Всё, что любовью названо людьми - Фальк Макс - Страница 72

— Возможно, вы действительно оставили её в городе? — с надеждой спросил Азирафель. — Что, если за ней послать?

Господин Вознесенский отнял руку от лица и обратил к нему взгляд мученика.

— И раз мы о ней заговорили, — добавил Азирафель. — Продайте её.

Господин Вознесенский мгновенно посветлел лицом, выпрямился, сел ровно. Переглянулся с женой — та сразу захлопотала, выпроваживая дочерей обратно в столовую.

— Продать, — протянул Вознесенский.

— Назовите любую цену, — предложил Азирафель.

— Обижаете, милостивый государь! О цене даже говорить нельзя — из личной коллекции, подписана собственной рукой! На пять копеек такую не поменяешь.

— Меняйте на пять рублей, — твёрдо предложил Азирафель, и лицо хозяина приобрело пунцовый оттенок.

Кроули, устроившись в кресле у окна, подпёр голову кулаком. Он до такой степени был зол, что всерьёз раздумывал, не сорвать ли ангелу переговоры.

— Деньги — тлен! — отмахнулся Вознесенский. — Не в деньгах цена, хоть вы мне двадцать пять рублей предложите.

— И предложу, — мгновенно отозвался Азирафель. Вознесенский смутился, явно не понимая, как расценивать такую щедрость, и не выйдет ли так, что он чудовищно продешевит.

— Вы бы видели эту книгу, — торжественно начал он. — Толстая, как наш игумен, и тяжёлая — с трудом подымешь!

— Ну уж ты загнул, батюшка, — наивно вмешалась хозяйка, которая так и осталась в дверях, выпроводив дочерей. — Я помню, дырку в стене под неё всего в три кирпича делали.

— Да что тебе помнить! — быстро перебил Вознесенский. — Три кирпича!.. Что ты мне толкуешь про кирпичи, когда мы о бесценных познаниях, заключённых в рукописную форму, говорим!

— Какие вы сердитые, — обиделась та. — Слова сказать нельзя.

— Прикажи, матушка, подать нам наливочки, — виновато попросил тот. — Такое дело сгоряча не решишь.

Наливочкой Кроули искренне заинтересовался. Уложив ногу на ногу, он сидел, крутя в пальцах хрустальную рюмку, и сквозь хрусталь наблюдал, как в ангеле просыпается алчность. Вознесенский юлил, как мог — он боялся одновременно и продать, и продешевить, и остаться с книгой, и проявить неуважение к просвещённым гостям.

— В этой книге, — вдохновенно вещал он, — такие тайны содержатся, такие откровения — в дрожь бросает. Непосвящённому человеку в неё даже заглядывать нельзя — глаза сожжёт. Яшка, лакей мой, как-то одним глазком взглянул — одним-единственным — так что вы скажете, окривел с того самого дня.

— Неужели, — вежливо сказал Азирафель, с любопытством принюхиваясь к наливке.

— Господин граф записал в ней рецепт эликсира бессмертия, полученный им от египетских мистиков, — вдохновенно продолжал хозяин. — Прямо при мне показывал, как его составлять. Была у нас мопса, Жузель, Дашенька в ней души не чаяла. К старости слаба стала, днями напролёт спала в креслах. Так граф капнул этим эликсиром в блюдце воды, поднёс мопсе, та принялась лакать — и совершеннейшим щеночком стала у нас на глазах.

— Настоящие чудеса, — заметил Азирафель. Пригубив наливку, он слегка сморщился — та была крепкой, на рябине и клюкве. Кроули в один глоток прикончил свою рюмку и налил себе ещё.

— За такую книгу никаких денег не жалко, — добавил хозяин.

— Совершенно с вами согласен, — нетерпеливо ответил Азирафель.

— Да что там мопса! — возбуждённо продолжил Вознесенский. — С этой книгой граф вызвал себе в услужение настоящего чёрта!

Кроули фыркнул.

— Такая, скажу я вам, скотина была — чёрный, мохнатый, нос пятачком, на ногах — копыта. И хвост, навроде просячьего, этаким винтом. Позовёт его граф, скажет — а принеси-ка мне, нечистая сила, цельный рубин из короны персидского шаха — так ведь приносил! Такой ловкий был, что пожелаешь — всё доставит!

Кроули молча ухмылялся и слушал.

— Это же не книга, это настоящий клад, чистое золото! Один переплёт чего стоит — прошит золочёной нитью, а повсюду цветы, птицы, каменья!

