Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 131

====== 59. ТЬМА И НЕБО ======

ГЛАВА 59. ТЬМА И НЕБО Казиньяно, август 2008 года Было заметно, что Гор физически сдал. Он как будто еще больше высох, скрючился в кресле, голова стала заметно трястись. И только глаза были полны жизни. Это были не глаза человека, отчаянно цеплявшегося за жизнь, а глаза человека, готового поделиться жизнью с другими, потому что в нем самом этой жизни через край. Его встреча с Йеном была короткой и натянутой. Гор, как нарочно (а может быть, и нарочно), сидел под той самой старой пинией, которая вызывала у Йена суеверный страх. Он довольно сухо поздоровался со стариком, поблагодарил за то, что тот снова предоставил свою крепость в качестве места для переговоров, спросил о здоровье, на что получил ответ в стиле «не дождетесь», и удалился в отведенные ему комнаты. Йен действительно устал: и от утомительного перелета через Атлантику, и от присутствия Киллерса и отца Саши… ото всего! Ему надо было отдохнуть. Эрик тоже недолго говорил с Гором, но их беседа была куда более сердечной. Однако очень скоро Киллерс исчез: у него, как всегда, была куча таинственных срочных дел, иначе он не был бы Киллерсом, которого опасалась даже итальянская мафия. Кстати, именно с ее представителями Эрик и должен был встретиться, чтобы «утрясти проблемы», связанные со стрельбой в Лос-Анджелесе и общей ситуацией вокруг Хейдена. С Гором остался Михаил. Они встречались и раньше, когда Михаил сопровождал Старшего в его поездках в Казиньяно. Но прежде они почти не общались. Гор вовсе не избегал Михаила, но раб знал свое место. Да он особо и не умел общаться. Но в этот раз разговор завязался легко. Михаил говорил по-английски не слишком хорошо, и Гор, умевший изъясняться изысканно и витиевато, сразу упростил свою лексику, сбавил темп речи. Но сделал это незаметно, чтобы у гостя не создалось впечатление, будто с ним разговаривают как с неполноценным. Гору уже было известно, кто такой Михаил. Об этом ему рассказал и Саша, да и Старший упоминал об этом во время бесед по скайпу с стариком. – Не повезло твоему сыну, – с грустной улыбкой заявил Гор Михаилу. Тот недоуменно посмотрел на старика. – Не повезло, – повторил Гор. – Саша – больше, чем человек. Но он не супермен и не бог. Просто на его плечах тяжесть куда больше, чем на других. Я многое читал в последние месяцы о белых львах. Специально заказывал книги. Легенды, мифы… В это можно верить, можно не верить. Михаил, ты сам веришь? – Я поверил, – после паузы произнес Михаил. – Было у меня кое-что… Что-то вроде… – Не рассказывай, – улыбнулся Гор. – Не так важно, что у тебя было. Важно то, что ты понял. Поверил. Я вот тоже поверил. Она, – Гор с улыбкой указал на ветви пинии, под которой сидел, – она рассказала мне о многом. И о твоем сыне. Да и о тебе тоже. Михаил напряженно смотрел на Гора, затем взгляд его устремился на пинию. Гор молчал. Молчание длилось несколько минут. Ветер чуть колыхал ветви пинии. Стояла тишина – знойная тишина августа. – Ты тоже слышал? – с улыбкой спросил Гор. Михаил молчал. – Она говорит, что ничего в твоей жизни не было напрасным. Все годы, что ты не решался подойти к сыну, были не напрасными. Ты подошел к нему тогда, когда он стал нуждаться в тебе. – Это не я подошел… – Знаю, знаю, – кивнул Гор. – Неважно, как это было. Важно, что это случилось. Тогда, когда это было нужно. Ничто не было напрасным. И моя встреча с ним, а ведь я ждал ее едва ли не 90 лет… *** Москва – Палермо, август 2008 года Саша даже не подозревал, что его внезапный полет на Сицилию на фоне исчезновения Хейдена, след которого потерялся в Лос-Анджелесе, вызвал немалый переполох в высоких кабинетах сразу в трех столицах: Вашингтоне, Париже и Москве. Когда стало известно, что люди Мурзина