Тыловики (СИ) - Геманов Олег Алексеевич - Страница 32

Всё также на корточках пробираюсь к углу, на мгновенье выглядываю. Успеваю заметить ноги в ботинках, торчащие между задних обрезиненных катков тягача. Это маловато для прицельной стрельбы, но всё лучше, чем ничего. Меня немец не видит, весьма активно лупит по воротам.

Сзади три раза стреляет Котляков. Выстрелы пистолета совсем не серьёзные, на фоне остальной пальбы выглядят жалко.

— В окно лез, паскуда! — звонко кричит Павел. Где он сам — не понятно.

Осторожно высовываюсь из-за угла. Ботинки на месте. Левый шевелится. Плотно прижимаю хлипкий приклад к плечу, даю две короткие очереди. Чёрт, не попал! Пули вспахали землю чуть правее заднего катка. Делаю небольшую поправку и долблю максимально короткими очередями. Пули выбивают искры из катков, с непривычным звуком рикошетят от гусениц. Есть! Попал! Немец орет, вертится под тягачем. Еще разок даю очередь по вертлявому. Рукоятка затвора замирает в переднем положении. Надо менять магазин.

Кто-то из красноармейцев, срывая горло, кричит:

— Граната! — и добавляет пару крепких ругательств.

Оборачиваюсь. Твою мать! Рыбоглазый из глубины комнаты швыряет сквозь разбитое окно колотушки, стараясь закинуть их поближе к крыльцу. Красноармейцев, как ветром сдувает. Я мгновенно отпрыгиваю за угол. Слышу, как орёт Котляков. Взрывается первая граната. Затем вторая. Свистят осколки. Непроизвольно, синхронно с взрывами, вжимаю голову в плечи. Наши уже в безопасности, схоронились за глухой стенкой, матерятся по — черному.

Немец под тягачем прекратил орать и теперь лишь глухо и протяжно стонет. Бросаю короткий взгляд назад. Под гусеницей лужа крови. Хорошо я ему ноги посёк. Сейчас фрицу явно не до стрельбы.

Выглядываю из-за угла. Деревянные подпорки крыльца густо посечены осколками. Из окна высовывается ствол автомата. Человек в доме медленно осматривает местность сквозь прицел. Затаив дыхание, достаю колотушку. Медленно откручиваю колпачок и резко дёргаю за фарфоровое кольцо. Сколько раз читал, что терочный состав у гранаты горит пять секунд. Казалось бы — уйма времени. Быстро досчитай до пяти и спокойно бросай. Как прилетит, так сразу и рванёт. Я смог досчитать только до двух. Потом стало до ужаса страшно, явственно представилось, что граната взрывается у меня в руках… Заорав, бросаю колотуху в окно. Слышно, как она ударяется об стену и падает на пол.

Внутри какая-то суматоха, Хильтрауд орёт:

— Не трогай! Я сам!

В комнате топот сапог, что-то грохочет, раздаётся истеричный крик и тут же глухой стук. Мне показалось, что немцы попытались выбросить гранату в окно, но не удачно. Колотуха попала в стену, и отскочила обратно. Представив себе, какие рожи сейчас у фрицев, не могу сдержать улыбку.

Из окна вниз головой выпрыгивает Хильтрауд, с грохотом кувыркается по полу веранды и врезается ногами в перила. Одна перекладина с хрустом ломается. Следом в комнате взрывается граната, я вздрагиваю и снова против своей воли вжимаю голову в плечи. Фельджандарм, в отличие от меня, не обращает на взрыв никакого внимания, даже не дёргается. Несколько секунд смотрит на убитого обер-фельдфебеля и лежащего возле стены Руди. Оборачивается, поднимает голову и встречается со мной взглядом.

— Привет, рыбоглазый, — говорю я, герру унтер-офицеру фельджандармерии Хильтрауду Гельблингу. Дульный срез моего пистолета-пулемета смотрит ему прямо в лоб. Я нажимаю спусковой крючок.

Ничего не происходит. По телу прокатывается волна холода. Твою мать! Не поменял магазин после стрельбы по вертлявому! Хильтрауд нервно сглатывает, видно, как ходит под подбородком кадык, и бросается на меня. Лицо перекошенное, но страха на нём нет. Отшвыриваю автомат в сторону, делаю шаг вперед, мой кулак летит точно в лицо рыбоглазому.

