Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 104

Липкий холодок страха пробегает по спине, когда Эйвери покидает комнату, закрывая за собой дверь и оставляя нас с Роном одних.

Не стану отрицать, Эйвери пугает меня. Но не так, как Люциус, перед которым я испытываю почти благоговейный страх. И все же, в обществе этого незнакомца становится как-то не по себе. Не знаю, как объяснить это, но…

Рон помогает мне подняться на ноги, поддерживая за плечи, и пристально вглядывается в меня.

— Ты как? — Обеспокоенно интересуется он.

— Нормально, — киваю ему, ободряюще улыбаясь. — Мне не впервой.

Шутка не кажется ему такой уж смешной, что и не удивительно. Смешного в этом действительно мало.

Он хмурится и, кажется, боится задать следующий вопрос.

— Что с тобой случилось прошлой ночью? — Тихо спрашивает он. — Когда я вернулся, тебя уже не было, и никто не сказал мне, где ты.

От воспоминания о вчерашнем унижении, желудок скручивает в тугой узел, но я стараюсь не показывать вида, что что-то не так.

— Ничего. Я просто… ну, мне стыдно об этом говорить, — нервно усмехаюсь, почти истерически. — В общем, я пару раз глотнула вина, — ну, того, что мы разливали, — наверное, я слегка переборщила, и…

— Да знаю я, — прерывает меня Рон. Сказать, что я удивлена, значит, ничего не сказать. — Они оживленно обсуждали это происшествие, посмеиваясь над тобой. Но меня занимает другое: что было, когда Люциус Малфой вдруг вышел из-за стола и больше не вернулся?

Судорожно пытаюсь загнать взбунтовавшийся страх поглубже. Рон не должен уловить нотки паники в моем голосе.

— Понятия не имею, — спокойно отвечаю я. — Драко отвел меня в комнату, и я моментально заснула. Если его отец и был здесь, то я его уже не видела.

Рон глубоко вздыхает. Он зол, это сильно заметно. Невозможно семь лет быть дружить, и не научиться угадывать его настроение.

— Слушай, Гермиона, — он не собирается сдаваться, — что бы там ни говорили, я не идиот.

— Я знаю, Рон.

Он кивает, сжимая губы в тонкую линию.

— Тогда прекрати обращаться со мной, как с последним дураком, — он пристально и настойчиво смотрит мне в глаза. — Что между тобой и Люциусом Малфоем?

Холод сковывает сердце, и я поспешно выдаю:

— Честно, Рон, ниче…

— Ничего?! — Возмущенно переспрашивает он. Создается впечатление, что он уже давно мечтал об этом спросить. — А это нормально, что ты все время только о нем и говоришь? Почему ты постоянно смотришь на него?

— Я не…

— Я все прекрасно видел собственными глазами! — Он не сбавляет тон. — Когда вы оказываетесь в одной комнате, ты все время смотришь на него, а, когда не смотришь, то он смотрит на тебя. Что такое? Скажи мне правду!

— Я же говорю, что ничего! — От отчаяния я тоже срываюсь на крик. — Да и вряд ли ты сможешь понять. Ты почти все время один, а я… он ни на минуту не оставляет меня, мучая и истязая. Мне страшно, Рон. И поэтому я все время наблюдаю за ним или говорю о нем, потому что я живу в страхе перед ним. Каждый день и каждую минуту я боюсь!

Он крепче сжимает мое плечо.

— Ты не должна бояться его, — неистово шепчет он. — Я здесь, Гермиона. Помнишь, как Василиск напал на тебя на втором году обучения в Хогвартсе?

— Помню ли я? — Откровенно удивлена. Конечно, помню! Первое, незабываемое влияние Люциуса Малфоя на мою жизнь.

Рон кивает, в его взгляде столько эмоций.

— Тогда я поклялся, что буду всегда защищать тебя, и не допущу, чтобы с тобой снова случилось что-то плохое.

Его глаза наполняются слезами, и он поспешно отворачивается от меня.

— Но сейчас… я чувствую, что теряю тебя, — с горечью в голосе продолжает он. — Словно он забирает тебя у меня. Он имеет над тобой власть, Гермиона, и ты не можешь отрицать это, — он глубоко вздыхает. — С каждым днем ты все дальше и дальше от меня.

Молча, смотрю на него. Высокий, с копной рыжих волос, которые сейчас уже заметно отросли и прядями ложатся на плечи. А ведь когда-то было время, когда его загривок был коротко острижен. Но не теперь.

