашим мальчикам и девочкам.

Светлым вечером у магазина стоит пестро и помято одетый старик с рюкзаком за плечами. Нищий, но не бездомный – это видно. Растрепан, но побрит. Большие, явно от соседей доставшиеся, бутсы. Жеваные мешковатые джинсы. Поношенная суконная куртка. Пахнет перегаром и куревом, но более ничем.

Рядом с ним, на низкой деревянной тележке, которую только что подвез магазинный грузчик, – целый штабель картонных ящиков с водкой. Крупно написано наискосок: водка водка водка водка. Старик смотрит на эти коробки, потом на дверь магазина. Там стоит охранник. Старик вздыхает. Его взгляд исполнен романтической тоски.

Как у серьезного коллекционера живописи, когда он попадает в галерею Уффици.

Эх… Мечты, мечты.

Говорим по-русски! В «Краткой литературной энциклопедии», в статье об итальянском писателе Альберто Моравиа в числе прочего сказано: написал роман Il conformista («Приспособленец»). И это правильно. Некоторые красивые иностранные слова полезно переводить.

Вчера в книжном магазине. Вроде на бойком месте, но народу мало. Из восьми человек в кассу только у одного – книги, у остальных тетради, ручки и картонные детские игры. Обойденные, страдают на стендах Умберто Эко и Алексей Иванов, Рубина и Метлицкая, Кафка и Бунин, а также неведомые авторы убивалок, целовалок и космических монстриад. Народ задерживается у двух выкладок: про похудание, фитнес и красоту лица; про то, как поймать птицу удачи, управлять людьми и разбогатеть.

Листают, читают, улыбаются, хмыкают и кладут на место, поскольку эти секреты и так всем давно известны.

«Все одиноки, только одни мучаются от этого, а другие – нет. Я не мучаюсь. Я ищу одиночества. Такой меня создал Бог. Наверное, по ошибке» (из старого-престарого фильма).

Я пишу рассказы про любовь. Оля пишет статьи про деньги. Если бы мы стали соавторами – получился бы Бальзак. Или хотя бы Золя.

Отгадка. Почему многие очень либеральные критики и журналисты так неожиданно и странно любят литераторов с реакционными и погромными взглядами? «Да, – говорят либеральные критики, – конечно, я не разделяю ужасных взглядов NN, но как он талантлив! Как прекрасно пишет!» Что на самом деле неправда. NN пишет небрежно и шаблонно, и либеральный критик с университетским образованием не может этого не понимать. В чем же дело? Всё дело в страхе. Либеральный критик в своих пугливых фантазиях отождествляет реального NN с его идеями, видит в нем будущего крутого лидера. И надеется – вот когда «они» придут к власти, а NN станет большим начальником, он вспомнит, как я его хвалил, и в случае чего меня пожалеет и спасет.

Не вспомнит. И уж подавно не пожалеет.

Петербург. «Книжная лавка писателей» на Невском. Вспомнил, как был в Ленинграде с папой, в 1964 или 1965 году, летом. Мы зашли в эту «Лавку», и какая-то тетя тут же сказала папе: «Магазин только для членов Союза писателей! Товарищ, вы член Союза писателей?» Папа достал удостоверение. Тетя надела очки и стала громко и отчасти скептически читать: «Так, значит, Виктор Дра-гун-ский…» В общем, писателей много, а «Книжная лавка» одна. Напринимали не пойми кого! Но тут какой-то мужчина, который до этого перебирал книги на полках, вдруг обернулся и сказал: «Вы – Виктор Драгунский? Я ваш читатель! Юрий Герман, рад познакомиться!» Они стали о чем-то разговаривать, а я стоял в сторонке и гордился.

А теперь смотрю на вывеску этой «Книжной лавки» и думаю – боже! Полвека прошло. Полвека.

Петербург. Сюжет для большой картины.

Мы с Олей провели два часа в Русском музее, с огромным удовольствием рассматривая большие классицистические, романтические, а также псевдоклассические «программные» картины. Программные – значит, с заданным сюжетом, который – подразумевается – заранее понятен зрителям. Ну или объясняется на табличке рядом с картиной. «Камилла и Гораций», «Медный змий» и, конечно же, «Последний день Помпеи». И даже «Фрина» Семирадского.

Наверное, в те годы это было вместо кино. Вместо блокбастеров. То есть наоборот. Это сейчас блокбастеры вместо программных картин. А сейчас можно ли найти современный сюжет для драматичной, многофигурной картины размером пять на семь? Чтобы ее можно было смотреть, как кино? «Борис Немцов на залоговом аукционе отбивает атаку Гусинского на “Связьинвест”». «Освобожденный от обвинений Сердюков встречает на улице Евгению Васильеву, идущую под конвоем». Но лучше без личностей. Вот так: