Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 132

В принципе, Саша не говорил Йену ничего нового. И в то же время картина получалась иной. Йен, привыкший мыслить своими схемами и шаблонами, да к тому же ослепленный жаждой мести, до сих пор не видел многих нюансов, на которых сейчас делал акцент Саша. Что касается Саши, то эта картина прилетела ему не откуда-то свыше. Она складывалась у него в голове давно. Разговоры со Старшим, да и с Йеном, изучение бизнеса Старшего, связанного с Чамбе, утомительные встречи с людьми из структур власти, которые, конечно, избегали делиться с сопляком важной информацией, но, тем не менее, вынуждены были что-то ему сообщать. Наконец, анализ информации из открытых источников. Ум Саши, прежде витавший в поэтических облаках, оказался на удивление восприимчив к анализу ситуации. Всё это и позволило ему создать общую картину, панораму невидимой битвы, которая велась вокруг титановых рудников. А также реальной, кровавой войны, которая велась в Чамбе и свидетелем которой он стал сам.

- Йен, ты должен понять: эту битву ты проиграл, – с глубокой внутренней убежденностью говорил Саша. – Что для тебя важнее: этот титановый рудник или твой бизнес, твои планы и мечты? Именно они стоят на кону. Хочешь ты или нет, но пока акции «Сокоде» у тебя в руках, тебя не оставят в покое. Ты задел интересы слишком могущественных сил. В США, Франции, да и в России тоже. Каждая из этих сил по отдельности может тебя уничтожить. Ну, хорошо, русские не смогут. Но американцы и французы вполне. А русские им подыграют. Тебя загонят в угол, твой бизнес разрушат. И я тебя не запугиваю, ты сам это знаешь. Просто не хочешь признать. Ты как полководец, который подставляет под удар свою армию, удерживая жалкую высотку вместо того, чтобы идти в наступление. Еще раз, что для тебя важнее: твои амбиции в Чамбе или твои мечты о суборбитальной авиации, об аэромобилях? О прорывах в космосе?

- Что для меня важнее? – завороженно повторил Йен. – Для меня важнее ты. Ты.

С минуту они молчали, глядя друг на друга.