заказали чартер Москва-Палермо и что в числе пассажиров будет Забродин, то началось экстренное обсуждение вопроса о том, стоит ли выпускать Забродина из страны. Потому что подозревали, что мальчишка, так быстро ставший правой рукой Мурзина, летит на Сицилию вовсе не поваляться на пляже. Что-то затевалось. Решение о запрете на выезд Забродина было почти принято, однако, когда Саша уже выехал в аэропорт, в подмосковный дом Мурзина неожиданно явился безликий. Его разговор с Мурзиным длился минут двадцать, еще десять минут безликий говорил с кем-то по сотовому телефону, после чего передал трубку Мурзину и тот тоже общался с кем-то минут десять. О чем именно шел разговор, неизвестно. Но решение о том, чтобы все-таки дать Забродину возможность вылететь в Палермо, было принято уже в тот момент, когда Саша томился на паспортном контроле. Наконец, самолет, потрепыхавшись в облаках, вырвался в залитое ослепительным солнечным сиянием пространство – прекрасное, но полное нечеловеческого холода. Сказать по правде, Саша сам не ожидал от себя такой прыти. Всё произошло слишком быстро. Наглая идея, за гранью идиотизма. Скорее всего, когда Йен ее услышит, то рассмеется Саше в лицо. И будет тысячу раз прав. Но Саша почему-то был уверен, что Йен не рассмеется. Не скажет «нет». Он либо согласится, либо… либо устроит нечто, что невозможно сейчас предсказать. Да лучше и не предсказывать. Всё равно, происходящее казалось Саше чем-то нереальным. Он так лихо попросил Эрика (а фактически распорядился) организовать срочный перелет Йена на Сицилию, как будто с пеленок отдавал подобные приказы. Саша видел слегка ошалевшее лицо Киллерса. Да он и сам ошалел от своей наглости. И все же он не удивился, когда Киллерс согласился. Точнее, не согласился, а подчинился. Старший, кстати, с сашиной авантюрой не то, что бы смирился, но тоже подчинился. Признав право Младшего действовать. Но Саша видел, что Старшего мучит мысль о том, что он опять встретится с Хейденом. И что никакие клятвы и обещания Саши не успокоят Старшего. Потому что в случае с Йеном Саша не раз эти обещания нарушал. Чтобы успокоить Старшего, Саша взял с собой неразлучную парочку: Олега и Владимира. Пусть приглядывают за ним, так Старшему будет спокойнее. А если учитывать, что там еще будут его отец да и Эрик, у которого был теперь зуб на Хейдена, то… Чем больше глаз, тем лучше. Хотя есть известная пословица про дитя у семи нянек. Впрочем, Владимир и Олег летели с Сашей не для того, чтобы не дать неразумному дитяти снова растаять как воск при виде Хейдена. Владимир командовал небольшой группой телохранителей, отвечавших за безопасность Саши. Кроме того, на Сицилию уже должна была прибыть группа людей Килллерса. Мало ли что… Олег же в последние месяцы занимался тем, что проводил экспресс-анализы еды и питья, которое готовили для Саши. Несмотря на то, что Олег косвенно был причастен к попытке отравления Саши, когда тот едва не погиб, Саша сам настоял на том, что раз уж его еду и питье проверяют, то пусть это делает Олег. Это был и знак доверия к проштрафившемуся рабу. И еще: Саша помнил известную мысль о том, что нет более верной жены, чем раскаявшаяся блудница. И сейчас Саша поймал взгляд Олега, который сидел в кресле у противоположного иллюминатора. Это был вопрошающий взгляд. Саша кивнул. Олег нерешительно поднялся, подошел, сел в кресло напротив Саши. Он явно хотел что-то спросить, но не решался. Саша спокойно смотрел перед собой невидящим взором. – Как ты думаешь, у тебя получится? Взгляд серых глаз тут же стал пронзительным, пугающим. – Что? – голос Младшего звучал холодно и резко. – Что получится? – Ну… вытащить Старшего из всего этого… сам понимаешь, – Олег съежился под взглядом Младшего. Но взгляд вдруг стал задумчивым и грустным. – Не знаю, Олег, – устало