Последний раз, я махал кулаками лет семь назад. В драках мне нужно просто попасть противнику в лицо. И всё, клиент, мило улыбаясь, с искренними извинениями падает на землю и тихо лежит. Всё же рост и вес, играет очень большую роль в уличных побоищах. Мне главное хоть один раз попасть. Но я не попадаю, кулак со свистом сечет воздух, меня заносит в сторону. Рыбоглазый где-то за спиной хрустит сапогами по стеклу. Быстро оборачиваюсь и сразу получаю чувствительный удар в челюсть. Следом второй. Перед глазами возникает пелена, звуки теряют четкость, время замедляется. Слышу, как тяжёлыми молотками стучит кровь у меня в висках. Хильтрауд дергается в сторону, делает подсечку, я с грохотом, падаю на пол. Пытаюсь встать, но мешает притороченная к спине и поясу амуниция.

Рыбьи глаза прямо передо мной. Хильтрауд вцепился двумя руками мне в горло, пытается душить. Напрягаю мышцы шеи, правой рукой бью, вернее, тыкаю унтера в челюсть. Он кривится, рычит, но горло не отпускает. Как сквозь вату слышу крик Котлякова, впереди топот. Над головой длинной, явно на весь магазин очередью лает автомат. На крыльце мат, пистолетные выстрелы. Отстранено удивляюсь: и второй немец не погиб от гранаты, теперь лупит из окна в белый свет, как в копеечку. Да, что же они, здесь все бессмертные?! Снова бью унтера в лицо, его голова откидывается в сторону. Вот! Уже посильней прилетело рыбоглазому, да и пелена у меня перед глазами начинает пропадать, еще несколько секунд и я полностью очухаюсь. Хильтрауд это тоже понял, отпустил шею, навалился всем телом, начал бить головой об пол, правой рукой зачем-то лихорадочно шарит мне по боку. Каска стучит об доски, мягкий кожаный подшлемник гасит удары. Звуки снова обретают сочность, бешено стучит сердце, мышцы вновь наливаются силой. Напрягаюсь всем телом, сейчас я тебя, гада… Унтер-офицер победно оскаливается, в руке штык-нож.

— И тебе привет, урод, — ненавидяще шипит Хильтрауд и с размаха бьёт меня штыком в горло. Через секунду еще раз. И без того выпученные глаза фельджандарма, расширяются, кажется, что еще немного и они просто вывалятся из глазниц. Унтер ошарашено переводит взгляд со штык-ножа в своей руке, на мою шею. Толкаю немца в грудь двумя руками, сбрасываю с себя. Он медленно поднимается на ноги, уставив на меня почти безумный взгляд. Но сейчас я быстрее, изо всех сил ору и от всей души засаживаю ему кулаком в подбородок. На этот раз попадаю. Рыбоглазый, как мешок с картошкой заваливается на бок, глухо стукаясь головой об пол.

Снова длинная очередь. Второй немец, в белой майке на голое тело, высунулся по пояс из окна, неудобно, с левой руки стреляет по бегущему по двору Тухватуллину. Пули за его спиной разбивают горшки, секут большие плетеные корзины. На крыльце головой вниз, лежит кто-то из красноармейцев. Из-за угла дома выглядывает с пистолетом в руке Котляков. Поднимаю тяжёлую дубовую табуретку, вышвырнутую Хильтраудом из окна вместе с рамой, широко размахиваюсь и бью острым углом сиденья в затылок, увлеченно стреляющему немцу. Автомат падает на веранду, немец вниз головой свешивается из окна, на пол тонкой струйкой течет кровь. Под ногами тихо стонет рыбоглазый, левая рука немного подрагивает. Я не испытываю к нему никакой ненависти. Вообще не испытываю никаких чувств. Просто не хочу, чтобы он снова встал на ноги. Не хочу больше видеть его глаза. Никогда. Поднимаю свой пистолет-пулемет с пола, дрожащими руками меняю магазин и всаживаю с десяток пуль в спину фельджандарму. Вкладываю полупустой магазин обратно в подсумок, а полный вставляю в автомат.

— Ну, вот и познакомились, — тихо произношу я, подхожу к Хильтрауду и забираю у него из руки свой штык-нож. Шея немного болит, острые края резинового лезвия наверняка оставили на коже красные полоски. Трогаю шею рукой, на кончиках пальцев — растёртая капля крови. Правая скула неприятно ноет, кожа на ней горит огнём. Никто не стреляет, не рвутся гранаты. Только яростно брешут собаки по всей округе. А так — тишина…

Ко мне подбегает Котляков. Дышит тяжело, пилотки на голове нет, видимо потерял во время боя:

— Всё? — Павел оглядывается по сторонам, поднимает второй пистолет-пулемет с пола, и тихо произносит. — Сулимова убило.

— Здесь, всё. Двоими часовыми сейчас займемся. Еще потери есть?