— Сойдёмся на ста рублях, — решительно предложил Азирафель, которому явно не требовалось дальнейшей рекламы. — Прикажете послать за книгой?

Господин Вознесенский отхлебнул наливки, облизал губы.

— Отчего же не послать, — разочарованно сказал он, прерванный в полёте мысли. — Есть у меня надёжный человек — в кабак не завернёт, да и неграмотный, прочесть ничего не сможет. Завтра с утра и отправится. А вы, милостивые государи, окажите честь, останьтесь, пока он туда и обратно обернётся. Я вам наши места покажу, где граф прогуливаться изволил. Так уж он полюбил нашу деревню! Говорил, воздух здесь необыкновенный, а травы — ну так все волшебные.

— Несомненно, — сдержанно ответил Азирафель.

Надёжный человек — Терентий из передней комнаты — явился на зов и внимательно выслушал указание, переминаясь на месте и комкая в руках облезлую шапку.

— Ступай, голубчик, — велел хозяин, объяснив, что к чему. — Да смотри, не мешкай по дороге.

— Не извольте беспокоиться, батюшка, всё сделаем, — ответил тот, отвесив поясной поклон.

Для увеселения гостей на пруду устроили катания на коньках. Кроули от этой забавы отказался наотрез. Во-первых, он всё ещё злился на Азирафеля. Это он-то быстро сдаётся? Это ему-то терпения не хватает? Да его терпение было поистине дьявольским! Он оставался с Азирафелем галантным, держал себя в руках, а руки держал при себе — ну и чего ещё этому ангелу было нужно?

Во-вторых, кататься Кроули не умел.

Азирафель, заметив его мрачный вид, не мог не спросить, чем вызвано его хмурое расположение духа.

— Деревенским бытом, — раздражённо ответил Кроули, листая какой-то пухлый журнал из тех, что выписывал господин Вознесенский. Устав видеть перед собой сплошной текст без картинок, он выдрал страницу, свернул из неё журавлика и запустил в открытую печку.

Азирафель, уже одетый для гуляния, присел на кресло рядом. Кроули кинул на него быстрый взгляд — ангел выглядел слегка виноватым.

— Могли бы вернуться и дождаться книги в городе, — буркнул Кроули.

— В городе ты бы точно так же не высовывал носа на улицу, — заметил Азирафель. — Не всё ли равно, где ждать?

— В городе вид из окон меня веселит, — язвительно сказал Кроули. — В городе можно съездить на бал. В городе полно забавных людей. В городе каменные дома и камины.

— На бал, — с упрёком сказал Азирафель. — Устраивать твои вечные каверзы.

Кроули издал губами неприличный звук в знак презрения к замечанию Азирафеля. Не удержался — ухмыльнулся, вспомнив последний бал.

— Было весело, — с нажимом сказал он.

— Ничуть.

— А я видел, что ты смеялся.

— От неловкости! — отрезал Азирафель. — От смущения!

— Ты весь вечер хихикал, — мстительно напомнил Кроули.

— Я кашлял!

Кроули с ухмылкой протянул «угу» и с треском выдрал ещё одну страницу из журнала. Недавнее происшествие на петербургском балу до сих пор заставляло его веселиться.

Один провинциальный повеса, впервые попавший в общество, искал возможности познакомиться с какой-нибудь пожилой знатной дамой, чтобы наклянчить у неё протекции. Слоняясь по комнатам, он наконец наткнулся на одну особу, которая сидела в креслах, отдыхая после танцев, с ног до головы закутанная в чёрный венецианский плащ. Дама была одета в белое платье, его краешек виднелся из-под плаща. Молодой провинциал был отчаянно близорук, так что, заметив что-то белое у её кресла, естественным образом решил, что дама в чёрном уронила платок. Это был превосходный случай проявить свою учтивость и завязать знакомство, которое могло бы сулить ему женскую благосклонность, так что он ринулся прямо к даме, расталкивая гостей, чтобы не опередили, подлетел, почти запыхавшись — и вдруг, с размаху, поднял платок.

Кроули издал тихий смешок, вспомнив, какая поднялась суматоха. Потом вспомнил, что всё ещё злится на Азирафеля, перестал улыбаться.

— Мне было бы приятно, если бы ты составил мне компанию, — сказал тот, мягко вытягивая многострадальный журнал из рук Кроули. — И тебе свежий воздух поможет развеяться.