Тыловики (СИ) - Геманов Олег Алексеевич - Страница 31

— Герр обер-фельдфебель! Мы набрали запас воды, разрешите продолжить движение!

Немцы по-прежнему сидят за столом. Когда они уже наедятся? Впрочем, чиновник похоже — всё. Сыто отвалился на спинку стула, обмахивает лицо ладонью. Китель повесил на гвоздь, вбитый в стойку веранды. Аккуратист.

Обер-фельдфебелю явно нравится, что такой здоровенный мужик, как я, старательно перед ним тянется, преданно, по-собачьи смотрит в глаза. Причём всё это происходит в присутствии чиновника. Брадтмаер кивает, наливает на два пальца в стакан вина из глиняного кувшина, протягивает мне. Ну, это просто праздник какой-то! Снимаю автомат с плеча, перекладываю в левую руку. Правой рукой принимаю стакан. Залпом выпиваю вино, оно совсем неплохое на вкус. Уж не знаменитое ли это "Цимлянское"? Букет совершенно изумительный. Да, сейчас такого уже не делают. Но не пора ли начинать? Закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Насчет «три» беру автомат и понеслось! Раз, два…

— Мне очень понравилась реакция Степана. Он как пленных увидел, так весь задрожал, — сбивает меня со счёта Винклер. — Я думаю, что прямо сейчас необходимо созвать местное население на площадь, показать им пленных. Завтра выборы станичного атамана, и это отличный повод для агитации! Речь у меня готова, нужно только вставить название этой станицы.

Гауптман замолкает и выжидательно на меня смотрит. Лихорадочно соображаю. Про немецких военных чиновников я знаю только две вещи. То, что они были и что они имели ограниченную власть над военнослужащими. Но вот до какого предела распространялась эта власть, понятия не имел. Могу ли я, сейчас взять и просто послать на три буквы этого урода? Всё же наверно нет.

— Герр гауптман, у меня приказ командира батальона доставить пленных в сборный пункт без задержек, — бормочу я и с омерзением понимаю, что просто не решаюсь поднять автомат к плечу и нажать на спусковой крючок. Вместо этого веду какие-то идиотские разговоры, размахивая пустым стаканом в руке.

— Этот вопрос очень легко решить, — Винклер, довольно улыбается и обращается к рыбоглазому, — Хильтрауд, принеси из моей комнаты саквояж, я напишу рапорт командиру батальона.

Фельджандарм, подхватывает свой «МП», заскакивает в дом, изо всех сил хлопает дверью. «Этот упырь, наверно и в туалет с оружием ходит», — раздраженно думаю я, и понимаю, что именно так оно и есть на самом деле. Уф… Можно на минутку расслабиться. Пока унтер не вернется, стрелять нельзя.

От нечего делать, начинаю с искренним любопытством рассматривать курень Степана. Деревянные перила и крыльцо аккуратно выкрашены зеленой краской. Вдоль стен от крыльца идет веранда. Она не широкая, самое большее — два метра. Но удивительно уютная. Её пол заботливо натерт воском, перекладины перил покрашены в белый цвет. По малолетству, отец брал меня с собой на рыбалку в верховья Дона. Там, в немногих сохранившихся к этому времени казачьих станицах, я видел подобные курени. Только тогда они уже разваливались от старости. Сильно покосившиеся, с зияющими трещинами в стенах, со сгнившими крышами и разрушенными верандами они вызывали у меня тоскливое отвращение. Словно я попал в склеп и, раздвигая руками липкую паутину, пытаюсь выбраться к солнцу. Сейчас же я видел перед собой такой курень во всей красе. Он приветливо бликовал чисто вымытыми стеклами, радовал затейливыми наличниками на окнах и приятно пах свежей краской. Внезапно поймал себя на мысли, что хочу жить в таком доме. Сидеть по вечерам за столом на веранде, пить чай с пирожками. И чтобы улыбающаяся жена, подперев голову рукой, сидела рядом, а по двору с громкими криками бегали дети. Размечтавшись, блаженно прикрываю глаза, а когда вновь открываю, то вижу перед собой, довольные и счастливые лица немцев. По телу пробегает дрожь, в груди закипает ненависть. Ну, ничего. Вот вернется рыбоглазый, тогда и посмотрим, кому на веранде за столами сидеть и чаи гонять.

Возле ворот начинается какая-то суматоха, доносится хрустящий звук удара, слабый вскрик, а вдогонку несётся тяжелый русский мат. Двое немцев медленно поворачивают головы, а у сидящего напротив меня обер-фельдфебеля расширяются глаза. Твою мать! У ребят не выдержали нервы, и они начали раньше времени! Проклятье!

