Счастье любой ценой (СИ) - Лакс Айрин - Страница 43

— Прошу прощения, этого больше не повторится. Мы, конечно, уволим эту девушку… Вы будете писать заявление?

— Не надо, пожалуйста! — просит горничная Марина.

— Замолчи, — обрываю её. — Уведите. У меня разговор к вам…

Читаю имя и отчество управляющей, указанное на бейдже.

— Любовь Николаевна…

— Да-да, конечно. Толя, уведи её немедленно! И глаз с неё не спускай, пока господин Русаков не решил, как поступить.

Господину Русакову плевать на всё. Кроме того, почему в первую очередь указали пальцем на Янину. Я не думаю, что она воровала хоть раз! Но немногим раньше поверил. Просто прошло почти три года. Я понятия не имею, чем и как Янина жила всё это время.

Дверь захлопывается.

— Почему вы сразу указали на Янину?

— Извините, пожалуйста. Вышло недоразумение. Когда все всполошились, Марина первая шепнула, что Янине Руса…

Администратор осекается, понимая, что фамилии у нас с Яниной одинаковые.

— Это родственница, — сразу поясняю я.

— Извините.

— Ближе к делу. Извиняться нужно не передо мной. Я жду…

— Янина работает у нас совсем недавно, буквально несколько дней. У нас в штате не хватает уборщицы, но это временно. А Толя, охранник, просил пристроить девчонку. Не в моих правилах нанимать непроверенных людей. Но Толя поручился за неё. Когда у вас пропал кошелёк, сомнения сразу упали на новенькую. К тому же все в курсе её ситуации, что ей нужны деньги.

— Все в курсе ситуации. На что ей нужны деньги?

— Мальчонка у неё обварился. В кипятке искупался. Его разместили в городское ожоговое. Но случай сложный. Наши врачи сами знаете, как лечат. В областную почему-то не переводят. И…

Дальше мне уже было неинтересно слушать. Я резко вскочил и вихрем пронёсся обратно, метнувшись к Янине.

— Говори, что с сыном! Ну же!.. Почему молчала, Ян? Почему ты постоянно молчишь?

Я сам не заметил, как сорвался на крик, вцепившись в тонкие плечи пальцами.

— Илюше очень плохо. Большой ожог. Ему становится только хуже, — пролепетала Янина. — Мне нужны деньги, чтобы спасти ему жизнь…

— Собирайся. Живо.

Владимир собран и серьёзен. Он нанимает такси, чтобы добраться до городской больницы.

— Как это случилось? — спрашивает он.

Это были первые слова, что я услышала от него за всё время поездки.

— Несчастный случай. Я была на работе. Мама была у меня в гостях. У нас отключили горячую воду и электричество на целый день. Мама кипятила на газовой плите ведро с водой. Снимала с плиты и переставила его на пол. Илюша крутился возле ног. Нечаянно зацепил ведро, оно опрокинулось. Мама не успела его оттащить. Илюша упал в разлившийся кипяток…

— Мама. Всезнающая, да? — резко спрашивает Владимир.

Такси останавливается у больницы.

— Почему сразу не позвонила? Гордая такая?

— Я же…

— Ладно, потом разберёмся. Кто врач?

Владимир сразу проносится внутрь больницы. Тяжёлый больничный запах окутывает с головой. А потом начинает твориться хаос. Я сижу в коридоре на диване, слыша, как в отдалении громыхает голос Владимира.

Меня не пускали к Илюше. Не помогали ни увещевания, ни обещания подмазать. Держали в коридорах и кормили обещаниями, что ему вот-вот уже должно полегчать.

Но глядя, как забегал медицинский персонал сейчас, понимаю, что я мало обещала и не способна говорить так, как Володя.

Владимир в сопровождении главврача направляется в сторону ожогового отделения. Я встаю, чтобы идти следом.

— Сиди здесь. Я скоро вернусь.

— Постой. Тебе можно? Тебя пустили? Я хочу увидеть сына!

Владимир отцепляет от своего локтя мои пальцы и толкает в сторону коридора. Он нетерпеливо натягивает больничный халат, суетливо предложенный кем-то из работников.

— Сиди. Ты сделала всё, что могла. Дальше я сам. Сиди! — едва не рычит он, видя, что я вновь подскакиваю.

Мне опять приходится ждать. Проходит полчаса или чуть больше, но мне кажется, что прошла целая вечность, прежде чем Владимир вновь появился около меня.

Лицо у него странно отстранённое, такого я не видела ещё ни разу.