Я понимаю, как ему одиноко. Потому что сама чувствую то же самое.

Но мы больше не должны оставаться одни.

Протягиваю руку, зарываясь пальцами в его волосы, касаясь шеи, и обхожу его, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

И прежде чем обдумать свои действия, я привстаю на цыпочки и целую его. Я ждала этого поцелуя пять лет.

Так волнующе и сладко, и начинает кружиться голова, когда он обнимает меня и чуть приподнимает, притягивая ближе. Он приоткрывает рот, и я тут же проникаю в него языком, исследуя и лаская. Но Рон прерывает поцелуй, и мы оба счастливо смеемся.

Это прекрасно. Так все и должно быть.

Глаза в глаза. И глупые улыбки на лицах. И кажется, словно солнце сияет только для нас, согревая нас. В этот момент вся боль уходит. И призрак Люциуса больше не нависает над нами. Есть только Рон и я, и все хорошее, что существует в мире.

Он наклоняется за вторым поцелуем. Обвиваю руками его шею и снова привстаю на цыпочки, ведомая его крепкими объятьями…

Дверь неожиданно распахивается.

Поспешно разрываю объятия и, повернувшись, вижу того, кого я меньше всего хочу видеть. Последнего человека на Земле, который должен был застать меня с Роном.

Люциус стоит на пороге комнаты, пристально глядя на меня. Выражение его лица и горящий яростный взгляд способны испепелить меня на месте. В них столько ненависти. Но сейчас он ненавидит меня не за то, кто я, а за то, что я сделала.

Прищурившись, он рассматривает нас.

— Теперь ты понимаешь, почему я категорически против посещений без надзора?

Только сейчас я замечаю Эйвери, стоящего подле Люциуса, но не придаю этому значения. Для меня существует только Люциус и ненависть в его взгляде.

— Прости, Люциус, — говорит Эйвери. — Я и помыслить не мог, что это будет так… неприятно для тебя.

— Ну, теперь знаешь, — он почти не шевелит губами. Несколько секунд буквально прожигает меня взглядом, а потом поднимает палочку.

Но направлена она не на меня.

— Круцио!

С пронзительным криком Рон падает на пол. Я опускаюсь следом, пытаясь удержать его в руках, но он неистово вырывается в агонии, громко крича и изворачиваясь.

Поднимаю глаза на Люциуса.

— Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас! ПРЕКРАТИТЕ! — Голос звенит от отчаяния.

Но он остается глух к моим просьбам. В его взгляде, направленном на Рона, полыхает огонь нечеловеческой ярости и ненависти. Первобытный. Животный. И с каждым новым криком, этот костер разгорается все ярче и ярче.

Снова поворачиваюсь к Рону, безуспешно стараясь удержать его, но все усилия напрасны. У него начинает идти носом кровь, лицо приобретает землистый оттенок, а глаза закатываются…

Все резко заканчивается.

Рон неподвижно лежит на полу, кровь все еще течет из носа, глаза плотно закрыты, а грудь часто поднимается и опускается в такт дыханию.

— Рон! — Трясу его за плечи. — Рон! Очнись!

Пальцы твердо смыкаются за моем запястье, отводя мою руку от Рона. Люциус склоняется над ним, проверяя пульс.

— Он жив, грязнокровка, — шепчет он и выпрямляется. — Верни его в комнату, Эйвери. И больше никогда не позволяй ему приходить сюда, не поставив меня в известность.

— Как скажешь, Люциус. Но, прости, конечно, разве нам не запрещено причинять ему вред?

— Он ведь жив, — усмехается Люциус. — А теперь убери его с глаз долой.

Несколько мгновений Эйвери смотрит на Люциуса, а затем, пожав плечами, левитирует Рона из комнаты и закрывает за собой дверь.

Мы с Люциусом остаемся наедине. Снова.

Он напряженно смотрит на меня.

Я тоже смотрю на него, открывая и закрывая рот, не зная, что сказать.

Судя по тому, как быстро Рон сдался боли, ярость и ненависть, вложенные в заклинание, не поддаются описанию.

Мне хочется убить Люциуса за это.

— Признаюсь, я разочарован, грязнокровка, — тихо произносит он ледяным тоном. — Я всегда знал, что твое положение столь низкое, что тебя едва можно считать человеком, но полагал, что ты умнее, — он окидывает меня взглядом, в котором откровенно читается отвращение.