Фабрика прозы: записки наладчика - Драгунский Денис Викторович - Страница 19

Сказанное не умаляет моего восхищения талантом Довлатова.

Женоненавистничество Чехова рассыпано везде. «Кружева как чешуя». «Смотрела, как молодая гадюка из травы». «Шершавое животное». «Молодая красивая гадина». Глупая и противная Ариадна. Циничная Маша Должикова. Бесстыжая Нюта. Аферистка Сусанна. Кисочка, от которой герой убегает… Весь рассказ «У знакомых» и рассказ «Верочка» – отвращение к женскому полу как таковому…

Чехов с симпатией относится к бесполым, постаревшим дамам, как Варя из «У знакомых», как монашка Оля из «Володя Большой…» И, облизываясь, смотрит на «роскошных женщин». Все остальные – дуры, предательницы, полоумные или жалкие. Места для любви тут нет.

Обсуждая фильм Германа, кто-то написал: «Герман отразил в фильме свои представления о Средневековье, которые имеют весьма отдаленное отношение к реальному Средневековью». Реальное Средневековье! Какая прелесть. Вспоминается театральный анекдот (или случай – отец рассказывал). Репетиция «Макбета». Ведьмы что-то варят в котлах и колдуют. Режиссер возмущенно кричит:

– Стоп! Вы что? Разве ведьмы так колдуют? На самом деле ведьмы совсем не так колдуют! – идет на сцену. – Сейчас я вам покажу, как колдуют ведьмы!

Звонил Дима Быков и спрашивал, возьмет ли Россия Крым, раз такая история. Я долго ему объяснял про Будапештский меморандум. Он говорил, что это ерунда, бумажка. Я настаивал, что мы – то есть Россия – в любом случае будем соблюдать договоренности. Кажется, убедил.

Вспомнил: по всем подсчетам, сегодня, 22 февраля 2014 года, должен состояться Рагнарёк, он же Армагеддон, он же конец света и Страшный суд. Сказали, что при себе надо иметь: кружку, ложку, смену белья, приписное свидетельство и денег 1 (один) рубль. Но – серебряный, настоящий, царский. У меня всё готово.

Закрывается журнал «Итоги», я в нем работал с первого номера, с мая 1996-го – до конца 1998-го. Жаль! «Итоги» замышлялись как версия-дочка Newsweek. Отличная редакция, прекрасные авторы, роскошные фото, хорошая цитируемость. Всё чудесно, кроме одного. Тираж!!! В лучшие годы он не превышал 100 000. А у мамы-Newsweek и ее счастливого конкурента Time – по три с лишним миллиона. В 30 (!) раз больше. Тут не в авторах дело, не в менеджменте. Тут что-то глубже. Вот и тиражи «толстых» и «серьезных» журналов у них в 50–80 (!!!) раз больше, чем у нас.

Горько. Вот такие, блин, масленичные итоги.

Юбилей Фазиля Искандера. Какой хороший писатель! Я больше всего люблю роман «Морской скорпион» и рассказы. «Англичанин с женой и сыном», напр.

Вот Пастернак не подписал требование советских писателей «расстрелять право-лево-уклонистов, как бешеных собак». И может быть, кого-то одного не расстреляли. Это не мистика. Это баланс добра и зла.

А представим себе, если бы вместе с Пастернаком тихо, но внятно сказали свое «нет» Эйзенштейн и Александров, Леонов и Катаев, Немирович-Данченко и Качалов, Прокофьев и Дунаевский… Что вы! Этого и представить себе нельзя. А если бы не совсем тихо? Ну, куда там! Такого и самая воспаленная фантазия не вообразит. Верно. Хотя, конечно, жаль.

Я писатель. Я ловко устроился. Я всегда могу сказать:

– Да вы что! Я не молчал! Я всем своим творчеством протестовал! Вот, глядите… вот я вам сейчас (листаю книгу, тычу пальцем), вот, вот, читайте: «Глядя в темное небо, он чувствовал, что ночь опускается не только над дачным поселком, но и над всей страной». Вы поняли? А вот еще в другом месте (хватаю с полки другую книгу, открываю на заложенной страничке) – смотрите: «Власть над этой женщиной развратила его, и он верил, что она выполнит любую его прихоть, и она действительно покорялась ему, и он поэтому хотел всё большего…» – вам всё ясно?

