Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 145

Йен в глубине души опасался, что к нему будут относиться как к прокаженному. В Америке его имя, некогда ставшее синонимом успеха, теперь стало синонимом позора. Двери высшего общества, в котором Йен любил блистать, закрылись для него навсегда.

Но на этой яхте среди бескрайнего простора Средиземного моря никому не было дела до того, кто такой Йен Хейден. Да, всё что-такое слышали… Но это было давно и уже мало кого интересовало. Здесь Йен был просто еще молодым и довольно интересным мужчиной, явно при деньгах… По большому счету, Йену сейчас хотелось просто напиться. Возможно, до неприличия. Познакомиться с одним из шикарных мальчиков, которых здесь было немало, и трахнуть его в укромном уголке. Но выпив всего пару глотков шампанского, Йен понял, что не хочет пить. И не хочет знакомиться ни с каким шикарным мальчиком. Ему давно это надоело. И он здесь был не для этого. Он прибыл на эту яхту, чтобы взглянуть на сицилийский берег. Увидеть силуэт Казиньяно, хотя вряд ли старую крепость можно было разглядеть во тьме… Йену вдруг показалось, что порыв морского ветра донес до него неслышный зов. Ему снова, в который раз, стало не по себе. То был зов Казиньяно. Крепость была там… далеко и в то же время близко. Недосягаемая и желанная… Когда-то он сделал ошибку. Ему говорили, что он должен измениться… Это шептала ему старая пиния… Нет, все это чушь. Ерунда. Зов Казиньяно – ерунда. Белые львы – наваждение. Саша… Саша… Саша исчез навсегда. Им никогда больше не встретиться. Никогда. Его сероглазого поэта больше нет. Его утянул во тьму лютый враг. Йен закрыл глаза, постоял так минуту, чтобы избавиться от мрачных мыслей, а затем подошел к борту и стал вглядываться в ночное море.

Справа по борту были видны далекие огни сицилийского берега, и где-то там была старая крепость. В темном, бескрайнем просторе Средиземного моря мерцали ходовые огни кораблей. Ветер был теплым и влажным, огромная яхта чуть покачивалась на волнах.

За спиной Йена на ярко освещенной палубе звучала музыка, слышались веселые голоса многочисленных гостей.

И тут Йен почувствовал на себе чей-то взгляд. Упорный, пристальный. И очень недобрый. На него в жизни часто смотрели недобро. Даже чаще всего так и смотрели, чуть маскируясь доброжелательными или откровенно натянутыми улыбками. Он давно к этому привык. Так было всегда. И он знал, что так будет всегда. Это его плата за то, что он всегда стремился к свободе. И не просто стремился, но и завоевывал ее – каждый день, каждый час, каждую минуту. И недобрые взгляды служили подтверждением того, что он – на правильном пути.

