Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна - Страница 36

— Спят? — цепи Кощея брякнули вслед словам.

— Спят, — разбойник тихо прошелся по темнице.

— Яга поняла, что беда случилась. Чую, как заклятьями силы мне пытается прибавить, но эти оковы проклятые… Она скорее в лепешку расшибется.

— Совсем не выходит?

— Жалкие крохи, друже. Будто на дно кружки воды плеснули.

— А ежели поднатужиться?

— Можно, пожалуй, — после раздумий неуверенно согласился Бессмертный. — Тут другая беда.

— Что еще?

— Хворый этот, — колдун явно говорил о Ярке. — Не жилец парень, а ведьма его не бросит. Вот и думай, Соловушка, ежели я цепи оборву да дверь снесу, кто этого бугая на себе потащит?

— Кто бы ни потащил, далеко не уйдем. Его бы подлечить.

— Выбор невелик, — тяжелый вздох, и Кощей снова замолчал. — Можно поправить молодцу здоровье или освободить меня.

— Чтоб у Кышека, черта поганого, глаза лопнули! — громко выругался Соловей.

— Ты бы потише ему здоровья желал, — подала голос Досада. — Хотя… уже все равно.

Грудь кузнеца резко вздыбилась, я дернулась и схватилась за изодранную рубаху. Друг зашелся в кашле, не открывая глаз. Лицо побелело, черные круги выступили под веками, синюшные, распухшие губы отчаянно кривились, он извивался, бился на полу.

— Кощей, помоги, — от страха только шипеть могла, горло сковало.

Плевать на все, плевать сотню раз! Без конца повторяла имя любимого, боялась, случится страшное. Смерть подошла к Яру так близко, что я чувствовала ее запах, слышала шаги за дверью. Она будто шлепала по коридору босыми ступнями — не спеша, растягивая мои жилы до боли.

— Помоги… — еще раз попросила я.

— Ведьма, умрет или он, или все мы.

Яра выворачивало в агонии.

— Ты бессмертный, ты не умрешь. Мы выберемся отсюда — я знаю. Знаю! Помоги!

— Соловей, что скажешь? — колдун напряженно уставился на друга.

— Ничего не скажу, — разбойника неслабо трясло от волнения, он замотал головой и отвернулся.

— Подойди, ведьма.

Не вставая, поползла к колдуну, сдирая колени в кровь о камни. Штаны давно превратились в рваное тряпье, как и мое сердце. Кощей сомкнул веки, и смуглые щеки налились чернотой. Он доставал крохи силы из каждой жилки, из самой глубины. Собирал, что разбросанный бисер — кроху за крохой. Невыносимое, мучительное ожидание показалось вечностью. Ярушка уже не шевелился, только хрипел все тише и тише. Стояла перед колдуном на коленях, глядела изголодавшейся шавкой в надежде скорее получить подачку. Пятерня Кощея задрожала, на кончиках пальцев собралась прозрачная, что слеза, капля. Скорее подставила связанную пригоршню, принимая спасение для любимого.

Становилось невыносимо душно, мучила жажда. За глоток воды готова была воевать хоть с дюжиной чародеев, и победа была бы за мной. Досада всерьез начала рассуждать о скорой казни. Ей приходилось тяжелее всех — не хотела бы я оказаться здесь, одетой в шубу, которую и снять-то нельзя. Последние мгновения жизни представляла иначе, но ровное, спокойное дыхание Ярки — все, что хотелось сейчас слышать. Пусть будет так, пока мы еще живы.

Любимый быстро пришел в себя после капли живой воды. Раны и синяки исчезли, он снова стал здоровым, красивым молодцем, но что-то в нем изменилось. Не случилось у нас радостной встречи и пылких слов. Дело даже не в месте, где мы оказались, не в компании, не в перевязанных запястьях. Чужой, холодный, он словно отгородился забором: рядом постоять можно, а калитка заперта. Друг сжимал мои пальцы в огромных ладонях, но взгляд оставался пустым — и это пугало куда больше смерти. Готова принять обиду, злобу, даже ненависть, но не равнодушие, которым от кузнеца за версту несло.

— Раз уж все одно помирать, выслушай меня, Василиса, — Досада шаркнула копытом, сидя в углу. — Я виновата в том, что приключилось.

— Не говори глупостей, — встрял Соловей. — Заклятье Вечности всему виной.