сказал Саша. – Правда, не знаю. – Ты можешь! –неожиданно произнес Олег. – Ты можешь, я знаю! – Что ты знаешь? – Ты можешь, – Олег убеждал то ли Сашу, то ли самого себя. – Можешь. – А если не смогу? – резко спросил Саша. – Что тогда? – Но ведь ты сможешь! – Олег… к чему этот разговор? Я сделаю, что смогу. И даже то, что не смогу. Но… – Старший подчинился тебе! – глядя Саше в глаза, произнес Олег. – А значит, ты сможешь. Иначе он никогда не подчинился бы. Саша смотрел на Олега со странной задумчивостью. – Я смогу, – с усмешкой сказал он. – Если меня не предадут снова. *** Подмосковье, август 2008 года После ухода безликого Мурзин некоторое время неподвижно сидел в кресле. Когда его на короткое время включили в «решение вопроса», он буквально ожил, почувствовал себя в своей стихии. Он был создан для того, чтобы действовать, решать, приказывать, управлять… А сейчас он остался в опустевшем доме. Нет, в доме оставалась прислуга, охрана. Но не было ни Олега, ни Михаила. А главное, не было Младшего. Эта пустота мучила Мурзина сильнее, чем заточение в камере. И ее нечем было заполнить. А еще мысль о том, что Младший улетел на встречу с Хейденом… Да, Старший понимал, что затея Младшего, глупая, безумная, может сработать, может многое решить… Но мысль о том, что Младший снова окажется рядом с Хейденом, была подобна раскаленной игле, вонзившейся в сердце Мурзина. Он ревновал. Да, отчаянно ревновал. До темноты в глазах. Кто бы ни таился в Младшем – поэт или лев, или кто или что угодно, Геннадий понимал, что не может жить без него. Без его серых глаз. Без его губ. Без его дыхания. Без его прикосновений. Без него. Геннадий знал, что ни разлука, ни неволя не в силах отнять у него Младшего. Но Хейден – вот в чем была опасность! Они с Хейденом увидели мальчишку, который позже стал Младшим, одновременно. И Геннадий тогда сделал глупость, из-за которой потом кусал локти: в качестве любезности предоставил необычного проститута своему врагу – тогда еще в бизнесе. А с той ночи они с Хейденом стали врагами не только в бизнесе. Они стали просто врагами, вступившими в тотальную войну. Эта война началась с поражения Геннадия. Да, он захватил крепость – тело Младшего, но спрятанное в ней сокровище – любовь – досталась его врагу. Однако Геннадий, как опытный военный разведчик, сразу понял, что в крепости спрятано кое-что еще. Он сам не знал что. Но инстинкт воина вел его по лабиринтам крепости в поисках разгадки. Иногда приходилось действовать грубо, безжалостно, взламывая запечатанные тайные ходы. Но в целом – следовало быть очень аккуратным. Любовь должна была вернуться в свой дом, в свою крепость. Поэтому дом нельзя было уничтожить. Нужно было лишь снести окружавшие его высокие, уродливые стены, возведенные из страха и темных желаний, и тогда взору открылся бы прекрасный дворец в краю прозрачных озер, где обитают белые львы. И Геннадий вел войну за этот край, поначалу его положение было безнадежным, но он сумел отвоевать сокровище – любовь Младшего. И до сих пор боялся, что часть сокровища всё же осталась в руках Хейдена. Геннадий, конечно, видел, чувствовал, понимал, что отношение Младшего к Хейдену изменилось. Очень изменилось. И виноват в этом был сам Хейден, который стал совершать одну подлость за другой. И который отказывался принять новую сущность Младшего – тайную и сильную. Геннадий же принял ее, хоть и с трудом. Потому что чувствовал: так должно быть. Его место – при Младшем. Именно при Младшем. Он должен быть его воином. Если угодно, так было предначертано свыше. И каким бы скептиком по части мистики и религии Геннадий ни был, он осознал: это надо принять. Принести в жертву свою гордыню. Свои амбиции. Свою жажду власти. Чтобы получить неизмеримо большее – любовь Младшего. Младший все-таки полюбил