Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 44

• Предыдущая
• 44/144
• Следующая

– Верю. Словам – верю. Своей информации – тоже верю. Не могу сомневаться. Но ваши слова и мое знание чудовищным образом не совпадают с моим обонянием. Этого просто быть не может.

– Ну, и как же мы будем выходить из создавшейся ситуации?

– Понятия не имею. Только время, быть может, расставит все на свои места?

– Надеюсь, – он с улыбкой посмотрел на Елену.

– И кошмары вас не мучают?

– Я же не сплю, разве вы не знаете?

– О Господи. Я и забыла. В это просто невозможно поверить.

– Что выросло, то выросло.

– А как же мораль?

– Никак. На том свете ответим. О, стихами заговорил, это же надо! Нет никакой универсальной морали. Нельзя сидеть и ждать, пока тебя убьют. Нужно драться. Нельзя не стремиться предотвратить убийство, даже если для этого нужно убить убийцу. Или убийцу сотен. Или сотен тысяч. При чем тут мораль? Где здесь место для нее? Единственная мораль, которую я признаю, заключается в следующем: я дерусь, потому что дерусь. Я никого не надеюсь победить, кстати. Я просто не отступаю. В принципе. Зло, добро, мораль... Откуда добро и мораль, если нет зла, пани Елена?! Когда мои люди видят, как мы превращаем все вместе свинец в золото, у них такой эмоциональный и творческий подъем начинается, что просто диву даешься! И они сразу же понимают: зло, оказывается, далеко не всесильно. Просто с ним нельзя мириться и пересказывать друг другу с ужасно умным видом всякий бред про конвергенцию. И тогда все мы выиграем. Только зло будет в проигрыше. Поэтому я стрелял, стреляю и буду стрелять в мерзкие хари с большим удовольствием. И без всяких угрызений совести.

– Ну, предположим. А как быть с таким понятием, как верховенство закона?

– О чем это вы?

– Ну, хотя бы об этой вопиющей истории с подростками, рисовавшими граффити в метро. Ваши «Королевские Соколы», беззаконно патрулировавшие улицы, надевали им железные рукавицы, так что бедные дети несколько недель не могли есть и пить без посторонней помощи, и обливали их какой-то несмываемой краской, а полиция штрафовала родителей на совершенно чудовищные суммы.

– Дорогая, вы не владеете вопросом. Это непрофессионально.

– Я не репортер отдела происшествий. Сюжет в данном конкретном случае меня мало интересует. Меня интересует подоплека.

– Я, однако же, позволю себе обозначить сюжетную канву. Так вот. И рисовали они отнюдь не только в метро. Кем надо быть, чтобы малевать всякую мерзость на памятнике Святому Вацлаву и Лорете?! Это что такое, черт подери?! И потом. Никто никого не штрафовал, родителей несовершеннолетних засранцев обязали выплатить нанесенный городскому хозяйству ущерб, а совершеннолетние должны были сделать это сами через общественные работы. После нескольких месяцев уборки нечистот даже самым передовым и сознательным альтернативщикам расхотелось геройствовать. А что касается рукавичек... Так бедным деткам пришлось просить папу и маму покормить и напоить ребеночка, что способствовало развитию чувства стыда, которое у них на тот момент совершенно отсутствовало, а у родителей проснулись родительские чувства. Результат – мир в семье и возвращение будущих граждан в лоно законопослушания. А то, что над их нелепыми варежками и разрисованными физиономиями потешались все прочие подростки, тоже имело чрезвычайно сильный воспитательный эффект. И в школу им пришлось ходить, и учителя ставили им колы, так что все нормально.

– Вы меня поражаете. Вы же умный человек, энциклопедически... ну, не образованный, хорошо, но эрудированный. Разве вам не известно, что юным свойственно асоциальное поведение, что это медицинский факт, вызванный особенностями формирования нейронных связей в мозгу, а не злой умысел?!

– Разумеется, я это знаю, пани Елена.

– И как вы это знание употребили?!