Делаю шаг назад, чтобы меня не было видно из окна и прижимаю приклад к плечу. Лающий звук выстрелов боевого «МП» упруго колотит в барабанные перепонки. В плечо и руки весьма чувствительно бьёт отдача. Стреляю в упор, ствол автомата плавно веду слева направо. Унтер-офицер со смешным именем Руди, вскидывает вверх руки и заваливается на бок. Следующий на очереди герр обер-фельдфебель с харизматичной немецкой фамилией Брадтмаер. Он падает грудью на столешницу. Одна из пуль разбивает кувшин, вино и кровь смешиваясь между собой, заливают белоснежную скатерть. Осколки посуды летят во все стороны. Вкусно пахнет порохом и свежими огурцами.

Винклер стоя на четвереньках, задыхаясь, хрипит. Удивительно, но он всё еще жив, несмотря, на три кровавые отметины от пуль на спине. Шестью последними патронами достреливаю гауптмана.

За воротами резко хлопает винтовочный выстрел, следом второй. Красноармейцы веером вбегают во двор, снова стреляют винтовки. Котляков низко пригнувшись, бежит прямо ко мне. За ним несутся еще трое. Торопов с Шипилиным прячутся за воротами, часто стреляют. А вот куда — хрен его знает! Окидываю взглядом веранду, одновременно перезаряжаю автомат. Пустой магазин глухо стукается об натертые воском доски пола. Немцы лежат на удивление красиво. Их живописные позы тонко намекают, что война для них окончательно закончилась. Славно фрицы пообедали. Ох, и славно. Жаль только чайку попить не успели.

Но для меня война продолжается, и что самое паршивое — продолжается она и для Хильтрауда. Вот же не повезло! Тьфу…

За куренем, длинными очередями стучит автомат. Пули рвут плетень, ошметки сухой лозы летят во все стороны. Проклятье! Чёртовы автослесари всё же оказались вооружены. Снова длинная очередь. В доме напротив сыпятся стёкла, громко кричит женщина. Наши перестали стрелять. Видимо, заняты тем, что прячут свои задницы по укромным местам. Оно и правильно. Интересно, где еще четверо красноармейцев? Глухо, до тошноты привычно, пыхает холостым патроном винтовка. Ага. Значит, кто-то из бойцов Котлякова подобрал «оружие» Торопова и ведёт огонь. По ступенькам вихрем проносится Павел, подбегает ко мне, рот широко раскрыт, дышит тяжело. В глазах вопрос: «Что дальше»? Показываю стволом на мертвого обер-фельдфебеля:

— Возьми пистолет. Он слева на поясе. Только шуруй по низу! А то отсюда достать могут, — направляю ствол автомата в окно. Котляков озорно сверкает глазами:

— Знаю, — Павел ужом ныряет под стол, проворно достаёт пистолет из кобуры, трясёт им перед собой. — А еще оружие есть?

— Нет. Дверь видишь? В доме двое немцев. Не дай им выйти отсюда.

Внизу, слева от крыльца сгрудились трое красноармейцев. По оттопыренным ушам узнаю среди них Тухватуллина. Кидаю им флягу, вторую следом бросаю Котлякову под ноги. Спрашиваю:

— Паша, что там?

— Курта оглушили, одного механика застрелили, второй сволочь прыткий оказался, успел под тягачем спрятаться. Сейчас я его… — глаза младшего лейтенанта горят восторгом. — Дай гранату!

— Погоди! Не лезь на рожон. Я сам. Бойцов рассредоточь, под окнами не светитесь.

Младший лейтенант кивает, кидается к своим бойцам, а я прижимаясь к стенке, на корточках пробираюсь к дальнему углу дома. Прямо над головой окно разлетается осколками стекла. Приседаю, выставив вверх ствол «МП». Еще удар, обреченно трещит рама, снова летят стёкла. Прикрыв рукавом глаза, срываю с подсумка каску, спешно нахлобучиваю на голову. Очень вовремя. Из окна, вместе с рамой, вылетает массивная табуретка и падает передо мной. По каске стучат куски стекла. А вот и герр Хильтрауд, нарисовался. Что-то долго он соображал. Или это только мне показалось?

Жутко хочется бросить в разбитое окно гранату, но понимаю, что рыбоглазого там уже нет. Слышно, как бьют окно на другой стороне дома. Хорошо, что перед фасадом раскинули густые ветки, какие-то плодовые деревья, полностью закрыв обзор на ворота. А то моим парням пришлось бы очень плохо. Хильтрауду сейчас просто не в кого стрелять. Интересно, он сообразил, что происходит? За домом продолжает надрываться длинными очередями автомат ремонтника. Но теперь ему отвечают две боевых винтовки. Причём одна из них стреляет с очень короткими интервалами. Между хлесткими выстрелами вклинивается жалкое пыханье мосфильмовской бутафории.