Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 27
- Предыдущая
- 27/90
- Следующая
- Как видишь, - господин Орланд развёл руками, показывая четыре алых полосы, наискосок идущие через грудь. Рубашка висела лоскутами, нескольких пуговиц не хватало. Зверь задел его самым краешком когтей, если бы чуть сильнее, чуть ближе - я вдруг отчётливо это понял, - этот счастливчик сейчас валялся бы с переломанными рёбрами и разорванными лёгкими. А то и с кишками наружу. Он вдруг захохотал, и хохот этот подстегнул бурлящие в животе соки, грозящие превратиться в позывы тошноты. - Или ты думаешь, перед тобой ходячий мертвец из матушки-сырой-земли?
Он снова засмеялся, и я отступил назад, туда, где запах алкоголя не так сильно чувствовался.
Полное имя нашего Джейка было Джейкоб Орланд второй, и он утверждал, что на самом деле папаша дал ему своё имя, чтобы присовокупить к собственному приставку "первый". Так, дескать, звучит солиднее.
В своё время Джейк сетовал, раздуваясь от возмущения:
- Он мне говорит: "Ты, братец, навсегда останешься вторым". Но когда-нибудь придёт время, и я его сделаю в кулачном бою.
Сейчас я вспоминал это, глядя на мужчину с мраморной по текстуре кожей, со сломанным и криво сросшимся носом.
- Привет, Артур, привет, Юнг, - запоздало поздоровался с нами господин Орланд. Кажется, он на нас едва взглянул.
- Что это был за зверь? - спросил Джейкоб.
- Мы его поймаем, - уверил господин Орланд и приземлил свою тяжёлую руку ему на голову. - Клянусь волосами в паху, мы устроим на эту голую крысу самую грандиозную охоту за последние пятьдесят лет. Да, парни?
Остальные мужчины одобрительно заворчали, и господин Орланд, уложив оружие на сгиб локтя как любимую женщину, задушевно улыбнулся. Я заметил, что зубы у него, напоминают ряды трухлявых пней, а в нижнем ряду встречались прорехи. Джейк тоже когда-нибудь таким станет; насколько я знаю, к зубной пасте он относится с тем же презрением, что и к соевому жмыху.
- Да-да, этот чёрствый батон ответит мне за каждую царапину, - сказал господин Орланд. - А теперь, сын, бери свой двухколёсный транспорт, бери девку, если ты ей на ночь обзавёлся, и пойдём домой. Я не знаю, откуда вылезла эта тварь, но недолго ей осталось гулять на этом свете, клянусь каждой из этих грёбаных царапин, совсем недолго...
Я не совсем понимал, почему Джейк не реагирует так, как должен. В нём нет и следа обычного животного сопротивления, которое всегда отличало этого малого. Джейк всё стремился попробовать на зуб, со всем спорил и всё на свете подвергал сомнению. И я никогда не поверил бы, что слова отца, о котором он к тому же отзывался хоть и с уважением, но слегка пренебрежительно, будут восприняты им так безоговорочно.
И тут до меня наконец дошло. Джейк тоже понимает, что парой сантиметров дальше, и они бы сейчас не разговаривали. Он внутренне обмирает от страха. И все силы идут на то, чтобы этого не показать. Реакция старшего Орланда будет однозначной: он просто посмеётся над сыном. Он не понимает, что только чудо спасло его от смерти. Он сам как зверь со своим ёршиком растрёпанных волос и гиеньим смехом - может, тому виной алкоголь, может, такова натура.
Я мог только радоваться, что яблоко по имени Джейк, похоже, немного другого сорта, чем породившая его яблоня.
- Мы, наверное, тоже поедем по домам, - сказал я, когда мы отправились за велосипедами.
- Мне нельзя домой, - заныл Юсси. Ему бессонная ночь далась тяжелее всего: щёки его обвисли, как у толстого породистого котёнка с приплюснутым носом, глаза закрывались. Он шёл вперевалочку, как медведь, и правая его нога то и дело задевала о левую. - Я ведь ночую у Джейка. Джейк!