Но этот взгляд… Он не видел человека, который пристально смотрел на него. Но, даже не оборачиваясь, Йен уже знал кто это. Тот, кого давно не было в живых. Тот, кто погиб той страшной, такой же влажной и душной ночью, разорвавшейся мощной вспышкой, разлетевшейся каменными обломками, погребающими под собой все его надежды. И его любовь. Единственную, странную, непостижимую. Этого не могло быть. Не могло. Йен редко испытывал страх. Но сейчас его охватил страх. Мистический страх, возникающий, когда человек сталкивается с тем, чего в принципе не может существовать. С необъяснимым. Невероятным. Пугающим. Он сделал глоток шампанского из фужера, резко обернулся. И замер. Фужер выпал рук, разлетевшись на сотни мелких осколков и брызг. Но он этого даже не заметил. Потому что увидел те самые глаза. Глаза, которых увидеть не мог. Потому что того, кому эти глаза принадлежали, уже не существовало. Широко распахнутые серые глаза, полные нечеловеческой, львиной властности, были устремлены на него. Когда-то в них была любовь. Была грусть. Была радость. И в самом конце была боль. Жгучая, пронзительная, отчаянная. И сейчас на него смотрели те же глаза. За годы, прошедшие с той ночи, боль в этих глазах превратилась в серый лед. Безжизненный. Не оставляющий надежды. И еще в этих глазах было нечто нечеловеческое. Это был взгляд не человека, а взгляд льва: с царственным спокойствием и неумолимостью смотрящего на свою жертву. И вдруг все исчезло. Обладатель серых глаз улыбнулся крепкому брюнету и о чем-то с ним заговорил. Он узнал и этого брюнета, который смотрел на собеседника так, как смотрит на повелителя воин, готовый исполнить любой приказ… Все сходилось. Он узнал обоих. Тех, кто исчез бесследно той ночью, испарился в огненном аду, творцом которого был он, Йен Хейден. Эти двое по-прежнему были вместе. Оба. И у них было то, чего так и не получил Йен: любовь. Он принес любовь в жертву своей гордости, эти двое принесли всё в жертву любви. И теперь она была у них. Она их не оставляла. И не оставит. Йену вдруг стало нечем дышать. Как будто взгляд серых глаз выкачал из его легких весь воздух. Годы, проведенные в пустоте, холодной пустоте, с той самой ночи, разорвавшейся ослепительной вспышкой, закончились. И рядом снова были волны. И снова они казались спасительными. В них можно было спрятаться. Исчезнуть. Раствориться. Забыть обо всем. Теперь уже навсегда. И он сделал шаг по лестнице, которая вела на нижнюю палубу. Туда, где вода была рядом. Он знал, что подняться ему уже не суждено. *** Саша вздрогнул, когда рука его спутника сжала его руку до боли. – Спасибо тебе, – тихо прошептал тот. – За что? – За то, что удержал меня. За то, что позволил ему самому уйти, – Я ему ничего не позволял. И не принуждал. Он сам понял, что у него нет выбора. Есть только путь. Вопрос в том, что захочет ли он пройти его до конца. Точнее, проплыть. Казиньяно совсем рядом. Но он не выберется на берег, пока не поймет, что иного берега нет. Есть только тьма, в которой он будет плыть вечно… На палубе звучала веселая музыка, гости веселились. Никто даже не заметил, что Йен Хейден исчез во мраке ночи. Только эти двое стояли, не замечая всеобщего веселья. Молодой человек с серыми, прозрачными глазами и темноволосый мужчина, у которого правая половина лица была темнее левой, словно опалена огнем. – Пойдем, Старший, – тихо сказал молодой человек. – Нам здесь больше нечего делать. Владимир уже ждет в лодке. – Ты уверен? – Да. Сегодня ты просто обнимешь меня. Просто обнимешь. И не отпустишь до рассвета. Не отпустишь ведь? – Не отпущу, – темная тень исчезла с лица, оно вдруг стало удивительно светлым. ЭПИЛОГ Казиньяно, май 2017 года Прошло еще три года.

Саша проснулся на рассвете от мерзкого пиликанья будильника. Он с удовольствием проспал бы и до полудня, но сегодня утром в Казиньяно опять должны были прибыть очередные важные гости. Речь шла о гуманитарном кризисе, вызванным военным конфликтом в одной из не таких уж далеких стран, и о том, как притушить конфликт, а также предотвратить гуманитарную катастрофу. Казиньяно была площадкой для секретных переговоров. Саша, после смерти Гора два года назад ставший хозяином старой крепости, формально лишь предоставлял место для конфиденциальной встречи. Но он тоже должен был там присутствовать. Он присутствовал на всех подобных встречах, такова была судьба.

Иногда он даже завидовал Гору, упокоившемуся под старой пинией. Гор тоже никуда не ушел, как и Эм. Саша ощущал его присутствие, как присутствие Эма. Они всегда ждали его под старой пинией, вокруг которой кружили белые львы – стражи Казиньяно.

Старший, увы, предпочитал оставаться в тени. Саша рассказывал ему о конфиденциальных встречах, которые проходили с участием гостей из разных стран, а тот лишь отдавал необходимые распоряжения, если в них была нужда, чтобы реализовать то, на что давал согласие его Младший. Или предотвратить то, на что Младший согласия не давал. В эту тайную схему были включены также Михаил и Эрик, зачастую выполнявшие секретные поручения. Владимир, как всегда, отвечал за безопасность, Олег же ограничивался только врачебной деятельностью, если в ней была нужда.

Саша знал, что встреча будет трудной. И что от него не так уж много зависит, хотя другие думали иначе. Ему не хотелось вставать. Он смотрел на спящего глубоким сном Старшего, который даже не отреагировал на будильник. Лучи рассвета заливали их спальню, падали на лицо, ставшее родным и любимым. Пусть на нем и остался темный след страшного взрыва в Агазе… Старший отказался делать пластическую операцию.