– Только так, как и следовало его употребить. Вы правы – с медицинскими фактами не поспоришь. Но мы и не собирались. Мы их употребили по назначению. В воспитательных целях. Если кто-нибудь чего-нибудь не понимает, то нужно просто выучить правила. Путь в увлекательный и интересный мир взрослых проходит не там, где они думают. Совокупления без чувств, наркотики, алкоголь и насилие – не запретные и потому вожделенные яблоки этого мира, а его ядовитые змеи. И для того, чтобы не умереть от их яда, нужно выучить правила, как с ними обращаться. Это требует времени и сил, не только физических, но и душевных. Кто не хочет учить правила, полагая, что он уже все умеет и знает, – будет наказан. По-настоящему сильно, больно и унизительно. И таких девушки любить не будут, потому что девушки любят длинноногих и начитанных, а не прыщавых придурков, гугнявящих гнусавый речитатив под ритмичное дыдыканье!

– Сумбур вместо музыки, – усмехнулась Елена. – Пан Данек, да чем же вы отличаетесь от так проклинаемых вами большевиков?

– Математическим знаком, дорогая.

– Неужели? – Елена хмыкнула. – Но с искусством вы поступаете...

– Где вы видите искусство? Кривляющаяся гнусь в униформе уличных громил – это искусство, по-вашему?! Нет-нет, и не мечтайте. Спортивные комплексы, скаутские отряды, кружки выпиливания лобзиком и курсы кройки и шитья, – пожалуйста, сколько угодно, в каждом дворе и совершенно бесплатно. С захватывающими экскурсиями по всему свету, кстати. Но беситься, еще и накачиваясь всякой дрянью – не пойдет. Примите и прочее.

– Но человеку нужно перебеситься, пан Данек. И желательно в юности.

– Нет, – рявкнул он так, что Елена дернулась от неожиданности. – Не будет этого! Прогрессоры, а не сопливые наркоманы. Воины, а не косопузые нытики. Ученые, а не шляющиеся по подворотням дебилы. Их боевые подруги, нежные, верные, терпеливые и любящие. Понятно?!

– Ужас. А ваши «Королевские Соколы», караулящие студентов Нового университета и срывающие с них куфии [51] – это что такое?

– Это? Воспитательный процесс. Причем двусторонний. «Соколам» – кстати, они не мои, а королевские, что вполне логично вытекает из названия – нужно куда-то девать энергию. А мы ее просто правильно канализируем. А у ваших сопляков из Нового необходимо культивировать определенные нейронные связи. Например, что куфия – это плохо.

– Таким способом?!

– Вам известно, что «Соколы» их даже не бьют?! – рассердился Майзель.

– Они их унижают. Обзывают «шахидами».

– Замечательно. Вы считаете, что «шахид» – это ругательство?

– Конечно. А что?

– Ничего, – Майзель как-то странно посмотрел на Елену и улыбнулся. – Вам не кажется, что у нас с вами гораздо больше совпадений во мнениях, чем различий?

– Это сейчас неважно, и...

– Это важно, пани Елена. Это просто очень, очень важно. Для меня – обязательно.

– Но у нас с вами очень разные методы.

– Не методы, дорогая. Не методы, – инструменты.

– Вы хотите единомыслия.

– Единодушия.

– Это нереально.

– Возможно. Но я дерусь, потому что дерусь.

– Вы не можете приставить всем свою голову, пан Данек. Даже если вы действительно говорите, – и делаете, – очень правильные вещи!

– А плевать, – Майзель оскалился дерзко и весело.

– А кто не может? Или не хочет? Больные? Неспособные?

– Больных – вылечим. Неспособных – приставим к делу, которое они способны делать, за вознаграждение, позволяющее жить по-настоящему достойно. А кто не хочет... Кто сознательно не хочет... – Майзель пожал плечами.

– Но так не бывает!

– Будет, – он посмотрел на Елену и кивнул, подтверждая собственную правоту, в которой, похоже, был убежден неколебимо. И улыбнулся. – У нас – будет, пани Елена. Уже есть. У нас много денег, дорогая. В том числе и для этого. И мы этого хотим. А значит, сможем.

Елена молча разглядывала его, как экспонат палеонтологического музея. Потом тихо спросила:

– И куда вы нас всех тащите, вы, чудовище?! Вы нас слышите?! Мы же люди, а не пулеметные расчеты!

– Мне некогда, пани Елена, – спокойно, без всякого пафоса, сказал Майзель. – Все вопросы – после победы, дорогая.

• Предыдущая
• 44/144
• Следующая