Двое: я и моя тень (СИ) - "AttaTroll" - Страница 50

В тот злополучный вечер надо было взять себя в руки, бросить квартиру, сесть на велосипед, забрать Марту и навсегда уехать из проклятого района. Беззаботная девчонка в одночасье превратилась в запуганного мышонка, которому теперь предстояло вообразить себя котом.

Вечером машина привычно стояла на том же месте, Итан был пунктуален, всегда вежлив, не задавал лишних вопросов, но если Лизи заводила непринуждённую беседу первая, поддерживал её легко и с удовольствием. Никаких холодных «да», «нет» — всегда красивые развёрнутые фразы.

Сев на заднее сиденье, Лизи стянула перчатки и бросила их рядом. Итан выкрутил руль, и они поехали.

— Что такой воспитанный и интересный человек забыл на службе у Джокера? — бестактно спросила Лизи.

Итан посмотрел в салонное зеркало и улыбнулся.

— У каждого из нас своя история, связанная с Джокером. Я прав?

— Да, Итан, вы не промахнулись с этим умозаключением. А кто вы по профессии? Ну, кроме водителя.

— Учитель английского языка и философии, несколько лет проработал в школе, сеял в неокрепшие умы доброе и светлое, учил их порядочности помимо прочего.

— Вот это да! — удивилась Лизи. Она глянула в окно и спросила: — Так. Разве мы не домой?

— Нет, босс приказал отвести вас к нему, ехать недолго, не беспокойтесь.

Лизи распахнула пальто и стянула сапожки. Глянула в зеркало и дежурно улыбнулась:

— Простите меня, Итан, я…

Он приложил руку к голове на манер военного и кивнул.

— Без проблем, ваши дела с боссом меня не касаются.

Итан умница, один из немногих людей, кто действительно нравился Лизи. По-человечески. Он был чертовски прав, когда сказал, что у каждого своя история, своя дорога, которая привела к Джокеру. Может, у Итана история не самая печальная, очень хотелось в это верить.

Вскоре машина припарковалась у невысокого отеля в небольшом тихом районе. Милое светло-розовое здание с лепниной на окнах. Всего три этажа. Лизи запахнула пальто, поблагодарила водителя, сунувшего ей листок бумаги с написанным на нём номером — тридцать два — и вышла из машины. Изначально любая игра стоит свеч, а уж там как пойдёт.

— Я буду здесь, — бросил он ей вслед.

Лизи поднялась на третий этаж и встала у двери. Надо же, когда-то так же она стояла у своей квартиры, когда Джокер ждал её, а она сбегала от него, пряталась, боялась. Обманывалась. Кто бы сказал ей тогда, что она затеет опасную игру, её бы удар хватил, а вот посмотрите-ка: у жизни свои шутки, и им необязательно быть смешными. Лизи повернула ручку и проскользнула в густой полумрак номера. Тихо. Настольная лампа на журнальном столике возле окна несмело раздвигала тьму вокруг себя, отчаянные лучи тонули в ней, не в силах побороть. Света хватало лишь для того, чтобы различить серые силуэты. Лизи потянулась к выключателю, щёлкнула им и обвела номер изумлённым взглядом. Скромная обстановка, но в то же время гордая. Комод по левую руку, а по правую вешалка. Два кресла у окна. У стены расправленная кровать: примятая простынь красноречиво говорила, что на ней уже лежали.

Дверь в ванную открылась, и Джокер не спеша вышел, вытирая руки салфеткой. Увидев Лизи, он улыбнулся, отбросил салфетку в сторону и, пританцовывая и мурлыча под нос мелодию, подошёл ближе. Оглядел с ног до головы. Хищно облизнулся.

— Сколько нынче платят простым работягам? Может, мне тоже устроиться к вам? Буду грести бабло лопатой, глядишь, разбогатею, прикуплю себе новый костюмчик. А? Что скажешь? Или Артур решил побаловать свою девочку?

Он погладил плечи дорогого пальто и, аккуратно распахнув за полы, оценивающе оглядел Лизи с ног до головы и стянул его. Глаза Джокера блестели, а сжатые губы вытянулись в тонкую линию. Кажется, сердце Лизи пропустило удар. Другой. Но она взяла себя в руки и положила дрожащие пальцы на его плечи. Привстала на носочки. Прижалась к нему. Его ладони коснулись её талии, смяли юбку, потянули вверх. Дыхание Джокера сбилось, когда он коснулся её бедра.

Сдавленный рык над ушком, тихий стон, сменившийся ехидным смешком.