его. Полюбил… Но Хейден зловещей тенью омрачал пусть не безоблачное, но подлинное и глубокое счастье Геннадия. Геннадий откровенно боялся, что Младший снова даст слабину и упадет в объятия Хейдена. Именно для этого он отправил с Младшим Олега, Владимира, да еще с десяток телохранителей. Хотя ясно понимал, что Младшего не удержит даже легион чертей, если он… Если… Это «если» зависело только от Младшего. Геннадий уверял себя, что Младший не подведет, не сорвётся, как это бывало не раз. Но всё равно не находил себе места… Дом без Младшего был пуст. Пуст. Геннадий бродил по внутренним кругам, словно хищник в поисках добычи. Он готов был выть и рычать. Ему казалось, что если он сейчас встретит человека, то просто разорвет его на куски. Он сам себя стал бояться. А когда Младший позвонил ему и сообщил, что он уже в Казиньяно, то у Геннадия внутри всё взорвалось. – Хейден тоже там? – хрипло выдавил он. – Да, – голос Младшего был спокойным, и Геннадию казалось, что он видит прозрачые серые глаза-озера. – Не беспокойся. Я же обещал. – Ты знаешь. – Да. Знаю. И люблю тебя. Геннадий закрыл глаза. Младший редко говорил ему «Люблю тебя». Пожалуй, только в самые страстные мгновенья, когда они были вдвоем в постели… Но вот так, издалека, в телефонную трубку Младший говорил эти слова впервые. И, может быть, оттого они, сказанные спокойным, даже холодноватым тоном, показались Геннадию жарче всех признаний. Он поверил Младшему. Поверил! Но легче ему не стало. Он отправился в спортзал, где обычно проводил не меньше полутора часов четыре раза в неделю, и попытался выложиться, тягая железо и отрабатывая приемы на боксерской груше, раз его обычные спарринг-партнеры Михаил и Владимир сейчас сопровождали Младшего. Из зала он вышел физически вымотанным, но всё равно сердце было полно тревоги. Его рука постоянно тянулась к телефону, чтобы спросить Михаила, Владимира или Олега: как там? Что происходит? Где сейчас Младший? Что делает? Но он всякий раз себя удерживал. Не потому что боялся выставить себя глупым ревнивцем, дать повод для скрытых насмешек (хотя, если честно, боялся). Главное было в другом: он не хотел, чтобы другие считали, будто он не доверяет Младшему. Потому что это было бы оскорблением для Младшего. Незаслуженным. Несправедливым. Ведь он доверял Младшему. Просто… ревновал и боялся. Геннадий понял, что еще немного и сойдет с ума. Он не мог больше оставаться один в этих стенах! Рука потянулась к телефону внутренней связи. Геннадий нажал на клавишу вызова заместителя Владимира, оставшегося за старшего личной охраны. *** Казиньяно, август 2008 года Гор встретил Сашу, как и Йена, сидя под пинией. Старик не удержался от слез, протянул к Саше высохшие руки, а Саша склонился и обнял его. Он искренне рад был снова встретиться с Гором, которого, казалось, не видел целую вечность. – Я верил, что ты вернёшься, – пробормотал Гор. – И она верила. Старик не сказал, кто «она». Но Саша знал. Пиния. Душа старой крепости. – Ты другой, совсем другой, – продолжал Гор, разглядывая парня. – Ты… может, я и жил для того, чтобы тебя ко мне привели, и я тоже чуть-чуть помог тебе… Прости, у меня просто старческий маразм. – Нет, – тихо сказал Саша. – Я понимаю. Я знаю, о чем ты. Возможно. И Эм тоже… Он умолк и вздохнул. – Она говорит, что Эм живет, – тихо-тихо сказал Гор, указывая глазами на крону пинии. – Она мне постоянно об этом твердит. Я даже видел его. Он стал… почти таким же как ты. И он охраняет тебя. Одни тебя охраняют здесь, в этом мире, а Эм стоит на страже… я не знаю, где. Но он жив. Он тоже приходил ко мне. Это были не сны… это было… это было здесь, – растерянно выдохнул старик. – Вот прямо здесь, под пинией. Саша тоже поднял глаза на ветви пинии и улыбнулся – приветливо и благодарно. В ее ветвях зашептал ветер… Пиния