Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 97

Дола хотел огрызнуться, но взгляд его упал на изувеченную руку близнеца, которую тот держал в полусогнутом виде, неловко прижимая к животу, и весь его запал мигом исчез, уступив место чувству вины. Облизнув пересохшие губы, Дола твёрдо встретил взгляд Лайе и покачал головой.

—Побереги силы, Ли. Пусть каждый занимается тем, что умеет лучше всего. Я — ищейка, моя задача выслеживать и находить. А ты, братец, сновидец. Неизвестно ещё, с чем мы столкнёмся, найдя Сольвейг.

—Он прав, — неожиданно поддержала его погонщица душ, — Мы не знаем, что Лукавый нам уготовил впереди, айя-шаман.

Понимая, что оказался в меньшинстве, Лайе вздохнул и смирился. И все же, пока они брели через густой лес, подозрительно напоминавший еловые чащобы Реванхейма, иллириец нет-нет, да и косился на близнеца, который целеустремлённо прорубал себе путь кинжалом. Не нравилось Лайе то, что он видел: хоть душа его брата и горела, по-прежнему, нестерпимо ярким пламенем, разум уже словно не принадлежал ему, оплетённый паутиной безумия, которая выглядела так, словно на Долу порчу навели. Лайе искренне не понимал, как так вышло, почему он упустил тот миг, когда сознание брата начало меняться. И нельзя теперь было сказать, когда все началось — после Ресургема, в Шергияре или всему виной был его, Лайе, поступок — та злосчастная попытка спасти их всех на тонущей шхуне.

Чуя его беспокойство, Нерожденная молчала. Её силуэт то расплывался, то снова становился четким, что выдавало крайнюю степень её волнения — если, конечно, душа без имени и памяти способна была переживать. Нерожденная прекрасно осознавала — ничто не укроется от Лукавого, ибо он был хозяином этого странного и переменчивого мира. Он позволил близнецам зайти так далеко и не призвал погонщицу душ к себе. Это тревожило, ведь она, как никто, знала, на что он способен. И все же, Нерожденная молчала, слишком сильно она хотела вырваться отсюда, вернуться к жизни, о которой почти ничего не помнила. Лукавый держал её здесь целую вечность, так долго, что она совсем забыла, кем была когда-то. Застыв в безвременье, Нерожденная отчаянно хотела снова жить. И пусть она забудет этот мир, пусть не вспомнит Лукавого и Тропу Боли! Зато она будет жить.

Единственным, кого Нерожденная хотела помнить даже переродившись в новой жизни, был айя-шаман, встреченный ею здесь.

...Откуда-то из глубин густого леса донёсся отчаянный женский крик, который сплёлся с пронзительным плачем младенца, а затем эхо подхватило его и унесло ввысь. Близнецы переглянулись, и Дола тут же сорвался с места, следуя за отголосками эха. Лайе оставалось лишь покорно последовать за ним. Ускорив шаг, он едва не упал — не беспокоившая его до сих пор нога в этот раз отозвалась сильной, стреляющей болью в колене. Лайе ругнулся — он и думать забыл про давнюю травму. Иллириец почувствовал себя совершенно полным калекой — рука, повреждённая близнецом, онемела и почти не слушалась его. Он попробовал пошевелить ею, но пальцы его не пожелали двигаться.

Видели бы меня сейчас мои поданные, — с некоторой иронией подумал Лайе, — их наследный принц увечен сразу в двух местах, экая оказия.

—Шаман? — позвала Нерожденная, — Тебе больно?

—Мне неприятно, — буркнул в ответ Лайе, — я ещё так молод, а ковыляю, точно калека-побирушка.

—Говоришь одно, а думаешь другое, — заключила погонщица душ, — Тебе на самом деле больно, но только потому что ты знаешь правду.

—Какую ещё правду? — Лайе собрался с духом и последовал за братом.

—Свои увечья ты получил из-за него. Не будь он беспечен в тех катакомбах — ты уцелел бы. Не сойди с ума он здесь — твоя рука была бы здорова, — безжалостно ответила Нерожденная.

Лайе скривился — он и позабыл, что это существо видит сокрытое и слышит несказанное. Промолчав, он снова ускорил шаг и быстро нагнал Долу. Оглянувшись через плечо, близнец приложил палец к губам, и бесшумно ступая, осторожно раздвигая еловые ветви, вышел на небольшую, заснеженную поляну. Братья успели увидеть старую, покосившуюся от времени избу с чёрным зевом вместо двери, прежде чем она исчезла, растворилась в странном, вязком тумане.