— Где это ты потеряла свои трусики, ра-адость? — последнее слово он игриво растянул, смакуя его, словно пробуя на вкус. Будто оно заиграло для него по-новому.

Лизи потянулась к его губам, поцеловала, обвила его шею, как пылкая ненасытная любовница, соскучившаяся по своему ненаглядному клоуну. Пуговица за пуговицей расстегнула жёлтый жилет, прижалась грудью к рубашке, потёрлась, губы едва касались его губ, опаляя жарким дыханием, соблазняя.

— А их и не было, — кокетливо ответила она и загадочно улыбнулась.

Джокер смял юбку и запустил пальцы между ног, настойчиво, по-хозяйски. Навис над Лизи, и она отступила назад, уткнулась спиной в стену и замерла, не сопротивляясь напористым и бессовестным ласкам. Его губы прикасались к её шее, пачкая краской. Джокер собрал волосы Лизи в хвост и потянул назад, заставляя её запрокинуть голову. Она простонала и подчинилась, открывая шею для нетерпеливых поцелуев. Он прижал её к стене сильнее, вжался, одной рукой задрав блузку и жадно сминая грудь, а другой лаская между ног.

Лизи несдержанно опустила руки к ремню, расстегнула, справилась с пуговицей и молнией, запустила пальцы внутрь. «Да-а, радость», — жаркий дрожащий шёпот над ушком. Он поймал её губы в поцелуй, а Лизи украла его тихий стон. Обхватила пальцами член, сжала, неторопливо погладила. Джокер хрипло вздохнул. Она послушно позволяла делать с собой всё, что хотелось безумному клоуну. Он наслаждался её пальцами на своём члене, облокотился о стену и навис над Лизи, обжигая её щёку горячим горьким от сигарет дыханием.

Любовь Джокера такая же: горькая и безнадёжная, искалеченная, как и его душа. Пропащая. О такой любви мечтают глупые школьницы, чтобы плохой парень показал им, кто тут хозяин, а окунувшись в опостылевшие со временем слёзы, разбившись солёными волнами о скалы реальности, девочки сбегали к свету. К хорошему, доброму будущему. А у Лизи не было счастливого будущего с романтичным финалом. Её в лучшем случае ждали муки похлеще прошлых, а в худшем — безносая старуха с косой. Может, жизнь и не кино, но роли всё равно у каждого свои. Лизи играла святую грешницу, падающую в ад, и даже если она сумела бы отмолить свои грехи, отмолила бы от себя Джокера, душа её так и останется чёрной. Готэмские ангелы – они такие: их сердца смоляные, а мысли и дела преступные.

Уж раз попала в паучьи сети, то играй по правилам паука.

Джокер шептал ей: «Радость моя, девочка моя» и, обхватив талию, жадно прижимался, толкаясь в послушную ладонь. Лизи слушала, как лёгкие, едва слышные стоны прерывали его шёпот, он прикасался губами к ушку, и мурашки просыпались и бежали по коже, воображение рисовало непристойные картины. Отстранившись, Джокер потянул Лизи в сторону, подхватил её и усадил на комод. Сразу же с жадностью раздвинул её ноги, устраиваясь между ними поудобнее. Брюки упали на пол, и он переступил через них, откинул в сторону.

Бирюзовая юбка, собранная в складки, легла на талию; расстёгнутая блузка упала с плеч, обнажив грудь. Горячие ладони Джокера легли на неё, похотливо смяли, заявляя тем самым непоколебимое право владеть всем телом.

Джокер прижал Лизи к себе, толкнулся внутрь, и она задохнулась. Впилась в плечи, задрожала, потянулась к его губам — Джокер накрыл их опьяняющим поцелуем, обманчиво сладким, дьявольски нежным. Утонуть в нём легко, а верить ему нельзя. Лизи и не верила, но приносила себя в жертву во имя спасения. Её поцелуи такие же обманчивые и вероломные.

***

На третий день детектив попросил ещё одну встречу, хотя Лизи нечем было его порадовать. Полиции в городе не было, всё держалось на людях Джокера, которые — ни для кого не секрет — не ахти как справлялись с возложенной на них функцией. Полиция хотя бы делала вид, что им не всё равно, худо-бедно кое-что исполняла, хотя Лизи не питала к людям в форме особой симпатии. А самопровозглашённые клоуны сеяли хаос. Наверное, в Джокере всё-таки было что-то человеческое, потому что он подавил прокатившуюся по городу волну изнасилований. Зачинщиков, писали газеты, по слухам закопали живьём, а другие жёлтые страницы трубили, что их скормили свиньям на местной ферме. Одна история краше и кровавее другой.