Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна - Страница 35

— Как маловато? Яга пир закатила, не всякая свадьба такой видала.

— Не ел я…

— Кош, ты ополоумел? — удивление разбойника граничило со злостью.

— Ведьма с толку сегодня сбила, кусок в горло не лез, а потом закрутился, только вот вспомнил.

— Это Василиса, что ли? Боюсь спросить, чего она опять выкинула…

— Ай, — Кощей рукой отогнал воспоминания, — подарок ей сделал, а она не взяла.

— Хороший подарок?

— Добрый вроде. Девицы украшения любят… Любят?

— Ну, любят.

— Вот! Обычно колечко там или пояс каменьями расшитый подаришь, и глаза загорятся, а эта… Сказала, мол, я одинокий — вроде бестолковый, и жемчужные бусы не взяла.

— Что, Кощеюшка, до того не знал девичьего отказа? — в узких глазах Соловья заиграла улыбка.

— Басурманское ты трепло, — ехидно скривился Бессмертный.— Я же от чистого сердца.

Пойми этого мужика! Говорят, он старик тысячелетний, а выглядит, что молодец в расцвете сил. То плюет на Рускалу, то выручать соглашается. Подарки делает от «чистого сердца» и тут же шипит почище гадюки. Свихнулся, поди, на старости лет.

— Надо было книгу дарить, — чуть слышно шептал колдун.

— Кощеюшка, я тебя не узнаю, — разбойник прибавил шагу.

За их разговором не заметила, как тайная тропка закончилась. Мы очутились на мшистой поляне. Весна украла зиму, оставив серые пятачки хрупкого снега. Обрывистые края пригорков тянули корни-руки к теплу, вечер бросал мягкий свет через густые сосновые кроны. До заката совсем немного оставалось. Ох, успеть бы дотемна Досаду вызволить.

Только о чертовке подумала, как перед нами, словно из воздуха, появились всадники — воины и колдуны верхом на гнедых лошадках, не меньше трех дюжин мужиков, а все, что братья: кафтаны серые, шапки мехом отделанные, лица тяжелые. Позади на вороных Туга, да… Кышек — вылитый царь Рускальский. От горшка два вершка — ежели подпрыгнет, бороденка — три волосенки, седая.

— Принес? — Кышек выехал вперед, к нему тут же двинулись прислужники.

— Привел? — ухмыльнулся Кощей.

— Привел, — заулыбался в ответ лже-царь. — Раскрой секрет — на кой леший тебе гадалка? Решил вокруг пальца меня обвести? — он ловко спешился и жестом приказал охране сделать то же самое.

— Дела до тебя нет, как и до Рускалы. Много чести…

Слушать не стала. Осторожно ступая между всадниками, искала чертовку. Лошадиные хвосты лупили по лицу, старалась терпеть, не отмахиваться. В тесной толпе задеть кого или фыркнуть в голос — значит, смерть встретить.

Досада стояла позади дружной компаний Кышека. Руки тугими вязками за спиной стянуты, сама вперед глядела, не моргая. Копыта, что вросли в мох, а грудь не колыхалась от дыхания. Обошла гадалку, на молодцев рядом поглядела — оба чародеи, точно опытные, хоть и молодые. В глазках огоньки лихие. Встала перед чертовкой присмотрелась — будто кукла, лицо что из воска отлито. Шерстка белая на весеннем ветре колыхалась, а сама недвижимая, бледная — ни кровинки в жилах.

— Ведите! — гудящий голос Кышека пробил толпу.

Туга вытаращил и без того выдающиеся глаза, вскинул руку — оба молодца рядом с гадалкой зашептали заклятье. Досада глубоко вдохнула и заговорила еле слышным, деревянным голосом:

— Приказывай, хозяин, все исполню.

Туга довольно погладил седоватую бороду, спешился и, дойдя до чертовки, оценивающе окинул взглядом. У меня живот скрутило от увиденного — ненастоящий царь решил Кощею ненастоящую Досаду отдать. Пока чародей вел гадалку под локоть к Кышеку, я вынырнула из толпы и бросилась к Соловью.

— Забирай, но сначала обещанное отдай, — самозванец протянул раскрытую ладонь навстречу, зажатому в кулаке Бессмертного, обрывку.

— Не спеши, — разбойник почувствовал мой тычок в бок и остановил друга.

Поляна замерла, даже ветер притих под внимательным взором Кощея. Сама глядела на Досаду и диву давалась. Еще пару мгновений назад она и простому человеку живой не показалась, а теперича дышала с волнением, в глазах страх, щеки румяные. Я принюхалась — колдовством от нее не пахло.

— Ну? — не найдя ничего подозрительного, Бессмертный вопросительно глядел на Соловья.

— Калачи гну, — зло процедил парень, озираясь по сторонам. — Не то здесь что-то.

— Хватит голову морочить, — Кышек нетерпеливо затряс ладонью, — давай сюда заклятье!

— Стой, говорю! — разбойник снова одернул Кощея.

В тот миг меня что из ушата ледяной водой окатило. Рядом неуклюже развернулся Туга, задев меня плечом. Он свел брови, сморщил нос, шумно вобрав ноздрями воздух. Глянул так, будто видимая перед ним стою. Резкий взмах — и шапка невидимка полетела с головы наземь.

«Василиса» — без голоса, одними губами произнес мое имя Кощей. В вечернем лесу затрещали морные шары, ветер разнес едкий удушающий запах сотен заклинаний.

Тесная коморка государевых темниц радушно приняла гостей. Нас с Соловьем силой швырнули на грязный пол, я проехалась по трухлявой соломе, разодрав штаны. Спасибо, хоть факел гореть оставили. Поднялась с трудом, руки немели от веревок.

— Обыскали? — тихий вопрос Бессмертного напугал не хуже громкого крика.

Колдун в цепях болтался у стены, сапоги не доставали до пола с ладонь. Каждое звено надежно окутывали чары — металл переливался от синеватого к ядовито зеленому. Незавидное положение не только для полоненного Кощея… Кроме него, нас отсюда никто не вытащит.

— Кинжал отобрали, — разбойник сплюнул, встав на колени.

— Руны у ведьмы не заметили?

— Нет… вроде, — на мгновение засомневалась я.

— Рассказывайте, — совершенно ледяным тоном приказал Бессмертный. — Друже, ты знал, что она за нами идет?

— Знал, — голова молодца виновато опустилась.

— Не сомневался.

— Кощеюшка, я же не хотел! Думал, вдруг Кышек чего выкинет, а Вася предупредит, ежели что…

— Кышек по сравнению с нашей ведьмой — младенец, — горько хохотнул колдун. — Уж от нее скорее лиха дождешься.

— Досада не настоящая была, я предупредить пыталась.

— Спасибо, — Кощей то ли впрямь благодарил, то ли издевался.

— Чего делать-то?

Вопрос разбойника остался без ответа. Дверь отворилась, впуская пыль, и через порог ступила гадалка. Настоящая Досада выглядела куда хуже куклы на поляне. Исхудавшая, с заплывшими глазами, она еле перебирала копытами по каменному полу. От белой шерсти и памяти не осталось, в тусклом свете шуба выглядела страшно — грязь да колтуны. Следом стражники зашвырнули в коморку почти бездыханное тело. Ярушка… Бросилась к другу, но со связанными руками шибко не разгуляешься. Глядела на милого, и колотить начинало. Прильнула к груди — еле-еле сердечко трепыхалось, раз через два ходило. На лицо смотреть боязно — синяк на синяке, нос перешибленный, губы в кашу разбиты.

— Ярка, миленький.

— Не в себе он, почти насмерть забили, — Досада опустилась на пол, прижавшись к стене. — Все пытали, где тебя искать.

— Ярка… — слезы катились по щекам, падая на грудь кузнеца. Я обернулась к чертовке, отрывисто глотая душный воздух, чтобы заговорить. — Как он тут очутился?

Она не ответила. Махнула взглядом и глаза опустила. Ладони чувствовали слабые толчки Яркиного сердца, глаза закрывались. Загаженная коморка терялась в тонкой дреме, щека переставала ощущать стылый камень и колючую солому. Друзья замолчали. Наверное, они тоже готовы принять новый поворот, ведущий в тупик.

Понять, что значит безысходность, можно только однажды. Когда надежда сгорела над пламенем беды, уже не хочется кричать, бежать, искать выход… Не хочется ничего. Липкий страх остается потом на коже, высыхают слезы, и ты засыпаешь, как замерзший путник в холодном лесу. Спокойно, безмятежно, в последний раз.

Проснуться все же пришлось, да еще и с ощущением невыносимой горечи от того, что надежды на легкую смерть не оправдались. Руки по-прежнему лежали на груди Яра. Боялась потерять отрывистое дыхание милого. Казалось, будто от меня зависит слабая искра жизни в его теле. Сама не знаю откуда, но точно знала — Ярка умирает.