Взгляд Долы прикипел к маленькой женской фигуре, скрючившейся на белом снегу. Он увидел, что подол ее платья залит кровью, а сама женщина раскачивается из стороны в сторону, тихо всхлипывая, зябко держа себя за плечи.

—Сольвейг, — выдохнул Дола, делая шаг вперёд.

—Малой, погоди, это может быть... — начал было Лайе, но брат его не слышал.

«Ловушка», — уже мысленно закончил фразу Лайе, проводив близнеца взглядом.

Шаг за шагом, оставляя цепочку следов в снегу, он осторожно подошёл к женщине и опустился перед ней на колени. Она подняла голову, и Лайе увидел, что её волосы покрыты сединой, а лицо Долы исказилось в ужасе. Но он быстро вернул себе нейтральное выражение и осторожно взял женщину за руки, так, словно боялся, что она сломается от одного его прикосновения.

—Сольвейг? — окликнул ведьму Лайе.

Спина женщины задрожала, она лишь больше скрючилась, иллириец услышал тихий, надломленный плач. Поверх её головы Дола отрицательно качнул головой, не дозволяя брату подойти ближе. Склонившись к ведьме, он успокаивающе что-то ей зашептал, взял её лицо в ладони. Сольвейг дернулась назад, стряхнула с себя его руки.

—Почему тебя не было там?! Я так в тебе нуждалась — а тебя не было рядом! — завыла она, — некому было меня спасти! Никто не спас моего ребёнка!

Дола дернулся, словно ему только что залепили отменную пощёчину. Лайе резко подался вперёд.

—Ребёнка? Какого ребёнка, ведьма?! — требовательно спросил он.

—Моего ребёнка! Наше с тобой дитя! — совершенно не обращая внимание на Лайе, Сольвейг исступленно расхохоталась, глядя на вытянувшееся лицо Долы, — Что, не веришь мне, Бес?

—Сольвейг, — как можно мягче произнёс иллириец, — все твои дети давно выросли, ты их не видела многие годы. Насколько я помню, — тут из его горла вырвался истерический смешок, — у нас с тобой детей ещё не было.

Сольвейг вцепилась пальцами в седые волосы и снова рассмеялась, вместе с тем из её глаз брызнули слезы.

—Сольвейг, — ещё раз позвал Лайе, — о чем ты говоришь? Какой, мать твою, ребёнок?

—Я носила его в своём чреве, я прожила свою жизнь заново, а теперь я пустая, пустая! — ведьма отпустила свои волосы, но схватилась руками за живот.

Она, наконец, осмелилась взглянуть на Лайе, и он поразился тому, насколько ведьма состарилась. Сколько ей было? Под сотню наверняка. Лицо испещрено глубокими морщинами, волосы белее снега, руки тонкие и слабые — она была на закате своей жизни, и лишь ее Дар до сих пор позволял ей выглядеть молодой, здоровой и сильной.

Заметив взгляд Лайе, Сольвейг быстро закрыла лицо руками и зарыдала ещё горше.

—Не смотри на меня, пожалуйста... Не нужно тебе видеть, не смотри, не смей! — она обращалась к Доле, её голос звучал надломленно, слабо. — Не хочу, чтобы ты меня такой видел, Бес!

Вместо ответа Дола взял ее за худые, покрытые морщинами и старческими пятнами руки, убрал их от лица, заставив ведьму взглянуть на него.

—Неужели ты думаешь, что я с тобой только из-за красоты? Ты вернёшь свою молодость, Сольвейг, — успокаивающе заговорил он.

—Как я верну себе жизнь?! Как, Бес?! Быть может, ты со мной поделишься? Или твой вечно злой брат?!

—Кажется, она повредилась умом, — буркнул Лайе, вынужденный со стороны наблюдать эту нелепую, по его мнению, драму.

—Сольвейг, — как можно мягче ответил Дола, взяв её лицо в ладони, — ты можешь взять и мою жизнь, — он проигнорировал возмущённый возглас брата, не замечая никого, кроме ведьмы. — Меня хватит на то, чтобы ты жила. Мне, правда, очень жаль, что ты осталась здесь одна. Но все, через что ты прошла — лишь сон, похожий на реальность.

—Сон, да? Мой ребёнок тоже был сном, Бес? Наш с тобой ребёнок? — старуха в очередной раз задрожала, — Ты мне не веришь!

—Сольвейг, — снова повторил Бес, но ведьма с яростью оттолкнула его от себя.