– Я это знаю, – голос Саши зазвучал глухо. – Знаю. И, не буду скрывать, хочу этим воспользоваться. Потому что и ты знаешь: пока эта проклятая ситуация с Чамбе не разрешится, меня тоже не оставят в покое. Я сам по себе никто, но вдруг превратился в одну из… – Саша задумался, подбирая слова, – ключевых фигур, извини за банальность. Не по своей воле, ты тоже это знаешь. Но это факт. – Это правда, – угрюмо сказал Йен. – Черт, как же всё это получилось… Никто даже ничего понять толком не сумел. – Особенно я, – грустно усмехнулся Саша. – Но речь не об этом, – его голос снова зазвучал холодно и отстраненно. – Йен, я предлагаю тебе избавиться от этих акций. Они тянут на дно твой бизнес, твои проекты. Продай их. Просто продай. – Продай? – Йен насмешливо поднял бровь. – И кому же? Тому, на кого укажут люди из Вашингтона или из Парижа? – Нет, – спокойно ответил Саша. – Продай их мне. *** Подмосковье, август 2008 года Геннадий прекрасно понимал ярость своих телохранителей. И их правоту. Но он не мог иначе. Не мог оставаться в доме, не мог бродить по территории, обнесенной высокой оградой с видеокамерами и сигнализацией, не мог сесть в бронированный автомобиль… Всё это было замкнутым пространством, и он чувствовал себя львом, запертым в клетке. Никогда с ним не случалось ничего подобного. Он всегда умел держать себя в руках. Но сейчас, когда в это самое время Младший на Сицилии встречался с Хейденом, Геннадий словно ополоумел. Ему надо было идти, бежать в какую угодно сторону, словно он мог добежать до Сицилии, схватить Младшего, прижать к себе крепко-крепко и никому, никому, никогда не отдавать! Ему надо было куда-то идти, все равно куда! Старший охраны, оставшийся замещать Владимира, узнав, что босс собрался непонятно куда, попытался его отговорить. В охране не хватало людей, к тому же лучшие телохранители были отправлены на Сицилию – сопровождать Младшего. Предполагалось, что Старший будет оставаться в доме. Но буквально накануне вышло судебное постановление, в котором Мурзину сохранялась мера пресечения в виде домашнего ареста, однако разрешались ежедневные прогулки. Это послабление было одним из результатов муторных встреч Младшего с представителями высоких кабинетов власти. Так что Мурзин, выходя из дома, ничего не нарушал. – Геннадий Владимирович, я настоятельно прошу вас остаться дома, – говорил начальник охраны. – У нас мало людей, мы не сможем обеспечить вашу безопасность. – Это ваши проблемы, вы их и решайте! – зло бросил Мурзин. Впрочем, тут же он пожалел о сказанном: проблемы были, но виноват в них был уж точно не этот телохранитель. – Все будет в порядке. Этот выход не планировался, маршрут даже я не знаю, пойду куда глаза глядят, так что вряд ли по пути меня будет ждать киллер. Начальник охраны промолчал. Он обязан был подчиняться приказу босса. Но дело было не только в нехватке людей. Ранее среди сотрудников охраны выявили тех, кто сливал информацию вовне, от них избавились. Теперь все вроде было в порядке. Но именно «вроде». Утечки больше не фиксировались, но кое-какие косвенные данные, правда, очень косвенные, указывали на то, что, возможно, оставался еще невыявленный «крот». Это были лишь предположения, по сути домыслы, не было никаких серьезных данных, чтобы убедить босса не высовываться из дома. Тем более, телохранитель видел, что босс после отъезда Младшего пребывает явно не в себе. Поэтому сейчас Старший шел, почти бежал, по тропинке, пролегавшей через рощу в направлении Клязьминского водохранилища. Был жаркий августовский день. Вода впереди манила своей прохладой. Старшему хотелось броситься в воду и плыть, плыть, чтобы смыть с себя проклятую тревогу, очиститься от грязи, налипшей на сердце, забивавшей глаза, чтобы предстать перед Младшим очистившимся, изменившимся, как изменился сам Младший. Мурзин уже не понимал, где находится. Ему вдруг стало казаться, что он снова в Африке… Да, в Африке. Точно! Это же Африка. И вот перед ним белый лев. Стоит впереди на тропинке и смотрит на него. Мурзин знал, что ни в коем случае нельзя смотреть льву в глаза. Это для льва вызов, и он нападает. Но он не мог оторвать взгляда от глаз белого льва. Нет, это был не взгляд его Младшего… Другой. Слишком голубые глаза у льва. Слишком голубые, яркие… Где-то он видел похожие… Флоренция. Тот паренек, Нуцци, который потом погиб… Но он же в Африке… Или где? – Что? – выдохнул Мурзин, остановившись и глядя на льва. – Что?? Он знал «что». Дальше идти было нельзя. Там притаилась опасность. Лев предупреждал его. Но Мурзина манила вода со своей прохладой. Ему было жарко в Африке, ему было слишком жарко в жизни, он хотел отдохнуть, очиститься… И он шагнул вперед. Лев мягко прыгнул на него, сбивая с ног, Мурзин рухнул в кустарник возле тропинки. И в ту же секунду, там, где он только что стоял, просвистели две пули. Послышались новые выстрелы, Мурзин видел, как падает старший телохранитель, ринувшийся прикрыть босса. А дальше… дальше он ничего не помнил. *** Казиньяно, август 2008 года – Продать акции «Сокоде»? Тебе? – ошарашенно переспросил Йен. Затем его глаза сузились и приобрели хорошо знакомый Саше свинцовый блеск. – Тебе – это значит, Мурзину, ведь так? – Йен сверлил Сашу взглядом, но серые глаза-озера были