Джейк коротко взглянул на нас, и ничего не сказал. Он постоянно оглядывался, будто желая удостоверится, что толпа мужчин, направляющаяся обратно к дому господина Снеллмана, никуда не делась и все действующие лица на месте. На ходу к ним присоединялись окрестные жители, которые хотели в подробностях знать, что произошло. Каждому новому лицу господин Орланд демонстрировал свои раны, и тогда на лице Джейка появлялась слабая улыбка.
- Переночуешь у меня, - сказал я Юсси.
Я увидел, как шериф Аалто грузится в пикап, заводит мотор и медленно едет мимо нас по грунтовой дороге. Он тяжело сгорбился за рулём и не ответил, когда я помахал ему рукой. Он выполнил свою работу (а точнее, сделал всё, что мог сделать), и может с чистой совестью идти спать. Интересно, - подумал я, - покоробило ли его, что господин Орланд спас ему жизнь? Папаша Джейка очень хорош. Всегда настороже, как волк в чужой стае, и даже когда развлекается, не убирает руку с рукоятки выкидного ножа, который, как рассказывал нам Джейк, его отец носит в заднем кармане джинс.
Но меня сейчас волновал Аалто. Вряд ли хоть кто-то сказал ему "спасибо" за тот выстрел - пусть даже он был не слишком удачным, и старик рано расслабился. Годы дают о себе знать. Да... скоро, наверное, у нас будет новый шериф, и при всей браваде, при всех этих историях, которые рассказывает Джейк об отце (а многие из них действительно вызывают восторг), я бы не хотел, чтобы им стал старший Орланд.
Юсси спал на ходу. Казалось, он умудрялся ехать кое-где с закрытыми глазами, как в цирке. Я, напротив, жал на педали так, будто за нами гнался лесной призрак. Когда мы сидели на дереве, было и вполовину не так страшно, как сейчас. Конечно, зверь больше не сунется сегодня в город... да и вообще, должен обходить людские поселения за милю, опасаясь нарваться на руку, подобную руке нашего Аалто, или на напор, как у Джейкоба Орланда первого. Город дышал глубоко и размеренно, на вдохе - жужжание дороги под колесом, гудение проводов, на выдохе - лай разбуженной нами собаки... Светятся только фонари, кажется, они танцуют на своих тонких ножках, будто змеи под чарующие звуки ночной флейты. Хотя пройдёт ещё, наверное, часа полтора, прежде чем в доме на краю городка погаснут последние огни.
Я думал про жертву, которая чуть было сама не стала охотником. Кажется, она страшно испугалась, когда начали стрелять. Несчастная "зверюшка" хотела всего лишь полакомиться потрохами. Я предусмотрительно не стал озвучивать свой немного неожиданный взгляд на сегодняшнюю ночь Юсси: если я даже сумею пронести свою мысль через его сонные грёзы, парень только покрутит пальцем у виска. А вот Томас... Томас бы сказал, что это фантазия какого-нибудь малыша, которого не любят и не понимают, живущая в лесу в настолько уродливом обличии, что ни один научный журнал о ней не знает, что женщины падают в обморок, а мужчины начинают стрелять, едва увидят... Лежит такой малыш у себя в кровати, отвернувшись к стенке, и мысли его обрастают серой кожей с жировыми складками, пухлым носом, костлявыми лапами и крошечными, болезненными глазками, которых не видно в коричневой шерсти... Если присмотреться с безопасного расстояния (как это сегодня ночью сделал я), не торопясь делать поспешных действий, то увидишь всё, как на ладони. В каждом действии этого лесного призрака сквозит трусливое чувство, какое бывает у забитого ребёнка. Возможно, этот зверь на самом деле ощущал себя больным, покинутым всеми малышом, которого из-за необычного его внешнего вида, где могут, гонят прочь, а где не могут, сами спасаются бегством.
- Предыдущая
- 27/90
- Следующая