Обрученная с врагом (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 32

— Ох, мой мальчик… — действительно, дядя Эрих. Патер ду патти приехал к тому, что осталось от племянника. — Я и не предполагал, что все так закончится.

Анна-Мария всхлипнула и поднялась с кровати. Мартин вдруг почувствовал злость — острую, тяжелую, бьющую по невидящим глазам. Злость, от которой начало знобить.

— Да? А что ты предполагал, дядя Эрих? Что ты планировал?

Мартин рванулся было вперед и тотчас же ощутил, как натянулся протянутый поперек груди ремень, что удерживал его на кровати. Благоразумно. Не сбежит и не свалится.

Сухая старческая рука погладила его по щеке. Мартин не видел дяди Эриха, но чувствовал, что тот улыбается, и его улыбка полна печали и горечи.

— Я планировал новую династию, Мартин, — признался дядя. — Старая, видишь ли, полностью изжила себя. От нее было много вреда и никакой пользы. Принц Андреас казался мне идеальным вариантом. Твоя роль была в подписании нового законопроекта об ограничении ведьм в правах. Мина, чтоб рванула, но не уничтожила всех.

— Я, значит, был разменной монетой, — прошептал Мартин. Несколько мгновений назад ему казалось, что хуже и больнее, чем есть, уже не станет.

Стало.

— Ах, дитя мое, — вздохнул дядя Эрих, вроде бы совершенно искренне, но Мартин никак не мог поверить в то, что он сочувствует и признает свою вину. — Мне жаль, мне действительно очень жаль. Но ты жив, и это самое главное. Скоро мы поедем домой.

«Скоро мы поедем домой» — именно так сказал дядя Эрих много лет назад, когда вошел в больничную палату, где юный Мартин, раздавленный своим горем, сидел на койке и смотрел в окно — там шел первый снег, и мир, в отличие от его души, был чистым и белым.

Все возвращается. Все всегда возвращается.

— Анна-Мария, — позвал Мартин и услышал быстрые легкие шаги: Анна-Мария подошла к нему и сказала:

— Да, Мартин, я тут. Я с тобой.

Щеки вдруг стали влажными, и Мартин понял, что плачет. Своими слепыми бесполезными глазами — плачет.

— Лучше бы ты убила меня, — произнес он. — Лучше бы ты убила.

Глава 9

На то, чтобы заново освоиться в доме дяди Эриха, у Мартина ушло две недели. Патер ду патти и его многочисленные слуги сделали все, чтобы он чувствовал себя комфортно и уютно — конечно, с определенными поправками.

Мартин занял свою прежнюю комнату на втором этаже. Дядя предлагал первый, но получил категорический отказ. Утром Мартин медленно спускался по лестнице, проходил через холл и выбирался в закрытую оранжерею. Это было просто. Двадцать широких ступеней, сто сорок пять шагов по чуть поскрипывающему паркету к предусмотрительно открытой двери — и появлялся запах травы, воды, цветов, звук щелкающих ножниц садовника и гравий под ногами. Еще пятьдесят два шага — и Мартин выходил к своей скамье. Рядом с ней стоял стол: Мартин определял его по запаху свежезаваренного чая и темного шоколада в вазочке.

Он садился на скамью, протягивал руку и брал чашку. В первый раз, когда Мартин нащупал тонкую фарфоровую ручку, пальцы вдруг затряслись, и он расплескал чай на скатерть. Тотчас же появились шаги, легкий холодный шелест убираемой скатерти и звон посуды, а затем голос домоправителя почтительно произнес:

— Все готово, господин Хольцбрунн.

Мартин протянул руку и взял чашку. На этот раз у него получилось донести ее до рта и не расплескать.

В первые дни после возвращения Мартин почти все время пребывал в тихой истерике. Боли не было — была лишь тьма. Приглашенные дядей Эрихом врачи делали уколы, щелкали сканерами, и Мартин засыпал: ему снились яркие сны, и в несколько мгновений после пробуждения Мартин наивно верил, что все еще зряч. Но потом тьма наваливалась на него горячим сухим брюхом, и Мартин понимал, что теперь так будет всегда.

Его не убили. Его сделали калекой, и это было хуже смерти. Мартин прошел через несколько скрупулезных осмотров и проверок, и вердикт докторов был однозначен: потеря зрения необратима.