холодны, а из их прозрачной глубины на Сашу смотрел белый лев. – Нет, не так, – прозвучало бесстрастное. – Геннадий передал мне бОльшую часть своих акций. Оставшиеся тоже передаст мне. Если сложить его пакет и твой, то в сумме получится около 48% акций. – И… что ты намерен с ними делать? – недоверчиво переспросил Йен. Это был какой-то сюрреализм: сероглазый мальчик, боявшийся всего на свете, вдруг вот так, запросто, вознамерился стать владельцем почти половины акций одного из мировых месторождений титана! Что за бред? А между тем «сероглазый мальчик» спокойно продолжал бредить. И Йен начинал понимать, что в этом бреду есть своя логика. Саша предлагал продать акции по бросовой цене. Но со счета в сингапурском банке на счета, которые Йен укажет, будет переведена подлинная сумма. Саша упомянул, что ему известно о багамских счетах Йена, и тот понял, что эту информацию он точно получил от Киллерса, больше было не от кого. Сами же акции поступят в международный трастовый фонд, к которому ни Йен, ни Мурзин не будут иметь отношения. Александр Забродин – будет иметь отношение. Формально – опосредованное. И уже этот фонд решит судьбу акций. Скорее всего, их получат американцы и французы, точнее, компании, на которые они укажут. Почему нет? – Странно, что ты с твоим альтруизмом не предложил раздать эти акции аборигенам из джунглей, – не удержался Йен от ядовитого замечания. – Аборигенам эти акции не нужны, – на Хейдена снова смотрел белый лев. – Их интересует совсем другое. То, что не интересует тебя. Йен хотел снова сказать нечто колкое, но Саша уже продолжал развивать свою мысль. Возможен и другой вариант. Если американцы, французы и московские чиновники не согласятся «обнулить» ситуацию и не отзовут претензии к Хейдену и Мурзину, то акции будут распылены между международными фондами развития. Таким образом, блокирующий пакет не достанется никому, и собрать его будет крайне затруднительно. В выигрыше тогда окажется лишь правительство Чамбе, обладающее контрольным пакетом. Но это лишь на первый взгляд будет выигрышем. Потому что часть акций попадет в фонды, занимающиеся программами гуманитарного развития территорий Чамбе. Именно гуманитарного, а не военного. А это по сути будет означать, что правительство в Агазе окончательно утратит контроль над рядом территорий своей и без того маленькой страны, которые просто перестанут нуждаться в опеке центральных властей. Новая война в этом случае возможна, хотя в Чамбе и без того идет война. Но она прекратится, учитывая, что ни Хейдену, ни Мурзину больше не будет иметь никакого смысла финансировать мятежников или еще кого-то в Чамбе. И начнется совсем другая история. Йен слушал Сашу с глубоким скепсисом. План казался реальным, но откровенно глупым. Этот мальчик вознамерился лично вести переговоры с волками из Вашингтона и Парижа? Но это был не мальчик. Йен понимал это, когда видел белого льва, смотрящего из прозрачных серых глаз. Он понимал, что за обладателем этих глаз стоит некая сила – не только мистическая, но и вполне реальная. Что здесь, в этом мире, есть немало людей, на которых он может опереться. И которые способны выполнить его план. Йен чувствовал, что и он тоже призван помочь воплотиться этому плану. Что этот план развяжет ему руки, вытащит из трясины, в которой он увяз, вернет его в небо, в мир сверхскоростных самолетов, космических кораблей, в мир, полный свободы и радости… – Я должен подумать, – пробормотал Йен. – Понимаю. Подумай, – сказал Саша и, улыбнувшись, вышел из гостиной. За ним последовали его спутники, все это время молча сидевшие в дальнем углу на диване. Йен остался один. Его раздирали сомнения. Саша снова поставил его перед выбором. Перед мучительным выбором. И Йен, прежде считавший, что легко принимает решения, быстро делает нужный выбор, на сей раз чувствовал себя кем-то вроде прежнего Саши, панически избегавшего от любых решений. Йен понимал, что согласится на план Саши. Как там говорил Гор? Чтобы завоевать чью-то любовь, надо пожертвовать даже самой любовью. Что ж… Получается, он останется без акций, а Саша достанется Мурзину? Всё существо Йена пронзила боль, его как будто наполнило облако тьмы, мучительной, выжигающей всё – и душу и сердце. Но над этим облаком Йен видел ясное небо. Небо, которое всегда его звало. Небо, с которого на него смотрел белый лев. Тьма не отпускала, а небо звало. И Йен понимал: надо сделать усилие. Вырваться из тьмы и устремиться в небо. Тогда все будет по-другому. Там он обретет свою мечту. И, возможно, свою любовь. Но в этот момент раздался телефонный звонок. На экране высветилось имя знакомого Йену российского абонента. *** Саша наслаждался вечерним морем – теплым, ласковым, приветливым. Наконец, он мог расслабиться. Просто раствориться в беспредельном морском пространстве, качаться на спокойных средиземноморских волнах, так непохожих на мощные волны открытой Атлантики, любоваться закатом и высокой скалой, на которой чернел силуэт древней крепости. Ему хотелось, чтобы всё плохое прошло. Просто прошло. Чтобы море смыло коросту страшных дней и ночей, а полыхающий закат спалил бы дотла всё зло, отравляющее мир. Саша лежал на спине, качаясь на волнах, глаза были устремлены в небо, губы беззвучно шептали: