Мой чужой король (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 11

Он не знал жалости, не умел щадить. И себя тоже.

Я не желала испытывать восхищение, но, против воли, испытала его.

Для короля честь — жить недолго.

На него напали сразу с разных сторон.

Нападали и так со всех сторон — уж если у меня терялось право и лево, верх и низ, что уж говорить про гущу битвы — но это было каким-то целенаправленным и точным нападением, тот момент, когда три мощных воина взяли Ворона в кольцо, не сомневаясь, кто перед ними.

Я затаила дыхание…

Но схватка была недолгой.

Черный король принял первый удар на щит, пригнулся и точным движением провел мечом по ногам одного из противников, отчего тот повалился на землю. А потом, не вставая, воткнул этот меч в ближайшего воина и… Не знаю, но мне показалось что тьма вокруг него и правда сгустилась, превращаясь в крылья и накрывая его руки и спину плотным свечением, из которого был выпростан меч…

Я зажмурилась, чтобы не видеть поток крови из перерубленного горла.

Этот момент будто определил перелом битвы.

И если прежде мне не слишком-то было понятно, кто победит, то теперь превосходство количества северян и их умения владеть оружием стало очевидно.

Вскоре мир вокруг меня сделался красным, а запах крови перебил даже привкус пепла и надежды на свободу. Незнакомое воинство отступало… и черные «проводили» их только лишь до холмов, укрытых жухлым кустарником, но дальше не стали. Совсем расслабленно вернулись, подбирая с поля боя лишь своих … и не таких уж многочисленных убитых. И оружие. Расставляя заново смотрителей, выстраивая новый заслон и с еще большим воодушевлением берясь за строительство временно брошенных таранов.

— Ка-аар…

Я дрогнула.

Прилетевшие с разных сторон вороны готовились к пиршеству, а мне вдруг сделалось страшно.

Откуда их столько в наших краях? Неужто запах крови и чужих богатств привлекает не только воронов, но и птиц? Разве их задача не сообщать богам о происходящем, вместо того, чтобы радоваться распустившимся на мокрой земле цветам смерти?

— Ка-аар…

Я обхватила себя руками, осознав, насколько промокла и замерзла, и прошептала молитву за всех храбрецов, что защищали свою землю…

Недолго, недолго, отец говорил

Будешь ты с нами, сынок,

Ворон-король из цветов земли

Выбирает лучший цветок

Тряхнула головой и вниз спустилась.

Удасться ли мне сделать то, что не смогли нападавшие? Не знаю.

В лагере постепенно собирались возбужденные мужчины.

Со смешками переговаривались и прикладывались к кожаным бурдюкам с хмелем, громко требовали немедля зажарить свиней и птиц. Их лица были обагрены чужой кровью — никто и не думал умываться, дождь смоет — а пальцы все еще крепко держали оружие. Стонали раненые, и к ним уже направились те, что могли считаться целителями. А мертвых складывали на общее кострище, вокруг которого сегодня и будет победный пир.

Дань погибшим друзьям, что своей смертью выкупили их жизнь.

Война… Мучительная, страшная, страстная, опасная и всегда отдающаяся сердечной болью у тех, кто еще чувствовал что-то, кроме упоения битвой.

Знали ли мы что-то кроме войны?

Женщины, к которым меня определили, оправились будто, и снова вернули на место неказистый навес. Для них все это было обыденностью. Смерть, бой, мужчины, которые решали, когда и кому жить или умирать. Мужчины, требовавшие после битвы подтверждения, что они живы.

Пьянящего хмеля, сытной пищи, податливого тела.

Меня не трогали — видимо уже знали, что я не для них. А прочих разобрали быстро. Овладевали по очереди телами прям на грязной земле, не смущаясь ни друг друга, ни окружающих, стремящиеся сбросить напряжение хождения по грани, радующиеся, что Хель пока не пришла по их душу…

Я сцепила зубы и отвернулась.

И чтобы забыться хоть немного, закрыла глаза и запела тихонько колыбельную, что слышала так часто от своей Нья

Спи, странник, кутаясь в ночи одежды,

Грея валун головою уставшею,

И не тяни ко мне руки в надежде,

Я прихожу лишь за воями павшими.