была рада. И она подтверждала слова Гора об Эме. Лицо Саши вдруг посуровело. – Йен ведь уже приехал? – спросил он холодным, отстраненным тоном. – Да, мальчик мой, он здесь. Я тоже рад был его видеть, но… Он изменился, как и ты, – задумчиво сказал Гор. – Но мне кажется, эти перемены вас не сблизили. Наоборот. Саша молча кивнул. Да, старик был прав. – Знаешь, – продолжал Гор, – я решил не устраивать никаких торжественных обедов, ничего такого, хотя безумно рад тебя видеть. Да и Йена. Но я понимаю, что вы приехали для тяжелого разговора. Так что не нужно тратить время и силы на натянутые улыбки, пустопорожний трёп. Тем более мне: у меня и сил, и времени осталось совсем мало. Лучше подремать здесь, под моей пинией… – Гор, прекрати! – Нет-нет, мальчик, умирать я пока не собираюсь, даже не рассчитывай, – захихикал старик. – А когда умру, то, надеюсь, мое существование станет еще более интересным. Учти, я планирую являться тебе во снах и донимать своими советами. Готовься, я тебя предупредил. – Ты с этим не спеши, – хмыкнул Саша. – Я и не спешу. Умирать не спешу. А вот жить спешу. Ладно, мальчик, не трать время. Ступай. Йен сейчас в малой гостиной. *** Саша вошел в гостиную в сопровождении отца и Олега. Йен стоял у окна, нервно постукивая пальцами по подоконнику. Увидев Сашу, он вздрогнул, непроизвольное его движение свидетельствовало, что он готов броситься навстречу. Но Йен сдержался. Когда же он увидел Михаила и Олега, сразу отошедших к дивану в дальнем углу, то на его лице появилась злая усмешка. – Вижу, твой Старший боится оставить тебя наедине со мной. Или не только со мной? Тебя теперь всюду под конвоем водят. – И я рад тебя видеть, Йен, – холодно произнес Саша, не подавая Йену руки. – Правда? – Хейден насмешливо поднял красивые брови, но в серых глазах плавился свинец ярости и любви. – Действительно рад? – Рад тому, что могу поговорить с тобой, – холодно закончил Саша. Йену показалось, что ему влепили пощечину. Они стояли посреди гостиной и смотрели друг другу прямо в глаза. Йен уже видел это выражение в глазах Саши, словно лев поселился в краю серых озер. Йен чувствовал, что должен подчиниться этому льву, но всё в нем восставало против этого. С какой готовностью, с какой радостью он убил бы этого льва, чтобы вернуть себе того, прежнего, оторванного от жизни молодого поэта, который лишь по нелепому стечению обстоятельств и собственной глупости достался не Йену, а его заклятому врагу! – Что ж, поговорим, – сказал Йен, указывая на два кресла, стоявшие друг против друга. – Надеюсь, твои конвоиры доложат своему боссу, что я к тебе даже не прикоснулся. Саша проигнорировал этот выпад Йена, как и предыдущий. – Я приехал говорить о делах, и только о делах. – О делах твоего Старшего? – язвительно уточнил Йен. Саша вздохнул. Он предвидел, что именно так и будет. И знал, что Йен напрасно пытается его разозлить. То время прошло. – Речь об акциях «Сокоде». О том, как разрешить эту ситуацию. – В интересах твоего Старшего? – продолжал гнуть свое Йен. – И в его, и в твоих интересах. И еще в интересах тех, кто по вашей милости гибнет под пулями в джунглях из которых я едва выбрался. Йен опять хотел сказать какую-то колкость, но в глазах Саши сверкнуло нечто, что на мгновение лишило Йена дара речи. Или же ему просто показалось. Саша, продолжая смотреть Йену прямо в глаза, излагал свое предложение. Йен слушал, не веря своим ушам. Нет, он уже видел Сашу на «переговорах» в особняке Силецкого. Но сейчас он как будто не узнавал его. Этот молодой человек с холодным львиным взглядом спокойно, со знанием дела обрисовывал ситуацию, в которой оказался Йен. А ситуация была плачевной. Йен это знал и лишь упрямство, помноженное на отчаяние, заставляло его отворачиваться от реальности, которую обрисовывал Саша.