На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 74

Размышлять о землетрясениях и башнях Грандиозу было недосуг. Он, похоже, решил окончательно всех убедить, что вместо медового тенора у него расстроенная волынка, и затянул арию сначала, чем вызвал новый всплеск народного гнева.

— Прав был Звездный Пилигрим! — Взвился над сидениями худой усатый чиновник с моноклем. — Этот тип жулик! Его пение сплошной обман!

— Послушаем, что он запоёт, когда люди потребуют назад свои кровные денежки, — вполголоса проговорила Юлиана.

Расслышав ее высказывание среди всеобщего гама, чопорная дамочка рядом ниже поспешила озвучить свежую идею. Визгливо скандируя: «Верните деньги за билеты!», — она вскочила с места и в попытке покинуть галёрку чуть не вынесла дверь.

Пока ярус пустел, Киприан с убийственным спокойствием разгибал пальцы:

— … Три, два, один. Мотор!

На подмостки, как по волшебству, вывалилась уменьшенная копия Грандиоза. Та же красная физиономия, комплекция один в один. Разве что ростом двойник не вышел.

— Дамы и господа! Дамы и господа! — раскатисто возвестил он. — Великий простудил горло и пел вопреки наказу врача! Будьте благосклонны!

Особо благосклонные господа немедленно запустили в него тухлыми помидорами. А Грандиозу под дружные вопли негодующих достался гнилой кабачок сорта «Весёлый толстяк». Зловонный сок растёкся по камзолу, заполз в карман для брегета и вызвал острое желание прикончить неблагодарную публику — всех этих глупых клерков, изнеженных аристократов и напыщенных эстетов, которые думают, будто знают толк в искусстве.

Где-то над куполом театра заверещала сигнализация. Зрители ринулись к кассам с твёрдым намерением их опустошить, но нарвались на могучих охранников с застывшей злобой на лицах и крепкими кулаками.

Юлиана наблюдала за суматохой с балкона, облокотившись на парапет.

— Дело пахнет керосином, — сказала она и, обернувшись, поймала обеспокоенный взгляд Киприана.

— Уходим, — коротко бросил он. Оттащил ее от парапета, потянул вверх по широким ступеням. И вместо того, чтобы направиться к дверям, проскользнул за тяжелую пыльную портьеру, которая заслоняла зарешеченное окно подсобки.

— И это называется «уходим»?! — возмутилась Юлиана. Ее беспардонно придавили к шероховатой стене, отрезав пути к отступлению.

— Замри!

Тьма за гардиной висела душная и густая, как мазут. Горло гадко засаднило, словно Юлиана, вздумав над собой поиздеваться, проглотила морского ежа. По спине стадами поскакали ледяные мурашки. Видимо, после снежных баталий и простаиваний на ветру без должного утепления защитные силы организма всё-таки сдали позиции.

За дверью неприкрыто торжествовал хаос: топотал, кричал на разные голоса, словно примеряя, какой больше подходит. Выбивал почву из-под ног и набирал обороты, когда у кого-то на нервной почве разыгрывалась истерика. Гвалт то нарастал, то терялся в мраморных галереях. Лучиной тлела призрачная надежда, что до их портьеры люди Грандиоза не доберутся. При мысли, что укрытие обнаружат, Юлиану начинало трясти.

Близость Киприана и громкое биение его наполовину человеческого сердца дурманили рассудок. Но не настолько, чтобы позабыть об угрозе и начисто раствориться в чувствах. Может, кому-то и по душе искать покой в мятежных бурях. А вот ей куда приятнее устраивать крошечные мятежи в безбрежном океане благополучия.

Отгородиться бы щитом от враждебного мира, исчезнуть, спрятаться там, где тебя не достанут. Быть одновременно нигде и везде — и почувствовать себя, наконец, в безопасности!

— Что там происходит? Отчего кричат?

Дыхание Киприана обожгло ей щеку:

— Грандиоз слишком дорожит репутацией, чтобы безропотно отпустить свидетелей своего провала. А провалился он с треском. Так что суди сама.

— Я слышала, как жестоко он покарал критиков из Пеметона. Поговаривают, будто от них даже угольков не осталось.