— Вставай. Надо собираться.

Владимир разворачивается и идёт на выход. Даже не сомневаясь, что я побегу вслед за ним, как собачонка. Потому что сейчас он — единственное спасение.

— Володя?..

На улице он резко оборачивается.

— Молчи. Сейчас… Молчи. Мне удавить хочется тебя и себя. Нас обоих. За всё, что мы натворили. И за вот это… — он машет в сторону больницы рукой. — И за вот это в особенности…

Такси всё ещё стоит возле здания больницы. Наверное, Володя просил подождать, не помню.

— Где ты живёшь? Адрес назови!

Тишина в салоне автомобиля гнетущая. Таксист даже выключил разухабистый шансон. Владимир напоминает глыбу льда. Он не двигается и даже не смотрит в мою сторону. Его рука неподвижно лежит на сиденье. Рядом с моим коленом. Я боюсь пошевелиться: кажется, что меня заморозит навечно его ледяной яростью.

Мы поднимаемся на третий этаж. Владимир нетерпеливо вырывает у меня из рук ключи, видя, что я не попадаю в замочную скважину. Мамы дома нет. На кухонном столе лежит записка: «Ушла на рынок».

— Значит, ты живёшь вот так, да?

Владимир оглядывается, рассматривая пространство крохотной кухоньки. Прогуливается по залу, останавливается у корзины с игрушками и вздыхает.

— Собирай вещи. Я обо всём договорился. Сына срочно переводят в областное ожоговое.

— Володя. Тебя пустили к Илюше? Как он?

— Как?

Владимир оборачивается, внезапно смеясь.

— Как, блядь? Хуёво. Настолько хуёво, что меньше всего это… напоминает ребёнка! Он гниёт заживо, тело вздулось… А ты спрашиваешь, как? Пока ты, сука, лелеешь свою гордость и хуй знает что ещё… Он помирает в этой захолустной больнице. Живьём гниёт, понимаешь ты или нет?

Я опускаюсь без сил на диван. Врачи отговаривались только общими фразами: тяжёлое состояние, нельзя трогать… нельзя транспортировать. Но обещали, что скоро полегчает.

Владимир нарезает круги по комнате, останавливается возле зеркала на ножках. Он внезапно срывается, ударяет кулаком по зеркалу. Слышится звон разбитого зеркала.

— Так тяжело позвонить и попросить о помощи? Неужели твоя сраная гордость и неприязнь стоят чьей-то жизни? Стоят жизни твоего сына, да? Отвечай, ну же! Что ты молчишь? Постоянно молчишь и убегаешь! Добегалась! Ты убиваешь сына… Своего сына, в котором, по твоему мнению, нет ничего от меня…

Владимир тяжело дышит, остановившись напротив меня. Кровь стекает по разбитому кулаку, капая на ковёр.

— Хорошая вышла встреча. Так ты ответь мне. Оно того стоит, да? Сын умрёт, а ты будешь довольна, что высидела в своей раковине. О да, высидела, но не попросила о помощи. Отвечай! Почему ты в отеле сразу не сказала, в чём дело? Почему ты молчишь и выставляешь меня монстром?

Владимир обхватывает пальцами мой подбородок. Пальцы мокрые и скользкие от крови. Он проводит большим пальцем по моим губам.

— Это делается вот так… Открываешь рот и говоришь… Говоришь… Говоришь… У тебя язык отнимается или просто отсыхает, когда дело касается меня? Так противно?

Внезапно он отстраняется. Глаза у него покрасневшие и странно блестят. Он резко выходит из комнаты. Слышится шум воды.

Я на трясущихся ногах иду следом за ним.

— Я… помогу. Тут аптечка.

Владимир умывается ледяной водой. Лицо и рубашка стали мокрыми.

— Себе помоги, Янина. Научись быть живой.

— Я звонила тебе! — выпаливаю я. — Звонила несколько дней назад!.. Я позвонила тебе почти сразу же!

— Врёшь!

Он выпрямляется, нависая надо мной.

— Звонила! — говорю я. — Я тебе звонила, Володя. На звонок ответила твоя жена… Она просто послала меня, сказав, что этот номер теперь принадлежит ей. И на работу тебе я тоже звонила. Сказали, что тебя нет в городе. Я просила твой новый номер телефона… Секретарша отказалась мне сообщать его. Я просила, чтобы тебе передали о моём звонке. Я хотела попросить тебя о помощи! Ты не прав, Володя. Это не гордость… У меня нет гордости, когда дело касается ребёнка.