— Дитя мое, король Андреас жаждал твоей казни, — признался дядя Эрих однажды. — И требовал, чтобы тебя отключили от аппаратов, пока ты был в коме. Но мы с ним договорились.

— У вас ведь есть способы влияния, — произнес Мартин без выражения. До него донеслась тихая усмешка дяди Эриха.

— Да, — просто ответил он. — Даже на короля.

Однажды Мартин на ощупь добрался до балкона и перевалился через перильца вниз, надеясь, что свернет себе шею, и все это закончится. Не свернул, ничего не сломал, отделался легким испугом — слуги, бывшие всегда на подхвате, подняли Мартина с газона и унесли в дом, потом приехал врач, и Мартин вдруг ощутил, как гнойник боли, вызревавший в нем все эти темные дни, лопнул, и страдание вытекло прочь.

Он смирился.

Дядя Эрих принес Мартину сборник аудиокниг, и теперь на фоне журчания воды и шелеста листьев звучала классическая литература в изложении лучших актеров страны. Мартин слушал, изредка придвигая к себе чашку, в которой всякий раз было ровно столько чая, чтобы он мог спокойно донести ее до губ и не разлить. Незримый слуга всегда появлялся вовремя, чтобы наполнить чашку, а с пультом аудиосистемы Мартин управлялся сам.

Иногда ему хотелось посмотреть новости. Желание, впрочем, пропадало почти сразу. Мартин и без телевизора знал, что сейчас происходит в стране. Функции инквизиции переложены на полицию, и глава департамента охраны внутреннего порядка хватается за голову от такого привалившего счастья. Потому что ведьма без печати, которая не скрывается — это форменный кошмар. Контролировать себя ведьма, конечно, не станет — значит, полиция получит в подарок, допустим, массовые убийства детей, которые орут под окнами и мешают ведьме спать.

— Вспомните еще инквизицию, — негромко произнес Мартин. — Вспомните…

— Простите, господин Хольцбрунн? — тотчас же подал голос слуга, решивший, что его позвали.

Мартин не ответил.

Во всей этой откровенно дерьмовой ситуации Мартина радовало только то, что Эльза выжила, и с ней не случилось ничего плохого. Разумеется, она не появлялась в его жизни, не приезжала, не звонила и не писала писем. От дяди Мартин узнал, что Эльза перевелась на заочное отделение, работала главой департамента дискриминации — занималась расследованием ущемлений прав ведьм и ведьмаков. Наверняка ее жизнь была интересной и приятной, наверняка она вздохнула с облегчением, избавившись от навязанного мужа.

«Передайте моей жене, что я любил ее…» Интересно, смотрела ли Эльза прямую трансляцию его казни?

Мартин не удивлялся такому стремительному продвижению бывшей жены по карьерной лестнице. Ведьма уровня Хиат, уникум и сокровище — наверняка, его величество Андреас приберегает это чудо для собственных нужд. Если бывший куратор Франк рассчитывал, что ему что-то светит с Эльзой, то наверняка его разочаровали: не для него яблочко зрело. Думая об этом, Мартин испытывал легкую тень ревности и тотчас же понимал, что не имеет права на эту ревность.

И он невероятно удивился, когда в первый день зимы, по обыкновению сидя в оранжерее, вдруг услышал робкий знакомый голос:

— Привет…

***

Эльза вылетела из столицы ранним утром: у госпожи директора департамента дискриминации была назначена официальная встреча с кураторами Восточного округа. В аэропорту она попросила встречающих немного подождать ее и завернула на пару минут в туалет, откуда не появилась ни через полчаса, ни через час.

— Шо топчетесь? — рявкнула уборщица: официальные лица, стоявшие под дверью, топали грязными лапами по помытому, а никакого пиетета перед властью свободная теперь ведьма не испытывала. — Нету там никого!

— Как «нету»? — растерялся один из кураторов. — А госпожа директор?

— Господа усе у столице, — сообщила уборщица и, открыв дверь, продемонстрировала отхожее место: все двери кабинок были распахнуты настежь, посетителей в них не наблюдалось.

А Эльза, накинувшая на себя заклинание с простеньким названием Вуалетка, в это время садилась в электричку, одну из многих на пути в Симах. Паспорта при покупке билета не требовалось, и Эльза вздохнула с облегчением: теперь ее не найдут. Вернее, конечно, Андреас вычислит, куда она могла направиться — но у нее все равно есть время.