Удивившись, что в столь многообещающей тесноте она еще может рассуждать о беспощадности Грандиоза, Юлиана кашлянула, а вслед за тем безудержно расчихалась и зарылась лицом в складки одежд человека-клёна.

Невидимые, но довольно остро заточенные когти драли горло, точно диванную обивку. Застарелая пыль забивалась в ноздри. Озноб и не думал отступать. У него на счет Юлианы имелись вполне конкретные планы. Когда к ней в голову вдруг затесались чужеродные мысли, она сочла себя безнадежно больной и на всякий случай предупредила, что вот-вот сыграет в ящик.

Киприан не отреагировал. Он словно окаменел. А надтреснутые голоса продолжали на разные лады жаловаться, что им, видите ли, страх как неуютно под слоем лака и что они никому бы не пожелали быть замурованными столь же зверским образом. "Уж лучше окончить дни в бедняцком очаге или паровозной печи", — нестройным хором добавили они.

Затем неведомая жизненная форма внезапно умолкла, словно где-то с другого конца телеграфного провода стало поступать ответное сообщение. Как ни пыжься, а что говорят по ту сторону, не разобрать. Какая-то избирательная телепатия.

Спустя некоторое время у Юлианы в голове вновь замкнулась цепь, и жизненная форма потешно произнесла:

— Рады служить! Для вас что угодно! Бросайте хоть в жерло вулкана, господин!

Какие, однако, покладистые… доски деревянного пола! Только что ее осенила догадка: Киприан договаривался с паркетом о чрезвычайно коварной диверсии.

Дверь распахнули с ноги, и в обитую бархатом пустоту балконного яруса ворвалась охрана великого жулика. Командовала парадом Селена. От стали в ее голосе Юлиану как ледяной волной окатило.

— Обыщите здесь всё! Они не должны уйти!

Не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто Селене понадобился. Воспользовавшись статусом и ситуацией, она решила отыграться: противницу — в утиль, а Киприана — в кандалы, пока не одумается и не воспылает ответным чувством.

Пол скрипел и прогибался под натиском грубых сапог. Юлиана даже не думала унимать бешеный стук сердца. Она знала: это клокочет гнев. Кипит, превращается в едкий пар, копится под пластами сознания и просится наружу. Но не сдержаться значит выдать себя с потрохами.

Опьяненный болезнью мозг соображал с трудом. Туго ворочались проржавевшие насквозь шестеренки, пульс дробью отдавался в висках. Кирпиан заподозрил неладное и дотронулся до ее лба.

— Ты вся горишь!

— Ничего. Не сгорю, — как можно тише отозвалась она. Но, кажется, их всё-таки услышали.

— Проверьте за портьерой! — раздался гневный приказ Селены. Топот тотчас сменил направление, загоняя противную, назойливую дрожь под коленные чашечки.

Несмотря на кисель в голове и высокую температуру, Юлиане удалось обуздать свой страх и смириться с тем, что в ближайшее время уютная постель с жаропонижающим ей не светят. Единственное, с чем она не желала мириться, так это с чувством безысходности, которое давило где-то под диафрагмой. Покорно дожидаться, пока их обнаружат? Ну уж дудки! Где видано, чтобы отважную Юлиану заставляли дрожать, как овечий хвост?!

Элемент внезапности сработал безупречно. Когда, оттолкнув Киприана, она выпрыгнула из укрытия охранникам навстречу, те под жуткий скрежет и скрип буквально вросли в землю. Не то чтобы они совсем не двигались: двигались еще как! Размахивали руками, точно ветряки при урагане. Гнулись, извивались ужами. Да только с места было не сдвинуться. Паркетные доски, вывернувшись из пазов, намертво приковали здоровяков к полу. И Селена их участи не избежала.

— Не дайте им сбежать! — проорала она чужим голосом. Вероятнее всего, позаимствованным у родного батюшки. Путаясь в складках юбки, Юлиана полоснула ее взглядом и на шатких ногах поспешила к проходу, куда уже стекалось подкрепление. Обогнула одного из охранников, который жаждал до нее дотянуться. Не очень удачно уклонилась от удара левой и замахнулась с намерением врезать в ответ. Окружающая обстановка выбрала именно этот момент, чтобы поплыть перед глазами, перекувырнуться и повиснуть вверх тормашками. Падение отсрочил уверенный захват человека-клёна.