Один зовёт только ярких и яростных,

Ты же, щитом укрываясь от смерти,

Жаждешь покоя и, может быть, старости,

Дел повседневных цветной круговерти.

Ждёт тебя тёплая, добрая, близкая,

Та, что душой и нутром обнимает,

Я же, полями кровавыми рыская,

Ласок мужских и предательств не знаю.

Спи, то прислышалась в дрёме подкравшейся

Поступь колдуньи смехом по льду.

Я прихожу лишь за воями павшими.

Спи, за тобою я завтра приду.

— Ты здесь? Хорошая девка…

Сколько времени прошло? Уже ночь? Я заснула?

Резко села, открывая глаза.

Надо мной возвышался тот, кто меня купил. Ухмылялся криво, а его черные глаза смотрели на меня тьмой. Чистое лицо и чистая одежда, но его взгляд грязью прошелся по моему лицу и шее.

Он грубо дернул меня вверх, а потом потащил прочь.

Пьян…

Пошатывается, бормочет чего-то, но явно уверен в выборе момента, чтобы подойти к отдельному костру.

В узком кругу непростых воинов — король и ярлы? — все настроены благодушно. Их довольный смех, как и запах добротной пищи, от которого у меня свело желудок, разносится далеко. Они лежат не на камнях, а на шкурах, перед ними не глиняные миски, а блестящие подносы и кубки, их виски покрыты татуировками, говорящими о принадлежности к благородным семьям, а рубахи, выглядывающие из под кожаных доспехов, сделаны из тонкой ткани.

И перед ними меня швыряют на колени…

Он там. Проклятый и беспощадный север.

Полулежит на каком-то тюке и наблюдает за мной сквозь налитые усталостью веки.

Как я понимаю, что это он? Может как преследователь, настигший, наконец, свою жертву? Или нет…

Это я — жертва, а он — тот, кто меня уничтожит.

Смотрит. И я, будто заколдованная его взглядом, вижу только его.

Пошлые шутки ярлов, грязь, в которую меня втаптывают в прямом и переносном смысле, содранный с головы полог и гордые объяснения от того, кого называют Клеппом, громкие идеи, что можно сделать с моим телом — это лишь ничего не значащий темный фон.

Он — тот огонь, что выглядит на этом фоне ярким и слишком горячим.

Я не могу различить выражения его глаз. Вижу темные провалы на их месте, грязное лицо и туго заплетенные черные волосы. Порванную рубашку и мощную шею… В отличие от своих ярлов он не переоделся. И где-то забыл свою корону. Может на Севере? И тогда побыстрее захочет вернуться домой? Или она растаяла? Должен же таять лед?

Нет, не должен. Лед его сердца не растопит ничего, даже тепло долины.

Сальные пальцы Клеппа проходятся по моей щеке и шее, привлекая больше внимания к его подарку, и вороний взгляд им вторит, густые брови хмурятся… Черный король единственный кроме меня, кто не произносит ни звука, но это молчание значит больше, чем крики всего его войска.

Видно, как он устал.

Быть королем — это не только носить корону и спать на самых пушистых шкурах. Это просчитывать следующий шаг, когда твои воины празднуют победу, проверять смотрящих, пока они набивают желудки, запускать баллисты, в то время как они храпят на доступных девках.

Он смотрит.

И что-то не нравится мне в его неразличимом взгляде.

Ощущение… Я впервые думаю, что ничего не получится не потому, что я не попаду в осадный лагерь или забуду слова заклятия. Или что у меня не хватит мужества.

А потому, что он меня не захочет.

И сомнения в собственных женских силах держат меня на коленях вернее тяжелой ладони Клеппа на моем плече.

Во рту пересыхает, а гул голосов окончательно затихает, заглушенный безумным стуком сердца. Я вдруг понимаю, что проиграю прямо сейчас — потому что ворон уже отводит равнодушный взгляд. И тогда я решаюсь.

Дрожащими пальцами рву шнуровку возле шеи, обнажая ключицы и верхнюю часть груди — так вот зачем она нужна на и без того узком платье — и, опустившись на четвереньки, униженно ползу к королю.