— Знаю, что говорю, — продолжила чертовка. — Кышек ко мне не раз приезжал, то на чин погадать, то на девок. Однажды приехал сам не свой, как дурман-травы объелся. Рассказал, что узнал о заклятье одном, и что отыскать его надобно. Обещал озолотить — у него в телеге и впрямь мешок денег был.

— Зачем нечисти столько золота? — Кощей разминал затекшую шею.

— Хотела в городе жить. Опостылела мне нора черта — мужа моего. Плюнула ему на лысину да подалась в заброшенный дом жить. Погадала путнику заезжему и понеслась обо мне слава по Рускале. Народ потянулся, кто курочку привезет в уплату, кто дров заготовить поможет, а Кышек с деньгами всегда приезжал.

— Нечисть? Среди людей? — разбойник нервно засмеялся, уронив голову на колени.

— А что такого? — нахмурила бровки Досада. — В Колдограде и не такое бывает.

— Разве что в Колдограде — местечко то еще. По мне лучше в Темном лесу, чем в том гадюшнике.

— Много ты понимаешь! — рыкнула чертовка на молодца, оголив острые клыки.

— Значит, ты Кышеку сказала, где заклятье Вечности искать? — я складывала в голове кусочки ее рассказа, понимая — пожар в Косиселье мог не случиться…

— Сказала, — горько подтвердила гадалка. — Он тогда уехал и денег не оставил. Пообещал, мол, найдет, что искал — вернется с наградой. Воротился, но смурной и недовольный. Накинулся с кулаками, так отходил, думала, копыта треснут. Заставил еще раз кости кидать. Как смогла, глянула, да увидала такое… Огонь страшный, люди заживо горели. Худо сделалось от побоев. Тогда Кышек ко мне охрану приставил, а сам уехал. Приказал молодцам, как в себя приду, за ним послать.

— Пригрел Горох гадюку на груди, — снова завелся Соловей.

— Помолчи, — не выдержав, рявкнула на друга и кивнула чертовке.

— Охрану сумела обхитрить, обратно к черту сбежала, но скоро ссориться шибко стали, и зимой он меня прочь погнал. Вернулась к избушке, принюхалась — давно никого вокруг не было, ну и решилась вещей собрать да бежать куда подальше. Только печку растопила, тут ты, Василиса, пожаловала. Обрадовалась, думала, деньгами в дорогу разживусь, а как погадала, поняла — у тебя заклятье Вечности хранится.

— Поэтому прогнала?

— Что мне оставалось? Больше о заклятье и знать ничего не хотела.

Кощей еще долго выспрашивал у чертовки, чего Кышеку известно. Поделившись, Досада заметно ободрилась. А мои мысли летали далеко от государевых темниц, иногда оседая в безумно душной коморке. Ловила обрывки разговоров и снова к воспоминаниям ворочалась.

Запах пота пропитал все вокруг, хотелось сделать глоток воды и уснуть, не чуять, не видеть ничего больше. Измученные, уставшие от полона, мы все, как один желали, чтобы эта история закончилась. Как угодно, но закончилась. В четырех стенах судьба Рускалы волновала все меньше. Мир сжимался до размеров темницы, понемногу переставая существовать.

— Знаю — книжку порвали, — впервые за долгое время шепотом заговорил Ярка. — Где обрывки?

— Две части у Кышека, одна здесь, — обрадовалась, что милый завел беседу.

— Где — здесь?

Вместо ответа показала ладонь с застывшими рунами, и на лице Яра мелькнула не то ликование, не то безумие, и по спине от того холодок пробежался. Серые глаза кузнеца жадно глядели на знаки, на губах заиграла улыбка. Сжав пальцы в кулак, отвернулась. Боязно стало, никогда прежде такой охоты в нем не видала.

Послышался поворот ключа, лязг затворов, и в коморку вошел Туга. За спиной колдуна вертелся парнишка, опасливо поглядывая на нашу компанию из-за плеча старшего товарища. Дверь за ними глухо хлопнула, я вздрогнула от мелькнувшей мысли — конец.

Государев чародей сделал несколько шагов, сложа руки за спиной, и остановился возле нас с Яром. За пару мгновений Туга растерял напыщенность, засуетился, оглядываясь. Выкатил глазища, набрал воздуха в грудь и принялся чихвостить парнишку:

— Не помирать ли сюда кузнеца кинули? — молодой колдун уменьшился в росте под напором Туги. — Вы как их вязали, бестолочи?

— Х-х-хорошо в-вязали, — виноватого не слабо заколотило.