Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 91

Чем ближе становился срок родов, тем тяжелее было носить Сольвейг ребёнка под сердцем. Казалось, что не рожденный ещё младенец тянет из неё силы и жизнь, забирает все себе. Ведьма таяла на глазах. Пришлось ей по ночам вновь покидать дом и искать себе жертв. Больные шлюхи, нищие или пьяницы в подворотнях — вот кого забирала ведьма. Людей, никому не нужных, которых не хватятся, и чьи жизни были прожиты впустую. Но даже этого ей не хватало. В последние дни стало особенно худо — и Сольвейг не знала, чем себе помочь.

...На рассвете дом казался пустым и заброшенным, словно здесь давно никто не жил. Не горел очаг в большой гостиной, не кипела каша в горшках на кухне, а время как будто застыло. Босыми ногами Сольвейг ступала из комнаты в комнату, словно прощаясь с домом, так и не ставшим ей родным. На душе было погано, и что-то не давало ведьме покоя. Своё знакомство с Бесом из Джагаршедда она помнила предельно ясно, куда чётче любого другого воспоминания, но что-то казалось ей неправильным, что-то сильно смущало. Почему-то, именно сейчас ведьме чудилось, что все это уже когда-то случилось с ней, а сейчас она переживает все заново. Сольвейг безуспешно пыталась уловить это странное ощущение, но у неё никак не получалось.

Обойдя весь дом, женщина вернулась в комнату детей. Невесело улыбнувшись, она бесшумно затворила за собой дверь и, замерев на пороге, тихо вздохнула.

Первой стала Беата — нелюбимая никем дочь. Она даже не проснулась — просто перестала дышать, а печать смерти легла на её лицо. Атли стал вторым. В последний миг он проснулся, почувствовав прикосновение материнских рук к своему лицу. Да так и замер, глядя в вечность удивлёнными глазами. Хевард недовольно заворочался, пытаясь дотянуться до отяжелевшей и одеревеневшей руки брата, тихонько захныкал. Сольвейг коснулась его маленькой ладошки, и вскоре жизнь Хеварда оборвалась, а детское, скрючившееся во сне тело навсегда застыло, протягивая руки к брату.

Сольвейг растянула губы в злой улыбке, представляя себе, что будет с Йоргеном, когда он вернётся домой и увидит тела своих детей. А потом, конечно же, ведьма поглотит и его жизнь, но пущай помучается напоследок. Она с трудом выпрямилась, сетуя на больную спину и погладила свой выпирающий живот. Сейчас ведьма чувствовала себя намного лучше, но она знала, что это ненадолго. Ещё с ночи у неё отвратительным образом ныл низ живота и сводило поясницу. Ведьма, то и дело, прислушиваясь к себе, старалась не слишком волноваться. Почему-то плод вытягивал из неё жизнь, каплю за каплей, словно даже в утробе ребёнок был подобен своей матери. А возможно, все дело было в том, что отец этого дитя не принадлежал к людскому роду.

Когда на пороге дома раздались шаги, Сольвейг уже была там. Улыбаясь, она отворила дверь и посторонилась, впустив Йоргена в предбанник. Мужчина стряхнул с себя снег и, смерив жену недружелюбным взглядом, снял шубу.

—Где дети? — обыденно поинтересовался он.

—Спят, — спокойно ответила Сольвейг, но гадкую усмешку скрыть не сумела.

Вечным сном, мой дорогой, — мысленно добавила она, — вечным сном спят твои дети.

—Поздновато для сна, — буркнул Йорген, стаскивая с ног сапоги. — Почему не подняла их?

—Незачем, — отозвалась ведьма.

И, видать, промелькнуло на ее лице что-то эдакое, скрытое торжество, которое и выдало ведьму с головой. Йорген побледнел и, резко оттолкнув потянувшуюся к нему женщину, метнулся вглубь дома.

Сольвейг отлетела к стене, ударившись плечом, и рухнула на пол. Резкая боль в животе заставила ее вскрикнуть и приподняться на руках.

Не сейчас! Первозданные, только не сейчас, когда я почти смогла... — мысленно взмолилась женщина, огромным усилием воли заставив себя встать, опираясь на стену.

Ногам стало тепло и мокро — увидев расползающееся по подолу платья пятно, Сольвейг поняла, что оконфузилась — и это привело ее в ужас.

Как же не вовремя...

Из глубины дома донёсся неистовый рев, перешедший в рыдание. Раздались быстрые шаги, и в предбанник ворвался Йорген, и казалось, что в нем не осталось ничего человеческого. Сольвейг не успела испугаться, когда удар по лицу заставил ее отшатнуться и снова удариться о стену.

