Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 28

   А там, перед домом Снеллманов, он просто запаниковал, и вместо того, чтобы броситься под сень спасительных деревьев, ослепший и с помутившимся от боли сознанием, направил своё неуклюжее тело туда, где стоял обидчик. Может, вместе с расползающимся по телу крошевом свинца ему пришло в голову, что это мама кличет его громоподобным голосом... Мама-смерть, единственная, кто хотя бы смотрит на него не с брезгливостью или ненавистью, а с равнодушием, кличет, чтобы заключить его в свои холодные объятья... Может, холодными объятьями он хотел остудить горячую боль в боку.

   Уже возле нашего крыльца, отдавая Юсси распоряжения, куда пристроить на ночь железного коня, я разглядел в отражении на дне (там оставалось немного воды от позавчерашнего дождя) стоящего рядом с кустовыми розами ведра луну.

   "Я не мог прицелиться, потому что она создавала искажения", - так, кажется, выразился Джейкоб Орланд первый. Звучит, как полнейшая чушь, но, может, и правда луна сжалилась над серокожей тварью и отвела от неё пулю-другую? Я внимательно изучил отражение. Чуть убывающая, будто яблоко, свалившееся с дерева и заработавшее себе с одного бока вмятину. Кто-то говорил, что на её поверхности можно разглядеть лицо спящей женщины, но я видел только равномерно-белое пятно, без намёка на детали.

   Кивнув луне, как старой знакомой, я пошёл в дом следом за зевающим и еле передвигающим ноги Юсси.

   Дома никто не спал. Мама выглянула из спальни, когда я отводил на второй этаж в гостевую спальню Юсси, кивнула нам, сказала: "Лишнюю подушку для гостя, надеюсь, найдёшь сам", и растворилась в темноте за дверью, чтобы наконец принять участие в сонном таинстве. Папа читал в кресле книгу. Радиоприёмник на столе перед ним был настроен на ночную музыкальную передачу, и оттуда струился тихий перебор клавиш. Кто-то играл на пианино джаз, и эти звуки как-то удивительно гармонировали с лежащими на полу тенями: от папиных ног в тапочках, от деревянных подлокотников кресел, от кувшина с клюквенным соком на столе... Источающий желтоватый свет настенный светильник, казалось, сам дремал, склонив голову на тонкой шее, как лошадь в стойле.

   - Где твой друг? - спросил папа.

   - Где-то потерялся, - объяснил я, падая в соседнее кресло. - Наверное, попал в ловчую яму.

   - Какую такую яму?

   - В кровать, - объяснил я.

   Потянулся к кувшину, плеснул в папину кружку немного жидкости, залпом выпил.

   - На улице так хорошо! Прямо лето.

   Какое-то время мы провели в молчании, папа смотрел на меня, не отводя взгляда. Я успел изучить обложку книги, которую он заложил пальцем: Джон Ирвинг, "Мир глазами Гарпа". Там была изображена огромная самодовольная жаба, и я подумал, что если книга действительно про жабу, которую зовут Гарп и которая видит болото (или что у неё там) своим неповторимым взглядом, то мне непременно нужно её прочитать.

   - Что-то не так? - спросил папа.

   - Да нет, всё нормально, - сказал я.

   - Обычно... если происходят вещи такого масштаба, что ты позволяешь себе прийти домой ближе к утру, ты не можешь дождаться, чтобы рассказать мне всё и сразу. Я, можно сказать, для этого здесь и сижу. Они-таки подстрелили этого медведя?

   Я растерянно улыбнулся.

   - Это был не медведь, пап.

   Я принялся рассказывать - не взахлёб, как обычно, а тщательно выбирая слова, как будто готовился изложить всё это на бумаге: описал внешность существа, сказал, в котором часу он появился и что происходило в это время в доме господина Снеллмана, особенно упомянул про Аалто, который всё это время ждал в машине. Здесь папа покачал головой:

   - Для него, с его спиной, это достаточно тяжёлое испытание.

   Перед тем, как переходить к главному - к развязке, - я сделал паузу. Отхлебнул сока, глядя, как ночь за окном медленно обретает фиолетовый оттенок. Солнце приближалось: как огромный космический корабль, держащий курс на Альфа Центавру, оно медленно, но верно подходило к горизонту с обратной, невидимой для нас стороны. Наконец слова начали возникать будто сами собой. Без намёка на улыбку я упомянул, как господин Аалто метил колесо своей машины, как он неторопливо, как будто бы через силу и неохоту, прицелился, выстрелил... Показал, передвигая по столу пепельницу, как зверь вскочил и, будто бы обезумев от боли, бросился к шерифу, как неведомо откуда появился отец Джейка. Рассказал про два его выстрела, которые заставили поджать зады всех собак в округе: по сравнению с ними двустволка шерифа издавала не более чем глухой кашель. Подавшись вперёд, папа выслушал часть о нападении зверя, о его бегстве, и моё подробное описание травмы господина Орланда. Приспустил очки на нос, потёр лоб.

   - Ему следует продезинфицировать эти штуки не только приёмом внутрь алкоголя.

   - Они все пили в доме, и только Аалто до последнего оставался на посту, - сказал я. - Аалто, и мы. Я готов поклясться, что он не выпил ни грамма за всю ночь.

   - Не думаю, что старик серьёзно полагался на кого бы то ни было, - сказал папа. - Что тебя здесь беспокоит, сын?

   - То, что он был один... и он единственный, чья пуля попала в ту тварь. А все чествовали господина Орланда как героя, хотя он даже не попал в цель. Всё, что он сделал - получил раны.

   - На самом деле, это тоже немало, - сказал папа.

   - Да, но...

   Папа поднялся с кресла. Размял спину, потянулся и отошёл к окну. Мотыльки устали штурмовать стекло и сидели по его углам, обречённо сложив крылья.

   - Аалто делал свою работу, - послышался его голос - Он ответственный человек, и любому надлежит брать с него пример. Вся наша жизнь держится на людях, которые делают свою работу. Просто делают, не требуя к себе повышенного внимания или повышенных окладов. Но жизнь такова, что в лучах прожекторов чаще всего оказываются другие.

   - Это неправильно.

   - Конечно, неправильно. Но не я ли тебя учил, что в мире очень мало справедливости, и что ты, как только подрастёшь, будешь очень часто с ней сталкиваться.