Тыловики (СИ) - Геманов Олег Алексеевич - Страница 33

— Нет. Только Кутяубаеву ногу немного осколками посекло. Ерунда.

— Там под грузовиком раненый фриц. Проверь, — киваю на свешивающего из окна немца. — А этого — добей. Мало ли что. И проверь всё вокруг…

Младший лейтенант, зло, сжав губы, подносит трофейный «Вальтер» к голове немца и два раза стреляет. Поворачивается, кричит своим:

— Отделение! Ко мне!

Вместе с красноармейцами к дому бегут и мои солдаты. Они тащат под руки Курта, его пышный чуб, словно набриолиненый торчит колом. Комбинезон залит кровью. Немец идет на негнущихся ногах, в глазах плещется ужас.

Так, а как мы сейчас будем валить часовых? При планировании операции я об этом не думал. Родной русский «авось» во всей красе. Значит, придется думать сейчас. Караульным по уставу запрещено покидать пост. В данный момент они, нервно тиская в руках винтовки, напряженно пытаются понять, что происходит возле дома Степана. Сколько немцы так просидят, пока не сдадут нервы? Десять минут, пятнадцать?

Красноармейцы под командованием Котлякова рассыпались по двору, собирают оружие, проверяют дом и хозяйственные постройки. Два бойца шустро побежали к грузовикам. Хлопнул винтовочный выстрел. Понятно. Красноармейцы проверили раненого мной вертлявого немца. Нашего убитого отнесли в сторону, положили возле сарая. Подхожу к столу, устало сажусь на стул рыбоглазого. Ребята подводят ко мне Курта. У паренька совершенно безумный взгляд. Лицо белое, как мел, губы дрожат.

— Присаживайся, камрад, — добродушно говорю я, гостеприимно показывая на стул рядом с собой. Под столом в луже крови валяется герр гауптман, а на столе, все, также навалившись грудью на разбитые тарелки, лежит обер-фельдфебель. Черт. Я уже и забыл как его фамилия, вот же память девичья. Курт c ужасом смотрит по сторонам, что-то пытается произнести, но у него не получается. Шипилов с Тороповым положив руки на плечи немца, усаживают его на место. Окидываю парня взглядом. Так, а что если задействовать Курта при нейтрализации часовых? Без ненужной сейчас стрельбы и прочих гранатных излишеств. И так всю станицу переполошили. А нам еще уходить надо будет. По возможности тихо и мирно. Закуриваю сигарету, показываю рукой на залитый кровью обер-фельдфебеля стол:

— Есть не хочешь, камрад? Да ты не стесняйся! Угощайся. Смотри, картошечка еще тепленькая.

Курт не может говорить, только мелко трясётся всем телом.

— А жить? — внимательно смотрю на парня. — Жить хочешь?

— Да, хочу, — с трудом выговаривает немец и закрывает глаза.

— Отлично! Где находится второй пост? В каком звании часовой? Есть ли пароль и отзыв?

Немец медленно, иногда буквально по слогам начинает отвечать. И не потому, что обдумывает ответа. Он сейчас по-другому говорить не может.

Как только Торопов с Шипиловым выбежали со двора и побежали к северной околице, ко мне подскочил Котляков:

— Мы хозяина с женой в кухне за домом нашли. Что с ними делать? — Павел покосился на свой автомат. — Степана в расход?

Мысленно усмехаюсь. Ну, надо же! «В расход»! Так мы и всю станицу перестреляем.

— Ты, Павел не горячись, мы с тобой не суд и даже не особое совещание, — недовольно отвечаю я, и приказываю: — Обоих запереть в доме, вместе с Куртом. Всем остальным — привести в порядок оружие, занять оборону. Во дворе не болтаться. Ждать меня. Вопросы?

— Вопросов не имею товарищ… — младший лейтенант осекается. Он так и не решил, как ко мне обращаться. Но сейчас находит выход из положения. — Вопросов не имею, товарищ разведчик!

— Хорошо, я сейчас вернусь. Еще один часовой остался.

Павел понятливо кивает. Проводит ребром ладони себе по горлу, вопросительно смотрит на меня.

— Не знаю, это как получится, — отвечаю я, срываю автомат с плеча и со всех ног бегу к южной околице.

На улице ни одной живой души. Люди попрятались по домам, ждут, что последует за нашей пальбой. Правильный народ живет в этом времени, не то, что сейчас. Мои бы современники в такой ситуации уже из всех щелей снимали бой на мобильные телефоны, а некоторые, особо одарённые граждане, сейчас радостно бежали рядом со мной и вели прямой репортаж с места событий. Пробегаю по площади, тоже пусто. Щит валяется на земле, борова в луже нет. Вихрем несусь мимо куреня с железной крышей. А тут неожиданность! Старики, как ни в чём не бывало, продолжают сидеть на лавочке. Теперь перед ними появилась табуретка, накрытая полотенцем, на ней стаканы и большая пузатая бутылка с вином. Старики спокойно смотрят на меня, даже переговариваются друг с другом. Один из дедов, толкает соседа в бок, показывает на меня скрюченным пальцем. Мне живо представляется, как он комментирует: «Смотри, Фёдор, этот, как-то не очень бежит. Помнишь, как японцы в четвертом году от нас драпали? Вот те хорошо бегали, а этот — так. Словно байбак брюхатый бежит». Крайне удивленный поистине олимпийским спокойствием старых казаков, мчусь дальше. В груди уже свистит, пот льёт в три ручья, начинаю задыхаться.

Пришлось прилично сбавить скорость. Вот же! Если старики еще наблюдают за мной, то наверняка расскажут своим домашним о моём спортивном фиаско, а те уже разнесут по всей станице. Внезапно понимаю, что совсем забыл, как зовут молодого парнишку караульного. Он, как-то неразборчиво представился при нашем знакомстве. Вот, же проклятье. Ладно, буду обращаться по званию. К посту уже не подбегаю, а скорее подхожу быстрым шагом. Размахиваю автоматом над головой, ору во всё горло:

— Не стреляй, камрад! Это я, унтер-офицер Мутц! Не стреляй, всё в порядке!

За забором тихо, даже не гомонят гуси. Снова кричу, подхожу к плетню, заглядываю во двор. Никого. Да где же парень? Сзади щелкает затвор винтовки. Бледный немец выглядывает из-за соседского забора, пилотка сбилась на другую сторону, на правом погоне оторвалась пуговица. Теперь он, как ухо ослика Иа, свисает с плеча. Очень похоже, что парень, сломя голову лез через плетни. Глаза у него испуганные. Называю пароль, часовой отвечает условным отзывом. Молодец, Курт, не обманул! Для начала крепко песочу парнишку за внешний вид, а потом жестким голосом приказываю следовать за мной.

— Герр унтер-офицер, а почему вы пришли? Где унтер-офицер Баумер?

Соображаю, что такую фамилию, может носить только унтер со смешным именем. Остальных я знаю, вернее, знал по фамилиям.

— Руди? Он ранен. Увы, но так же ранен и герр обер-фельдфебель. Командование взял на себя, — я закашлялся, прикрывая рот кулаком. — Командование взял на себя унтер-офицер Хильтрауд. Именно он прислал за тобой. Надо идти к дому.

Черт! Чуть по привычке не сказал «рыбоглазый», вместо имени унтера, но вовремя опомнился.

— Что случилось, герр унтер-офицер? Такая сильная стрельба была. Из наших никто не убит? — с тревогой в голосе спрашивает часовой. — Никто?

Мы с ним быстрым шагом возвращаемся к куреню Степана. Подробно рассказываю, что часть казаков напала на дом, они попытались отбить пленных. Но герр Хильтрауд положил всех врагов вместе с пленными красноармейцами. Описываю в подробностях, как ранило командира и несу тому подобную чушь. Мне необходимо, чтобы старики увидели, что я мирно беседую с караульным. Всё, проходим дом с железной крышей, деды жестко, не хуже современных камер наружного видеонаблюдения зафиксировали наш проход. А теперь можно и бегом, тем более что я перевёл дух и снова могу быстро шевелить ногами.

Не доходя метров тридцать до куреня Степана, перехожу на шаг, притормаживаю и немца:

— Знаешь, камрад, я не хотел тебя расстраивать раньше времени, но сейчас смысла скрывать от тебя правду, больше нет.

Парнишка бледнеет, широко раскрытыми глазами смотрит на меня, медленно произносит:

— Что… Что такое, герр унтер-офицер?

— Дело в том, камрад, что и герр обер-фельдфебель и Руди и даже герр унтер-офицер Гельблинг убиты. Убит и герр гауптман. Если сказать по-честному, то в живых остался только Курт и возможно второй часовой. Но насчет него я не вполне уверен.