—Зачем?! — взвыл Йорген, занося руку для повторной оплеухи, — В чем они провинились перед тобой?!

Ещё один удар, от которого зазвенело в ушах, и вспыхнула вторая щека.

—Вы все с дурной кровью — ты и твой прóклятый род! — ревел мужчина, замахиваясь в третий раз, — Сука бесстыжая! Я убью тебя!

И тут Сольвейг рванулась вперёд. Она боднула озверевшего супруга в живот, сбив его с ног. Почувствовала, как мужская рука хватает ее за волосы, пытаясь оттащить назад. Но Сольвейг намертво вцепилась обеими руками в Йоргена, накрепко к нему присосалась, будто пиявка. Завизжав от ярости и боли, женщина дала волю своему Дару, и вскоре пальцы, вцепившиеся в ее волосы, ослабли. А ещё через несколько секунд Йорген затих, глядя в потолок пустыми глазами, а на его лице застыло выражение сильнейшего испуга. Сольвейг отползла от него, чувствуя, что низ живота сводит спазм за спазмом. Взглянув на юбку, ведьма охнула: на серой ткани расползалось огромное кровавое пятно.

Лизетт, — подумала женщина, с огромным трудом поднимаясь с пола и придерживая болезненно будто окаменевшее пузо. — Мне нужна Лизетт.

Скорее бы, лишь бы успеть!

Ведьма вывалилась из дома прямиком в зимнюю стужу, в мороз и метель. Не чувствуя боли и холода в босых ногах, то и дело содрогаясь от приступов острой боли, она ковыляла по белому снегу, оставляя за собой кровавые следы.

Лишь бы добраться, лишь бы успеть, лишь бы спасти!

Как она добралась до дома Лизетт — Сольвейг уже не помнила, но благо, знахарка жила совсем рядом. Ведьма осознавала лишь то, как она барабанила слабеющими руками в дверь старого и маленького домика, и когда ее открыли, на пороге возникла Лизетт. Увидев перед собой измученную помощницу в окровавленном платье и с распухшим лицом, знахарка ахнула и немедленно втащила ведьму в дом. А дальше Сольвейг провалилась в какое-то беспамятство, лишь изредка приходя в сознание и обретая способность увидеть хоть что-то сквозь кровавый туман боли. Будто через толщину омута до неё доносились чужие, женские голоса.

—Неси горячую воду, нерасторопная! Ах, руки твои кривые, ты тащишься, как улитка!

Жить. Жить! Не смей подыхать, нет-нет-нет, не сейчас!

—Режьте эти тряпки! Боги, сколько крови, какой изувер это сделал?!

Новый спазм проходит через все тело и Сольвейг кажется, что это никогда не закончится, что боль теперь станет ее вечной спутницей.

Не смей. Не смей сдаваться, это просто роды. Бывает и хуже, тебе просто не повезло. Терпи. Терпи.

—Тужься, дорогуша, тужься! Давай же!

Ребёнок. У тебя будет ребёнок, не вздумай забрать его жизнь Даром! Терпи и тужься, как тебе сказали. Чай, не впервые.

—Почти, Сольвейг! Ещё немного усилий!

Больно, слишком больно, что-то не так. Почему ее силы иссякают, словно их из неё вытягивают?! Нет, нет, это неправильно, так не должно быть, это не...

Кровавая пелена перед глазами уступила место настоящим воспоминаниям — тем, в которых не было Беса, наемника из Джагаршедда. Конечно же, она и не могла его встретить в то время — он ещё не был рождён. Вместо него Сольвейг видела мужчину, молодого и статного. Он тоже был наемником, и жизнь свела ведьму с ним на базаре. О, конечно же, она не любила его — ей казалось, будто она влюблена, так сильно молодая женщина хотела вырваться из жизни, полной беспросветного мрака. И не убивала она своих детей, как и не тронула мужа — хоть это и было ее самым сильным желанием. Потому что молода была и боязлива слишком, не достало ей смелости. Сольвейг лишь сбежала с тем наемником и долгие годы не возвращалась в Реванхейм. И, что самое смешное — теперь она не могла вспомнить ни лица, ни имени этого человека. В памяти остались лишь чувства — едва ли не самые яркие почти за всю её жизнь.

Бес, где ты?

Новый приступ боли удавкой затянулся на ее горле, заставив издать протяжный крик, слившийся с надрывным воплем новорожденного младенца.