Приключения ведьмы Мирославы (СИ) - Австрийская Анна - Страница 37

Бабка Авдотья тем временем кричала, ругалась и извергала проклятья. И если мне и Клавдию нечего было опасаться, а тем более не реагировали на злые слова домовой дух и Ух, то вот за Олеуса я испугалась. Постаралась быстро прикрыть мужчину собой.

— Подожди здесь, не входи, — попросила я Олеуса и кинулась в спальню — к сундуку, в котором хранила полезные вещи, в том числе набор амулетов.

Я торопилась добыть нужный амулет из общего разнообразия. Но как на зло, замочек не поддался мне с первого раза. Потом мешочек с амулетами никак не находился среди мешочков с сухими травами. А когда я все так выловила нужную мне вещь, то оказалось, что узелок стягивающий мешочек слишком затянулся. Некоторое время я мучилась, пытаясь развязать его, но вскоре разозлилась и резко дернула бечевку. Руку обожгло болью, но она казалось незначительной, ведь веревочка поддалась и разорвалась.

Нужный амулет нашелся довольно быстро. «Глаз леса» — так называла его бабушка. Для нее, и для меня, этот амулет изготавливает дедушка Леший.

«Глаз леса» — это ничто иное, как капелька застывшей смолы. Она не очень прочная, но очень красивая: желтая, прозрачная, изредка с какими-то вкраплениями.

И этот простой с виду амулет очень чутко реагировал на любое «черное» колдовство.

Я выбежала вновь на улицу, к удивленному и немного расстроенному парню и всучила ему «Глаз леса».

— Что это? — уточнил он.

— Сожми крепко в руке, — велела я.

Олеус послушался, но выглядел растерянным.

— Давай обратно, — нетерпеливо потребовала я.

Мужчина раскрыл ладонь и показал мне ничем не измененный амулет. Смола была так же прозрачна, как и раньше. А это означало, что ни одно дурное слово Авдотьи не прилипло к Олеусу.

— Все в порядке, — выдохнула я и улыбнулась.

— Пока еще нет, — покачал головой сын старосты, но улыбнулся в ответ. — Нам нужно разобраться с этой обезумевшей старухой и обезопасить те… вас.

— Да, — согласилась я, — верно, только…

— Я не уйду! — решительно заявил Олеус.

— Тогда, пообещай, что будешь делать то, что я попрошу и… не расскажешь о том, что увидишь или услышишь, если я об этом попрошу!

— Обещаю, — сразу согласился мужчина и пошел вперед.

— Осип Никифорович, не позволяй нашей… гостье… говорить ничего дурного, пожалуйста, — обратилась я к домовому.

Легкий хлопок раздался в комнате и Авдотья взвыла.

— Грязная ведьма, нежитью защищаешься, — выплюнула брезгливо бабка.

— Вы от нежити мало отличаетесь, — фыркнула я. подходя ближе к обидчице. Но Олеус меня опередил и не позволил подойти близко, ухватив мою руку.

— Все в порядке, — заверила я его, но он лишь послал мне настороженный взгляд.

— Что ж я вижу… — грубо рассмеялась Авдотья Степановна, — ты уж и хахалем обзавелась. Или же он у тебя не единственный? Ась?

— Закрррррой рррот, старрррая коррррга! — выкрикнул Клавдий. — Иначе я вырррву твой поганый язык.

Ворон был агрессивен, что странно. Ведь обычно, что бы не случалось, он сохранял спокойствие.

— Я хочу понять, что же здесь твориться, — уверенно заявила я. — Вы можете не любить ведьм, — обратилась я к бабке, — это ваше право. Но только…

— Не любить? Да я ненавижу весь ваш род! — повторилась женщина.

— ПОЧЕМУ? — выкрикнула я.

— Потому что ВЫ уничтожили меня!

— Мы? — удивилась я. — Тебя обидела ведьма?

— Меня уничтожила твоя пробабка!

— Я ничего не понимаю, — растерянно выдохнула я и прислонилась к столу. — Объяснитесь!

— Твоя пробабка так же как и ты была ведьмой. Добренькая такая была, все помочь хотела все, всех осчастливить. Еще бы… в ней же сила волшебная была заключена — дар великий. Любимицей была твоя пробабка Верея. Везде ей слава и почет, всюду уважение. И мужики толпами за ней ходили! Конечно, она себе любую красоту наворожить могла да и приворожить любого, что по вкусу придется.

— Это неправда! — возразила я.

— Еще бы ты не защищала ее… Родная кровь с примесью гадости. Никто меня не слушал, хоть я и пыталась им глаза раскрыть. И Прохор мой обманулся — попался на крючок проклятой ведьмы.

— Что означают твои обвинения? — грубо спросил Олеус.

— Жених у меня был, Прохором величали. Такой же как и ты, — бабка кивнула на Олеуса, — красивый, величавый, к труду приученный. Семья была у него хорошая, но бедная. Я же из зажиточных была, но отца рано лишилась. Это сейчас староста всех под одну гребенку чешет, а раньше каждый лишь за себя отвечал. Жили мы с родительницей неплохо, но без мужика все труднее управляться было. Вот мать моя в одно лето и сговорилась с родителями Прошки о свадьбе. Все у нас было ладно да складно, на осень свадьбу назначали, чтобы до первого снега успеть. Я приданное шила, он дом ремонтировал. Но вдруг беда приключилась — свекровь моя будущая занемогла, захворала. Делать было нечего, решили к ведьме обратиться. Отправился Прохор в лес на поиски Вереи. Я против была, догадывалась, что ведьма нам бедой окажется. Но разве же меня кто-то слушал? Была бы я жена, авось и послушался бы меня, а так… Только послал грубо, да ушел. Я проплакала всю ночь, а на утро в его дом направилась. Там плакала, родителей его ругала, что сыном рисковать вздумали. Они лишь домой меня спровадили. На следующий день Прохор явился в деревню и ведьму с собой приволок. Она свекровь-то вылечила и заверила, что плата ей не требуется, а на самом деле обманула всех.