Тьфу. Упаси бог.

Мне пишут: неужели вы так доверяете своим читателям, если в своих рассказах открываете о себе такое?

Отвечаю. Во-первых, не такое уж «такое». Во-вторых, да, конечно, доверяю и очень своих читателей люблю, просто всей душой привязан, искренно и нежно, без шуток. В-третьих, литератор – это Плюшкин наоборот. Плюшкин всё тащил в дом. А писатель всё-всё норовит вытащить наружу. Из дома, то есть из памяти ума и сердца.

Такая вот у него судьба и задача. Ярмо и клеймо.

«Да, – говорят, – конечно, нехорошо увольнять человека за вольные речи. Но все-таки Зубов – не так чтобы великий историк. Обыкновенный профессор МГИМО».

Верно. Зощенко, например, тоже был хороший писатель. Но не великий, если честно. Никакого сравнения с Бабелем! Но ведь и Бабель, если хорошенько разобраться, тоже не гений. Сравните его с Чеховым. Вот и я говорю. А Платонов, Булгаков? Да, таланты. Но не Толстой и Достоевский.

Так что… Так что – что? Да ничего. «Э, да что Шрек! В сущности, ничего Шрек. Он Шрек, я Коростелев – и больше ничего» (А.П. Чехов, «Попрыгунья»).

Одиозный и мудрый Победоносцев полагал, что демократия в России вряд ли укоренится, потому что – внимание! – нет у нас личной чести и личной ответственности, которая – еще раз внимание! – формируется у независимого мелкого землевладельца примерно где-то в XIII веке…

Ну вот, все всё поняли. Легче стало?

В большом и красивом торговом центре уборщик-таджик стальной ковырялкой вычищает жвачку, втоптанную меж гребешков эскалаторных ступеней. В стеклянных пустых магазинчиках этого центра пустяковая хлопковая куртка стоит 14 799 рублей. После 30 % уценки. Продавец скучает. Через дорогу у магазина трое бездомных и один алкаш видом поприличнее. Алкаш просит двадцать рублей. «Уважаемый! Выручи!» У него больные глаза. Всех жалко.

И вдруг чувство, что такая вот жалость – бессмысленна и пуста.

В Милане наша гостиница – на улице Баракини. А рядом – улица Растрелли. Когда мы, путаясь в миланских перекрестках, спрашиваем у местных жителей, как пройти к отелю «Брунеллески», пожилые миланцы отвечают:

– Как выйдешь на Расстрельную, там тебе сразу и Барачная…

Главное впечатление от Италии – духовная мощь. Картины – вся Священная история, тысячекратно осмысленная в образах, начиная с XIV века. Статуи античных, средневековых и современных героев. Гармония архитектурных форм. Бесконечные мемориальные доски с сотнями имен. В Миланском соборе висит список епископов, возглавлявших кафедру – с 55 года по наше время. Нынешний – кардинал Анджело Скола – номер 144.

Мир традиции, мир духа.

Покаяние в Страстную пятницу. По поводу греха под названием «гнев». Входим с приятелем в кафе. Три окна. У каждого окна по столику с четырьмя креслами. За каждым столиком сидит девуля. На втором кресле ее сумка. На третьем – ее куртка. Четвертое свободно, но на фиг оно кому-то нужно.

Перед девулей – макбук и чашечка кофе.

Она уже сидит часа два. И просидит еще столько же, водя пальчиками по тачпаду и иногда что-то набирая. Наверное, она с кем-то чатится в фейсбуке. Или скачивает курсовую. Или играет в шарики. Это не важно. Важно другое – когда ни придешь в кафе, всегда столики у окна заняты вот такими девулями…

Превратности возраста и воспитания! Кто или что мне мешает поступить так же в промозглый осенний или жаркий летний день? Сам не знаю. Неудобно в одиночку долго занимать столик на четверых. Неудобно прийти в кафе на два часа, а заказать на сто рублей: неловко перед официантом. И вообще намертво вбитое в мозги понятие «неловко», «неудобно», «некрасиво» и просто-напросто «так не делается, нельзя, неприлично». Неправильно меня воспитывали мама, папа и обе бабушки. Не дали они мне той прелестной свободы, которая на любой упрек позволяет ответить – «а что такого?».