— Как же она обманула? — уточнила я.

— Она Прохора себе забрала!

— Быть не может, — покачала я головой, — он же не вещь и не скотина, чтобы его насильно забрать можно было!

— Вот и я о том кричала. Приворожила она жениха моего, змея подколодная. А он все кричал, что с первого взгляда влюбился… Дурень! Облапошила его ведьма, а он и рад был. Помолвку нашу разорвать пытался, да только мать моя к старосте пошла — права качать. Мол он обязательства принял на себя, а сейчас в отказ пошел. Позорила его на всю деревню. Свекор тогда и порешил, что свадьбе нашей быть. Ох и бесновался тогда Прохор, ругался на меня. Кричал, что хоть и жениться на мне, а любить все равно другую будет. Я же в ответ пригрозила: что коли он с ней от меня гулять станет, то житья я им не дам.

— Вы сумасшедшая, — выдохнула я и отвернулась.

— Нет! Это вы ненормальные — ошибки природы! А я… Я была нормальным человеком, до поры до времени! К свадьбе дело близилось, когда в деревне стали поговаривать, что Прохор с ведьмой любовь крутит.

Будто кто-то видел их, то в лесу, то в поле. Я решила проверить и своими глазами наткнулась, как жених мой с ведьмой в поле любовались. Долго слушала, какие он слова говорит, как обещает счастье на всю жизнь, словно это она, а не я его женой будет.

— И что? Что вы сделали?! — нетерпеливо уточнила я.

— Проклинала их на чем свет стоит. Все кары небесные им обещала, а как стемнело, они как раз в стогу спали, взяла вилы и проткнула изменника. Верея проснулась в тот момент, не успела я ее прикончить. Надо было с нее начинать! Да не сообразила я с горя-то. Верещала ведьма, раны заговорить пыталась, да только хуже ему становилось. Он же скончался скоро. Я как то поняла, начала ее ругать, да беды пророчить. А Верея все над женихом моим плакала, да причитала, что жить без него не хочет.

По моей спине холод пробежался. Как же так можно? Убить жениха и сваливать все на другого человека?

— Крик и шум деревню разбудил, — продолжила бабка Авдотья, — люд собрался, обнаружили мертвого Прохора. Ведьму и меня разняли да по домам сослали. Вместо свадьбы поминки готовить стали. А на следующий день, кровь Прохора почернела, а стог, в котором любовники почивали, сам собой загорелся. В итоге и поле вспыхнуло, убивая весь урожай. Вот тогда-то я и открыла народу глаза на ведьму — заверила, что из-за нее Прохор умер, из-за ее приворота его плоть чернела, а теперь и остальные голодом замучаются.

— И вам поверили? — удивилась я.

— Кто-то поверил, кто-то нет… Да только к маю ведьма дочь родила, на Прохора моего похожую. И, гадина такая, моим именем нарекла. Продолжала змеюка куражиться! Только ее вредность все равно наружу вылилась. По весне поле вспахали, засеяли, а урожая оно не родило. Ведьма долго ходила на поле, делала вид, что пытается разобраться, что к чему. А я знала, что она нам беду делает. Ходила за ней, ругала и с поля гнала. Старосте доказывала, что она виной голоду станет. Но он, глупец, не слушал меня сначала. Обратился к соседям и на их поле вдвое больше зерна засадили. Только и на следующий год, и так семь годов подряд, ведьма наше поле убивала. Все слонялась туда с отродьем своим, да колдовала на нашу беду. И никто ей слово поперек не говорил. Конечно они боялись, трепетали перед силой неведомой. И только я понимала, что пока не уничтожу ведьму, житья нам не будет. Недолго думая, схватила нож поострее, да побежала на поле. Там Верею обнаружила. Она довольная была, радовалась беде нашей. По полю какой-то отвар поливала, да приговаривала, что теперь оно больше прежнего рождать будет. Меня она не заметила, потому я смогла подкрасться и ударить ее в спину ножом. Ведьма обернулась и я ударила ножом второй раз — в самое сердце гадины. Ужас в глазах Вереи порадовал меня. Наконец она страдала, а не от нее. Так ведьма и рухнула. Дух ее из тела вырвался синей дымкой и на меня кинулся. Даже после смерти она гадость мне сотворила. Только тогда я еще не знала, какую… Я тогда упала — чувств лишилась. Очнулась только к вечеру, когда меня и труп ведьмы народ нашел. Меня привели в чувство и домой снесли. Сначала я радовалась, что, наконец, извела гадость с нашей земли, а потом… меня так закрутило, замучило. Ведьма и из гроба надо мной потешаться продолжала… Время шло, а лучше мне не становилось. И тогда я поняла, что это уже не Верея надо мной издевается, а дочь ее малолетняя. Хотела и с ней счеты свести, да только… не смогла. Ни рука, ни голос на нее не поднималась! Пришлось мне убраться из деревни родной, да много лет мыкаться, горемычной. Помереть хотела, а не могла… Уж все болело, гнило, отваливалось, а помереть не могла. Поняла, что ведьмы мне покоя не дают. Вернулась домой, да бабку твою встретила. Она уж стара была, тебя воспитывала. Хотела прикончить ее, да вновь не смогла. Попыталась заставить ее избавить меня от мучений, а она заявила, что это крест мой, за все беды, что людям принесла. Еще и пригрозила, дрянь, что ко ли буду к ней соваться или к ее семье, она еще что похуже на меня нашлет. Сама-то в итоге померла, а я так и мучаюсь на этом свете.